Название: Пока не расцвела сакура
Автор: katya_neko (katya_neko@tut.by)
Фэндом: Saiunkoku Monogatari
Бета: нет
Пейринг/Персонажи: Сейран, Шурей, Шока, Рьюки, Джуусан-химе, Шуе, Койю, Рьюшин, Рейшин, Юри-химе, триплет Ран, Сейран/Шурей, легкое Рьюки/Шурей, легкое Рьюки/Джуусан-химе, Рейшин/Юри-химе, Шока/Шокун
Жанр: романс, приключения
Рейтинг: PG-13
Состояние: в процессе
Описание: написан по заявке, которая разбудила во мне шиппера-маньяка XD
Посвящение: Okini-chan как заявителю и товарищу-шипперу XD
Предупреждение: выставлять где угодно, но только с этой шапкой. Помните о нежной душе автора и копирайтах XD
Пока не расцвела сакура
Пролог
Писать письма было нелегко. Слова ложились на бумагу совсем не в том порядке, в каком было задумано, красиво построенные мысли превращались в неуклюжие предложения. Часто хотелось взмахом кисти перечеркнуть уже нарисованные иероглифы, еще чаще хотелось просто выбросить бесполезный кусок бумаги, явно по ошибке природы нареченный письмом.
Но в памяти тут же всплывало строгое лицо Шурей ( “Сейран, не забывай писать!”) и улыбка Шоки (“Будем рады получить от тебя весточку”) - и руки снова тянулись за уже отложенным в сторону исписанным листом.
Писать письма было нелегко, и он знал, что это письмо дойдет до столицы не скоро, но что-то успокаивающее было в самом знании того, что оно, переданное им, в конце концов попадет в руки дорогих ему людей. Это письмо было связующей ниточкой между солдатом по имени Ши Сейран и его семьей.
Пламя стоявшей рядом большой свечи затрепетало и погасло, но в комнате темнее не стало. За окном медленно поднималось солнце, окрашивая пушистые осенние облака в радужные цвета.
Сейран аккуратно завернул письмо в некое подобие конверта и написал на нем адрес. Если все пойдет по плану, то уже сегодня он отдаст конверт мальчишке-почтальону, который регулярно привозил письма от генералов и указания императора. И уже через месяц это письмо попадет в руки Шурей.
Тяжелая деревянная дверь тихо скрипнула, и резкий холодный осенний ветер ворвался в дом. Пара заблудившихся ярко-красных кленовых листьев закружилась у его ног. Сейран подобрал их, и, пару секунд задумчиво повертев в руке, вложил в конверт.
Красный был цветом клана его хозяина.
…Заслышав его шаги, суетившиеся возле почтальона солдаты притихли и расступились. Сейран удивленно поднял брови и, немного помедлив, протянул мальчику письмо и получил взамен три свитка с императорской печатью. Солдаты переглянулись. Все еще поражаясь наступившей тишине, Сейран покопался в кармане и вручил почтальону три монеты, заработав звонкое «Спасибо!».
И тут молодой парень, стоявший в нескольких шагах от него, не выдержал:
- Командир, когда мы возвращаемся домой?
Ах, да, вопрос, который его подчиненные задавали ему каждый день, начиная с прошлой недели. Их можно было понять: дома почти каждого из них ждала жена и ждали дети, а они застряли в этом городе («где-то в провинции Ран», как говорилось в приказе, или «у черта на куличках», как говорили его солдаты) уже почти на полгода.
Сейран вздохнул и, сломав печать, развернул самый толстый из свитков. Пропустив затянутые формальности, написанные слегка корявым почерком (его воображение живо нарисовало склонившегося над приказом и бормотавшего тихие проклятия Рьюки), он быстро нашел желанные строчки.
- Мы отправляемся в Кийо ровно через месяц.
Солдаты сразу зашевелились, оживленно и весело переговариваясь. Слегка улыбнувшись, Сейран поманил к себе юного почтальона и дописал на конверте дату: первый день зимы. День, когда он наконец-то вернется домой.
Часть 1. Письмо, встреча и чай
Первый день зимы выдался сухим и морозным. Выпавший тонким слоем снег то хрустел, то протяжно скрипел под ногами.
Засмотревшись на чистое, безоблачно-голубое небо, Ко Шурей не заметила внезапно появившегося перед ней прохожего и только ловким движением тела смогла уклониться от неизбежного столкновения.
Пробормотав пару торопливых извинений, девушка покрепче прижала к себе ворох кульков и мешочков, приобретенных в результате нелегкой и яростной торговли. И хотя денег на жизнь ее семье теперь вполне хватало, да и в течение последних шести месяцев кормить приходилось только отца, Шурей все еще трудно было избавиться от привычки сбивать цену. Привычки беречь каждую монетку, оставшейся и у нее, и у Сейрана…
- Шурей-сенсей, Шурей-сенсей!!
- Ух… - в нее на бешеной скорости со всего размаху врезалось маленькое нечто. При ближайшем рассмотрении нечто оказалось ее бывшим юным учеником.
Подросток отошел на два шага и уставился на нее, пригладив непослушные вихры.
- Рьюшин! – девушка уже собиралась прочитать непослушному парнишке очередную лекцию, но тут заметила лихорадочно блестевшие взволнованные глаза. – Что случилось?
Рьюшин хитро улыбнулся и достал из-за пазухи пухлый темно-коричневый сверток.
- Почтальон сказал передать вам письмо! Угадайте, от кого?
Перед носом Шурей на мгновение промелькнул ставший знакомым самодельный конверт.
- Сейран! Письмо от Сейрана! – и в тот момент, когда на ее лице появилась счастливая улыбка, а рука сама потянулась к письму, Рьюшин внезапно повернулся и побежал вдоль улицы, размахивая конвертом. Вслед ему оборачивались любопытные прохожие.
- А Шурей-сенсей получила очередное любовное послание от Сейрана!
- Что?! – не поверила своим ушам девушка.
Вокруг раздались смешки, пожилые женщины качали головами и понимающе улыбались. О боже, и это были соседи, которые знали ее с самого детства! Шурей покраснела. Потом побледнела. А потом зарычала:
- Р-р-рью-у-у-у-у-шии-и-ин!
В этот раз она не собиралась спускать ему с рук эту выходку просто так…
***
- Папа!
Неспешно гуляющий по саду (белоснежно-зимнему и прозрачно-призрачно-утреннему) Шока удивленно поднял голову, услышав радостный зов дочери.
Шурей с усилием, но энергично закрыла ворота и побежала по направлению к дому, победно размахивая конвертом над головой.
Через какое-то мгновение глава семейства обнаружил себя уже за обеденным столом, в то время как девушка поспешно разворачивала письмо.
Клочки – остатки бедного конверта, ставшего жертвой человеческой нетерпеливости – полетели вниз, и Шока автоматически начал складывать их воедино, собирая своеобразную мозаику.
Раздался взволнованный голос Шурей, начавшей читать письмо, и его руки на мгновение замерли в воздухе.
Изящество принца, бывшего лучшим во всем, включая поэзию, не оставило Сейрана даже после всех прошедших лет, и Шока рассеянно улыбался, вслушиваясь в затейливые строчки послания.
Шурей, будучи Шурей, время от времени останавливалась, чтобы прокомментировать поразившее ее предложение или мягко пожурить Сейрана за невнимательность к самому себе.
Наконец письмо подошло к концу, и Шурей затихла, рассеянно вертя в руке сухой ярко-красный кленовый листок с нежной улыбкой на лице.
- Когда же он вернется домой? – вздохнула она и подбросила листок в воздух, позволив ему покружиться под потолком и послушно спуститься вниз, обратно в раскрытые ладони.
Шока задумчиво опустил глаза, его взгляд упал на аккуратно сложенные кусочки конверта.
- Кажется, сегодня, - внезапно обронил он, и Шурей тут же подскочила, чтобы собственными глазами убедится в сказанном.
Несколько секунд она мысленно складывала криво разложенные на столешнице иероглифы в слова. Наконец лицо ее просияло; девушка поспешно схватила зимнее пальто и пулей выскочила за дверь, не слыша окликов отца.
Шока вздохнул и покачал головой. Когда Шурей прислушивалась к нему в такие моменты? К тому же, он был уверен, позже она все равно получит заслуженную порцию упреков от Сейрана.
***
Гора Рью была единственным местом, через которое можно было попасть в столицу, если ехать со стороны Восточных Врат. Отряд Сейрана, возвращавшийся сегодня из провинции Ран, непременно должен был проехать по этой дороге.
Шурей, кивнув самой себе, продолжила целеустремленно подниматься в гору; вокруг нее кружились, танцевали невесомые снежинки.
Она вздохнула - ее дыхание образовало белое облачко пара – и натянула пониже подбитый мехом капюшон. Чем выше она поднималась, тем холоднее становился воздух.
Она и не заметила, как пришла зима.
Эти полгода – лето и осень - пролетели очень быстро, наполненные работой, учебой, новыми знакомствами, заботой об отце. Редкими встречами с Рьюки. Редкими письмами от Сейрана.
Лето, как всегда принесшее с собой пугающие грозы и невыносимую жару, было первым летом, которой Шурей провела без своего лучшего друга. Она вспомнила, как был недоволен и как волновался Сейран, получив «командировку» в провинцию Ран. Не смотря на возможность дальнейшего повышения по служебной лестнице, он почти мгновенно решил отказаться от возложенной на него задачи. Шурей, интуитивно уловив причину его беспокойства, потратила многие часы уговоров, доказательств, логических утверждений и даже просто замаскированных угроз, чтобы удержать Сейрана (который с раздраженным выражением лица буквально рвался во дворец – «повидать» Рьюки или разрушить свою карьеру, она не была уверена).
В итоге, ей пришлось пережить последнюю майскую грозу, гордо сидя с каменным выражением лица перед целой комиссией наблюдателей. Хотя все, что ей в этот момент хотелось – это убежать и спрятаться под покрывало, или, еще лучше, вцепиться в Сейрана (который смотрел на нее со смесью восхищения и беспокойства) и спрятаться в его надежных объятиях, слушая терпеливый голос, говорящий слова утешения. Вместо этого она должна была терпеть безумный смех едва сидящего на стуле Энсея (который, естественно, в этот день случайно проходил мимо их дома) и веселую полуулыбку собственного отца. Шурей до сих пор не могла понять, что смешного нашли отец и Энсей в ее напряженном выражении лица, но испытание она прошла, и Сейран, верный своему обещанию, уехал патрулировать маленький город в провинции Ран.
Потом она еще не раз проклинала собственную решимость устроить жизнь Сейрана, сидя в темном углу комнаты, с головой укутавшись в одеяло и слушая пугающие раскаты грома.
Но лето прошло, и пришла осень, а с ней грибные дождики, дожди и ливни. И снова их дырявый дом стал жертвой бесконечных потоков воды. И снова Шурей, сбиваясь с ног, перетаскивала ведра с места на место и почти молилась на письма друга, которые в ту пору чаще всего содержали подробные инструкции, достойные уровня императорского плотника.
Но прошла пора дождей, время, казалось, почти замерло, и Шурей обнаружила себя дико скучающей по Сейрану. Если подумать, то первый раз в жизни они расстались друг с другом так надолго. Она буквально до дыр зачитывала каждое из его писем, пытаясь читать между строками. Тогда она и впервые заметила поразительную элегантность начертанных иероглифов и затейливый язык его посланий – черты, которые отличали выходцев их знатных семей, приближенных к императору. Шурей вспомнила, что когда Сейран впервые появился в их семье, он уже умел и читать и писать, и именно он впервые научил ее писать собственное имя. Загадка его прошлого снова начала беспокоить девушку, но она упорно гнала все мысли о ней из головы, находя знание о прошлом Сейрана одновременно таинственным и пугающим.
Ши Сейран был ее Сейраном, и это все, что имело для нее значение.
Шурей снова кивнула и вдруг чихнула, шмыгнув носом. Северный ветер с каждой минутой становился все холоднее и холоднее, завывая и кружась возле ее ног, словно голодный, дикий зверь. Девушка подняла руки к подбитому мехом вороту пальто и постаралась запахнуть его плотнее, прекрасно осознавая, что если она умудрится простудиться, то упрекам и замечаниям не будет конца.
Она поднималась выше, оставляя на едва прикрытой снегом земле отчетливые следы; ожидание внутри нее постепенно перерастало в нетерпение и раздражение, вызванные холодом и нелегкой дорогой.
Выдержка никогда не была ее сильной стороной и сейчас желание увидеть друга, по которому она безумно скучала, жгло ее изнутри, превращая в капризную маленькую девочку. И когда она уже готова была топнуть ногой (благо, никого не было рядом, чтобы застать ее маленькое представление-истерику), издалека послышался неровный топот копыт по замерзшей земле.
Шум быстро нарастал, и не успела Шурей и глазом моргнуть, как около двух десятков боевых лошадей возникли на вершине горы и окружили ее со всех сторон. Резкий лошадиный запах и влажное фырканье оглушили ее, и несколько мгновений девушка лишь ошеломленно моргала, не слыша удивленных предположений солдат о том, кто она и почему стоит в одиночестве на вершине Рью. Лошади всегда пугали Шурей (и восхищение этими животными, которое испытывали Рьюки, Сейран, генерал Ран, а особенно Джуусан-химе, безмерно удивляло ее), а двадцать лошадей просто приморозили ее к месту. Охваченная тревогой, девушка могла лишь лихорадочно вертеть головой, ловя взглядом потные, гладкие, мерно вздымающиеся белые, каурые, вороные и гнедые бока коней.
Заметив ее страх перед мирными животными, солдаты добродушно рассмеялись, заработав хмурый взгляд девушки (весь эффект которого испортила скрывающаяся в ее глазах неуверенность).
Поток шуточек и смешков прервал четкий, хорошо поставленный голос молодого человека, неслышно подъехавшего на лошади ближе к остальному отряду:
- Что происходит? – строго спросил он, оглядывая окружившую что-то (или кого-то) толпу подчиненных. Весь путь от провинции Ран до Кийо он, как положено капитану, замыкал нестройные ряды всадников и теперь не успел заметить замешательство солдат, пока не стало слишком поздно.
- Командир, - эхом пронеслось по рядам бормотание тут же притихших военных, и лошади, послушные умелым рукам, расступились, образуя что-то вроде прохода.
- Сейран, - пискнула Шурей, все еще боясь сдвинуться с места; огромная волна облегчения и счастья охватила ее при звуках родного голоса. Правда, все, что она могла пока что видеть с «высоты» своего роста и сжатого в комочек положения были иссиня-черная широкая грудь и стройные ноги его боевого коня.
- Госпожа, - выдохнул Сейран, поспешив спрыгнуть на землю, и устремился к ней; в одном слишком знакомом для нее слове удивительная смесь изумления, тревоги и радости.
На одно сумасшедшее мгновение Шурей показалось, что он сейчас приподнимет ее и закружит в воздухе, как ребенка, но, не дойдя до нее всего лишь шаг, Сейран замер на месте. Видимо, не совсем уверенный, что сказать или сделать дальше, и чувствуя на себе сконфуженные и любопытные глаза собственных подчиненных.
Но Шурей уже было все равно. Сократив расстояние между ними до нескольких сантиметров, она протянула руки и вцепилась мертвой хваткой в податливую ткань его мягкого зимнего плаща.
Обнять его и спрятать лицо в складках его одежды– это был ее давний способ отгородиться от остального мира, отгородиться от всех ужасов и тревог, и, прекрасно зная это, Сейран пару мгновений неподвижно стоял на месте, позволяя ей немного успокоиться.
Он был поражен, что она зашла настолько далеко, чтобы встретить его, но Шурей была Шурей, и он в какой-то степени догадывался, что она не будет терпеливо сидеть в доме, ожидая его прибытия. Но это не значило, что она не получит позже от него заслуженную порцию наставлений.
Его подчиненные все еще безмолвно таращились на них, и Сейран, передернувшись, незаметно закатил глаза. Если бы взгляды имели физическое воплощение, он бы уже давно чесался с головы до ног.
Когда позади него раздалось первое замечание, произнесенное вопрошающим шепотом, Сейран нежно отделил тонкие пальцы подруги от своей одежды и, взяв ее за руку, повел к лошади.
Пока они дошли до мирно ожидающего их коня, половина солдат пришло к тихому выводу, что Шурей была его девушкой, и Сейран только тихо вздохнул, зная, что сейчас никак не сможет разубедить упрямых подчиненных. Благо, Шурей была слишком занята собственными мыслями и послушно шла рядом с ним, не слыша громкий шепот солдат.
Сейран рассеянно проверил натяжение подпруг и, нехотя отпустив теплую руку Шурей, всадил ногу в стремя, схватившись за луку. Потом легким движением тела перенес правую ногу через круп лошади и плавно опустился в седло.
Теперь оставалось самое сложное – посадить на лошадь Шурей. Его госпожа настолько же не любила и боялась лошадей, насколько он сам любил и восхищался ими. Сесть на лошадь Шурей могла заставить только крайняя необходимость, как, например, случилось по дороге в провинцию Са. Сейран нахмурился – воспоминание отозвалось в голове ненавистным именем, а на языке – горьким вкусом яда.
Приняв его непривычное для нее выражение лица на свой счет и вообразив, что Сейран недоволен ее смехотворным страхом и медлительностью, Шурей вздрогнула и поспешила протянуть к нему руки. Он немедленно подхватил ее и посадил на седло перед собой, мысленно ругая себя за несдержанность. Сколько времени прошло, сколько воды утекло, а прошлое все так же, словно неотступная тень, неустанно продолжает преследовать его.
Шурей пошевелилась, устраиваясь поудобнее, и все незваные мысли мигом выветрились у него из головы. Он кивнул подчиненным, подавая сигнал о продолжении движения. Солдаты, встрепенувшись, с новой энергией двинулись по направлению к родному городу. Их командир мягко, не спеша перебрал поводья правой рукой и лошадь перешла на шаг, словно не замечая прибавившегося веса и дополнительного наездника. Земля медленно поехала из-под копыт назад, и Шурей тут же судорожно вцепилась в свободную руку молодого человека, легко обнимавшего ее за талию.
- Госпожа, закройте глаза, - вздохнул Сейран, и девушка решила послушаться, разжав пальцы. Повинуясь несильному, но властному движению руки, она откинулась назад и откинула голову ему на плечо. Ехать с закрытыми глазами было по-прежнему страшновато, и Шурей попыталась сосредоточиться на других окружавших ее ощущениях. Лошадь под ней перешла на рысь, но бежала плавно, снежинки быстро пролетали мимо, мокрыми колючками касаясь ее лица, вдалеке весело переговаривались солдаты. Толстый слой зимней одежды мешал ей почувствовать стук сердца сидящего позади человека, но зато она чувствовала под щекой шершавую поверхность его воротника, а под рукой – мягкую ткань рукава. Никто из них не спешил начать разговор, позволяя памяти радостно отмечать знакомые черты и чувства.
Вскоре солдат окружили привычные запахи и звуки большого города. Шурей с опаской открыла глаза и больше почувствовала, чем увидела, успокаивающую улыбку Сейрана. Копыта лошадей звонко зацокали по вымощенным булыжником мостовым.
Они осторожно миновали главную площадь, запруженную женщинами и детьми. Торговцы, чуть ли не до пояса высунувшись из-под своих прилавков, сладкими голосами зазывали к себе спешащих по своим делам домохозяек; выставленная на продажу скотина мычала и мотала головами, словно не одобряя беспорядочную и шумную толпу.
Сейран слегка тронул пятками бока лошади, проехал под решеткой ворот в трехметровой толщины стене, и они оказались на широком мосту, перекинутом через глубокий ров, защищавший сердце столицы от пожаров, врагов и прочих бедствий. Ров был выкопан еще по приказу прапрадеда Рьюки и ни разу не подвел Кийо и живущих в столице людей.
У подножия моста их встретила небольшая толпа, состоящая в основном из молодых женщин и маленьких детей. Шурей на мгновение испугалась столкновения, но толпа тут же послушно раздалась в стороны, и, окружив всадников, снова сомкнулась, словно море, разрезанное носом корабля.
Сейран, замыкавший отряд, отъехал немного в сторону и остановился.
Тут же воздух наполнился радостными возгласами, смехом, шутками: семьи встречали вернувшихся домой мужей, отцов и сыновей. Некоторые женщины плакали от счастья, пряча слезы на груди у любимых. На лицах солдат можно было увидеть одинаково смущенные, довольные улыбки; мужчины подбрасывали сыновей высоко в воздух, дети восторженно верещали.
Шурей весело засмеялась, наслаждаясь атмосферой всеобщего ликования.
Несколько минут спустя к Сейрану начали подходить женщины. Низко кланяясь, они благодарили его за заботу о мужьях. Некоторые из них узнали и Шурей. Сейран неизменно кланялся в ответ, мягко отвечая несколькими фразами, которые, тем не менее, творили чудеса, вызывая улыбки на юных лицах. Попрощавшись с командиром, солдаты расходились по домам, уводя с собой семьи, навстречу горячему обеду и теплой постели.
Постепенно площадь опустела, в холодном воздухе разлилась хрупкая тишина, прерываемая лишь фырканьем лошади, нетерпеливо переступавшей с ноги на ногу.
Шурей подняла голову, стремясь увидеть лицо Сейрана, но только уткнулась носом в его подбородок. Сейран попытался посмотреть вниз, но уткнулся подбородком ее макушку. Девушка рассмеялась, щекоча его шею теплым дыханием, и вернулась в исходное положение, уютно устроившись в объятиях друга. Тысячи вопросов роились, словно дикие пчелы, в уголках ее сознания, смешанные со смутными надеждами, радостью, печалью, стремлениями. Мыслей было так много, что девушка не могла сосредоточиться ни на одной, и вместо сотни возможных предложений с ее губ слетело лишь одно:
- Добро пожаловать домой.
Сейран на мгновение застыл, не ожидая так скоро услышать положенное ему приветствие. Потом одна из прежде спокойно лежавших на холке лошади рук поднялась и, откинув капюшон ее плаща, легонько погладила девушку по волосам. Шурей (скорее по привычке, чем всерьез) тут же надулась, недовольно сдвинув брови к переносице. Бесстыжая рука на этом не остановилась и, приподняв капюшон за подбитый мехом край, довольно бесцеремонно надела его обратно, сводя линию обзора девушки к минимуму.
- Да, кажется, я дома, - в его голосе можно было легко различить веселые, дурашливые нотки.
- Вот же… Я уже не ребенок, знаешь ли... – Шурей вернула капюшон в нормальное положение и цапнула воздух над головой, пытаясь поймать обнаглевшую конечность.
- Знаю, - безмятежно подтвердил юноша, пытаясь одновременно уклониться от атаки и развернуть лошадь.
Почувствовав под собой движение, Шурей тут же забыла о жажде мести и, пытаясь удержаться в седле, судорожно ухватилась за Сейрана.
Пытаясь отвлечься от жуткого средства передвижения и самого довольно неудобного процесса, по дороге домой Шурей непрерывно говорила, рассказывая Сейрану о событиях лета и осени. Посчитав свои позорные «грозовые» страдания излишними и не стоящими упоминания, девушка доложила другу о бесконечных осенних дождях, дефицитных ведрах и своенравных дырах в потолке, которые никак не хотели исчезать, сколько бы она их не забивала, замазывала или закладывала. С некоторым умилением сообщила об очередных забавных выходках своего отца и нелепых заявлениях Рьюки.
Щебет подруги успокаивал Сейрана, отвлекая от ненужных мыслей, наполняя неясным предвкушением.
Жилье, которое он делил вместе со своими подчиненными целых полгода, отличалось от дома в его понятии, хотя, привыкнув и обжившись в просторных бараках, солдаты начали шутливо назвать полюбившееся здание «гнездышком». Но для него, там, в провинции Ран, это помещение было просто крышей над головой.
Там не было пустынных, отдающих эхом коридоров и привычных, покрытых трещинами стен. Там не было маленьких и удобных традиций, не было щемящих сердце воспоминаний. Не было уютных, старых одеял и любимых книг.
Там не было теплых вечерних бесед за чашкой горького, как полынь, но странно успокаивающего чая. Там не было хозяина и хозяйки. Там не было Рьюки и не было Шурей.
Возле ворот особняка их ждала неподвижная, четко очерченная мягкими зимними сумерками фигура, в которой молодые люди тут же распознали хозяина дома. Сложив руки на груди и пользуясь длинными рукавами, чтобы не потерять драгоценное тепло, Шока терпеливо стоял среди неторопливо падающих на землю снежинок.
Сейран осторожно поставил на землю Шурей и, убедившись, что девушка твердо стоит на ногах, торопливо спешился сам. И тут же очутился в радушных, по-мужски крепких и торопливых объятиях.
- Добро пожаловать домой, - улыбнулся, распахнув ворота, Шока.
Сейран, расседлав лошадь, начал растирать блестящие от пота иссиня-черные бока.
Из-за открытой двери веяло светом, теплом и запахом еды.
Привязав лошадь под навесом, Сейран поспешил зайти внутрь.
Аромат маняще дымившегося в трех чашках чая был все таким же полынно-горьким, но безумно соскучившемуся по дому юноше он показался сахаристо-пряным. К сожалению, первый же глоток вернул Сейрана к реальности, вместе с едким привкусом на языке и изумленно-круглыми глазами Шурей, в следующую секунду безмолвно протягивающей ему блюдце со сладкими булочками.
И, купаясь в родных улыбках и голосах, Сейран впервые ясно, отчетливо, с пугающей сердце счастливой пронзительностью осознал: он вернулся домой.
Часть 2. Любовь
Утро выдалось облачным, и в воздухе до сих пор висели клочья тумана. Лучшим украшением пейзажа в этот день были скучные серенькие тучи, и Джуусан-химе, вдоволь налюбовавшись на унылые небеса, перевела взгляд на расстилавшийся под балконом не менее унылый сад.
Трава в саду была прикрыта тонким слоем свежевыпавшего снега, тут и там сквозь серебристую изморозь проглядывали лохматые кустики коричневато-зеленой муравы. Голые тонкие деревья сакуры казались куда более хрупкими, их ветви пронзали туман и растворялись в нем без остатка.
Стоящая на балконе девушка глубоко вдохнула насыщенный холодом утренний воздух, и закашлялась, стараясь прогнать из груди леденящую пустоту.
-Джуусан, - Шуе, до сих пор неподвижно наблюдавший за ней, подошел ближе и неловко переступил с ноги на ногу. Потом застыл, вглядываясь в туманный горизонт.
Прекрасно зная, о чем думает брат, девушка промолчала и лишь слегка склонила голову на бок, показывая этим, что внимательно слушает.
Шуе нахмурился. Такая задумчивость была совсем не характерна для нее.
Он вспомнил, как впервые встретил ее пятнадцать лет назад. Она была чудесной малышкой с заразительным смехом, живым блеском в ярко-синих глазах и волшебной улыбкой. Несмотря на трагическое детство, несмотря на смерть матери, несмотря на невнимание старших братьев, она оставалась неукротимой, яркой и теплой, словно огонек свечи. Но, как и любой огонь, ее можно было очень легко потушить.
Да, он знал, что младшая сестра очень чутко реагирует на перемены времен года. С проходом зимы ее задорная, полная эмоций болтовня иногда сменялась приступами уныния и отрешенностью. Девушка словно покорялась природе и скорее существовала, чем жила, пережидая холода. Но сейчас ее поведение нельзя было объяснить лишь особенностью организма.
Невидящий взгляд синих глаз покинул заснеженную землю и переместился на него. Шуе вздрогнул.
- Послушай меня, сорванец. Я знаю тебя всю: от пяток до лохматой макушки, так что можешь не притворяться передо мной. Что-то тревожит тебя?
Одна из рук девушки машинально поднялась к затылку и пригладила уложенные в идеальную прическу темные волосы. Джуусан моргнула, улыбнулась – лишь эхо детской улыбки – и тихо ответила.
- Может быть.
Затаившаяся где-то глубоко в сердце тревога усилилась, переросла в смятение, но Шуе не подал виду и дразнящее усмехнулся:
- Поешь - и все проблемы разрешаться сами по себе. Ведь твой желудок гораздо теснее связан с твоим настроением, чем голова. И оденься теплее.
- Но, Шуе нии-сама, смотри, какое прелестное кимоно, - девушка, наконец, повернулась к нему лицом и подняла в воздух один блестящий рукав, позволив ткани красиво заструиться вниз, переливаясь.
Кимоно было ярко-красным и изящно облегало фигуру. Вышитый золотом изысканный и живописный узор изгибался и шустрой змейкой сползал вниз. Шуе готов был поклясться, что только одно крепко затянутое на талии шафрановое оби стоило гораздо больше, чем составляло его жалование за полгода.
- Ты же ненавидишь их. Стоило мне или Дзину поднести несчастный кусок ткани к тебе ближе, чем на десять шагов, как ты начинала беситься и сыпать проклятиями. Даже нашим всемогущим братьям не удалось засунуть тебя ни в одну из специально приготовленных тряпок.
- Ну да. Ведь в кимоно нельзя залезть на дерево или, к примеру, покататься на лошади. Они до приторности шелковые, гладкие и сковывают движения лучше всяких цепей, - Джуусан фыркнула, потом, помолчав, нехотя добавила: – Но мне показалось, что еще немного, и толпа беспрестанно охающих, ахающих, кудахчущих служанок сведет меня с ума.
- Так ты сдалась и позорно сбежала сюда? – Шуе закусил губу, стараясь не рассмеяться.
Одарив брата хмурым взглядом, девушка взяла его за руку, прижавшись щекой к жесткому рукаву предплечья.
- Хочу снова командовать ими. Где Рьюрен нии-сама?
- Где-то бродит, вестимо, наедине с природой и ветром в гениальной голове. Причем здесь Рьюрен? – Шуе отрывисто вздохнул и выпалил мучившую его с самого начала разговора новость. – Джуусан, сегодня ты переедешь в гарем.
Девушка немного помолчала, сведя тонкие брови к переносице. Она не могла признаться в этом брату, боясь, что он сочтет ее трусливой и смешной, но ей там не нравилось. Гарем, ни разу не перестраивавшийся со времен смерти последней жены предыдущего императора, был огромным и пустым. Стены коридоров были выкрашены в жуткий пурпурный цвет. Нарисованные на них картины были безвкусными и нелепыми. В комнатах словно остановилось время, сохраняя в воздухе запах смерти, заговоров, зависти и ненависти.
Неправильно истолковав неуверенное молчание сестры, Шуе поспешил успокоить ее:
- Я не думаю, что Его Величество скоро позовет тебя провести с ним ночь. Ты же знаешь, все сейчас взбудоражены недавним покушением. К тому же он ждет решения Шурей, - он вздохнул и с сожалением спросил: - Тебе грустно?
Джуусан вопросительно подняла брови и пожала плечами.
- С чего бы это, Шуе нии-сама? Мне с младенчества была проложена прямая дорога в гарем. Мне еще повезло, что она привела меня к Рьюки, а не, скажем, к бывшему принцу.
- Так не нравиться Сейран? – Шуе вопреки себе развеселился.
- Нет, ну почему? Он красивый, знаешь, высокий и стройный, с великолепными вьющимися серебряными волосами до плеч, настоящий принц! - сложив руки на груди и устремив взгляд в никуда, Джуусан-химе весьма похоже изобразила одну из своих глупеньких влюбленных служанок.
Шуе закатил глаза. Его сестра ухмыльнулась.
- Но бывший принц, в отличие от Рьюки, довольно холоден к тем, кого он не любит, - девушка смешно сморщила нос. – Возможно, через некоторое время мне и удалось бы поладить с ним, но мне совсем не хочется проверять эту теорию. А в лице Рьюки у меня появится если не муж, то хотя бы новый друг.
Шуе пытливо заглянул ей в глаза, но, похоже, на этот раз сестра говорила правду. Ему ужасно хотелось закрыть от холода ее одетую лишь в тонкий слой яркого шелка фигурку, но снять с себя было нечего, разве что защитные матерчатые доспехи для плеч. Шуе прислонился спиной к каменным перилам и протянул руки, молчаливо прося ее подойти ближе. Джуусан послушалась, но в последнюю секунду передумала и, своенравно хмыкнув, отошла в сторону, вглядываясь в туман дворцового сада.
- О! – воскликнула она, успешно заставив замолчать уже было раскрывшего рот брата, - Шурей-тян!
Шуе заинтересованно обернулся, чтобы посмотреть через плечо.
Действительно, по припорошенной снегом траве сада, оставляя отчетливые следы, шла знакомая пара. Шуе настолько привык к такой картине (Шурей, смеясь, выступала впереди, Сейран, с легкой улыбкой на лице, следовал за девушкой, отставая на полшага) что не сразу догадался, что в ней было не так.
- Сейран вернулся, - наконец задумчиво произнес он. Мимо него пронесся маленький ураган, поднятый одним из огромных, словно крылья, шелковых рукавов ярко-красного кимоно.
- Шуе нии-сама, сделай одолжение, если захочешь поговорить со мной, не подходи к моим покоям ближе, чем на несколько сотен метров. Служанки сходят с ума и превращаются в безмозглых дурочек, думающих лишь о твоих красивых глазах. Пойду и поговорю с Шурей-тян, - объявив это, Джуусан-химе стремительно исчезла.
Шуе со странной смесью изумления и веселья на лице покачал головой. Если какая-то из особей женского пола (а он знал многих) останется для него загадкой до конца жизни, то это будет девушка, которая девятнадцать лет назад умудрилась родиться его единокровной младшей сестрой.
***
Комната, в которую ее проводила все еще верная своим прежним обязанностям Джуусан-химе, встретила Шурей приятным теплом специально зажженного обогревателя и мягким светом дюжины восковых свечей. Судя по огромным окнам, выходившим в императорские сады и длинному прочному столу, стоящему посреди относительно пустого помещения, эта комната была чем-то вроде рабочего кабинета или, возможно, комнаты для совещаний.
Почувствовал, как по телу поползли мурашки – признак того, что ее тело начало согреваться, девушка поспешала сложить перед собой руки и склонится в поклоне, приветствуя императора Сайюнкоку.
- Шурей! – раздался счастливый возглас, шуршание бумаги и скрип деревянных ножек по мраморному полу – Рьюки пытался выбраться из-под стола.
Девушка улыбнулась и выпрямилась, опустив руки. Рьюки поспешил к ней, шурша тяжелыми императорскими одеяниями и спотыкаясь о длинную ткань на каждом шагу.
Шурей закатила глаза и слегка отступила вправо, избегая щедрого императорского объятия, которое, она прекрасно знала по собственному опыту, оставит ее в полузадушенном состоянии. Не давая императору времени для того, чтобы осознать ее спасительный трюк, девушка поспешно схватила руками одну из его рук и повела Рьюки к маленькому чайному столику в углу.
Усадив неугомонного правителя с одной стороны, Шурей грациозно опустилась на колени с другой и расправила складки платья на коленях. Пока возникшая как по волшебству служанка разливала им чай, оба молчали, разглядывая друг друга.
Шурей радостно отметила, что император выглядел бодрым и здоровым, хотя по столице уже вовсю ходили слухи об очередном несостоявшемся покушении. Его золотисто-медовые глаза блестели и светились счастьем встречи, на лице была искренняя широкая улыбка. Сегодня его служанки, очевидно, решили обойтись без тяжелого головного убора, доставлявшего Рьюки массу неудобств. Император был одет в традиционные одежды нежно-лилового цвета.
- Шурей, случилось что-то хорошее? – с любопытством спросил Рьюки, увидев, как смягчились линии ее лица. Впервые за несколько месяцев девушка выглядела настолько довольной и умиротворенной. Словно не было ничего, что могло бы сделать ее еще более счастливой.
Неважно, насколько часто она приходила его навестить, его тоска по ней не становилась легче. Дворец всегда казался таким пустым. Коридоры становились длинными и темными, он мог слышать лишь свои шаги, лишь свои, эхом отражавшиеся в пустом воздухе. Он не мог услышать ее звонкого, чистого голоса, зовущего его по имени, не мог услышать ее смех, когда она разговаривала с Сейраном, Койю или Шуе.
Шурей моргнула, очнувшись от раздумий.
- Сейран вернулся домой, - голос ее был тихим, но лицо осветилось такой радостью, что Рьюки на мгновение почувствовал внутри тянущий холод, предчувствие чего-то пугающего и неотвратимого. Но, не желая слушать противный ревнивый голос, шепчущий где-то в дальнем темном уголке его души, император упрямо сосредоточился на теплом чувстве, которое родилась из восторга Шурей и собственного ликования от услышанной новости.
- Сейран вернулся? Это, без сомнения, великолепная весть! – поддержал он девушку. – Почему же он не пришел приветствовать Нас?
- О, он сказал, что ему нужно прежде отдать несколько распоряжений, - Шурей закрыла глаза и, подняв хрупкую чашечку, наполненную ароматным, душистым чаем, сделала осторожный глоток, наслаждаясь изысканным вкусом.
- Мы думали о том, чтобы снова повысить его. Но в связи с недавними покушениями, может случиться так, что Нам понадобятся его услуги как телохранителя, - гордость в голосе императора сменилась хмурой задумчивостью.
Глаза Шурей потемнели.
- Почему же после стольких лет на тебя снова началась охота?
- Мы много размышляли об этом, Шурей и, клянемся, не можем вспомнить никого, кто ненавидел бы Нас с такой силой. Все это кажется Нам таким театральным: месть, заговоры, яды. Если нити тянутся в прошлое, на ум приходит лишь одно: принцы. Но все они погибли, затянутые в водоворот гражданской войны.
Шурей покивала, обдумывая его слова.
- А как насчет принца Сейена? Он мог остаться в живых. И все эти годы скрываться в тени, планируя завладеть троном…
- Брат не мог! – Рьюки, приподнявшись, так хлопнул ладонями по столу, что чашки из тонкого фарфора жалобно зазвенели.
Испуганная его бурной реакцией девушка дернулась назад, подняв на него огромные непонимающие глаза. Рьюки угрюмо уставился на свои сжатые в кулаки руки. Интересно, что бы она сказала, узнав, что этот самый «скрывавшийся в тени» принц жил с ней под одной крышей последние пятнадцать лет.
В комнате воцарилась неуютная тишина. Шурей неловко откашлялась.
- В любом случае, Джуусан-химе как мать будущего наследника тоже находится под угрозой.
Рьюки слегка расслабился и опустил плечи, осознав, что опасная тема миновала.
- Да, поэтому Мы распорядились перевести ее в гарем, хотя она еще не является официально Нашей женой.
Шурей вспомнила усталые синие глаза тринадцатой принцессы и нахмурилась. Предстоял нелегкий разговор.
***
Дворец звенел, взбудораженный слухами, и, напряженный и расстроенный, Сейран через некоторое время обнаружил себя в императорском саду. В воздухе мягким покрывалом расстилалась тишина, воздух был влажным и тяжелым. За полгода, проведенных в морской провинции, его уши привыкли к звукам волн, а легкие – к соленому воздуху, и сейчас, посреди тихого, безветренного, покрытого деревьями клочка земли он чувствовал себя чуждым и далеким.
Во дворце произошла серия покушений на императора. Это было неожиданно, это было необъяснимо. Страна, пережив несколько кризисов, приняла нового императора, благородные цветные семьи признали его власть, чиновники в провинциях смирились с переменами и подчинились столице, поля зеленели и давали урожай.
Никто не осмеливался озвучить свои догадки, но все подозрения автоматически пали на принца Сейена.
Более того, Сейран с угрюмым весельем готов был согласиться, что лучшей кандидатуры на роль подозреваемого отыскать было невозможно. Не знай он лучше, тут же обвинил бы самого себя.
А он почти поверил, что его жизнь может быть спокойной и безоблачной. Что он способен жить, как обычный человек, любить и радоваться каждому новому дню.
Прошлое снова показало за его спиной свою уродливую тень. Тьма снова распростерла крылья у него за спиной.
И больше всего на свете он боялся, что эта тьма накроет дорогих для него людей. Как это случилось пятнадцать лет назад. Как это случилось в провинции Са.
Он не хотел больше терять никого. Никогда.
Он боялся и боялся, и страх делал его безмолвным и неподвижным. И не было никого, кто смог бы освободить его от этого ужаса, щемящего сердце. Он не хотел втягивать в свой собственный маленький личный ад других. У Шоки были собственные демоны, с которыми необходимо было бороться. И Сейран знал, что ни за что на свете он не позволит Шурей, чистой, искренней, невинной Шурей прикоснуться к темноте, живущей в глубине его сердца.
Надежда – это всего лишь глупая мечта, которая позже принесет лишь отчаяние и пустоту.
Но неважно сколько раз он повторял, словно заклинание, эти слова. Отрицая логику ума, его душа, словно мотылек, завороженный огнем, летела на тепло ее слов, ее рук, ее глаз. Он был зависим от ее доброты, и больше не мог найти сил, чтобы оттолкнуть ее от себя. И Сейран ненавидел себя за эту слабость.
***
Она нашла его возле маленького, почти полностью замерзшего пруда. Он стоял, полускрытый тенью раскидистого вечнозеленого клена и кормил рыбу крошками бог весть откуда взявшегося пирога.
Он не оглянулся, услышав за спиной легкие шаги.
- Уклоняешься от обязанностей? Как же твои подчиненные справятся без своего командира? – поддразнила девушка, становясь рядом и наблюдая за одиноким карпом, который плавал кругами, разрезая ледяную воду.
К ее удивлению, Сейран не ответил. Лишь покосился краем глаза и опять отвернулся к зеркальной поверхности пруда, так, что она не могла увидеть его лицо сквозь завесу серебристых волос.
- Сейран?
- Меня сместили. И назначили расследовать покушения, - его голос был бесцветным и усталым.
- Не телохранителем? – искренне удивилась Шурей, чувствуя, как дрогнуло и упало куда-то вниз сердце.
Он только покачал головой.
Девушка снова уставилась в воду, формулируя в голове правильные слова. Сейран был явно чем-то расстроен. В то мгновение, когда он слегка повернулся к ней лицом, она успела заметить, как плескалась в глубине серо-зеленых глаз тщательно скрываемая боль. И сердце девушки тут же заболело в стремлении утешить его.
Сейран редко говорил о собственных проблемах, еще реже – о своих переживаниях. Почему он не может сказать ей искренне о том, что лежит у него на душе? Возможно, тогда она может разобраться и в своих чувствах.
Она вгляделась в свое отражение на гладкой поверхности пруда. Вокруг ее фигуры неуверенно застыли на хрупкой глади тонкие силуэты голых деревьев, в пруду неподвижно и тяжело лежало серое небо. Одинокий лист сорвался с ветки у них над головой, мягко, неспешно спланировал вниз и коснулся поверхности ледяной воды, спугнув осторожного карпа. Цвета смешались. По воде пошли круги, разрушив иллюзию еще одной призрачной Шурей.
Девушка снова перевела взгляд на Сейрана, а тот, заметив устремленный на него очень задумчивый, печальный взор, пришел к неожиданному выводу. Решив, что подруга хочет покормить снова спокойно нарезавшего неспешные круги императорского любимца, юноша протянул девушке все, что осталось у него в руке от сладкого черничного пирога.
Шурей, все еще угнетенная тяжелыми мыслями, автоматически приняла и начала сама жевать предложенное для рыбы угощение. И лишь почувствовав на языке сладко-кислый аромат летней ягоды и услышав легкий, почти невесомый смех Сейрана, девушка пришла в себя и моргнула, освобождаясь от наваждения. И улыбнулась, не в силах сопротивляться теплому чувству, рожденному внутри нее звуками его голоса. Если она может рассмешить его таким способом, то она готова была делать маленькие неуклюжие глупости снова и снова, только бы чаще слышать его смех.
И так же быстро, как возникла, улыбка исчезла с ее лица, глаза снова наполнились растерянностью и внутренней тревогой. Сейран вздрогнул и протянул руку (словно пытаясь дотянуться до мыслей девушки, побороть все ее переживания), но тут же уронил ее, вспомнив все собственные страхи и сомнения. Это был заколдованный круг. Все, на что он был способен…
- Госпожа, что-то тревожит вас?
- Ох, Сейран, - выражение ее глаз смягчилось, - ты опять заботишься о других больше, чем о собственном благополучии.
Его неизменный альтруизм снова откликнулся в ней странной смесью раздражения и обожания, и слова, покорные детской привычке, полились нескончаемым, жалобным, торопливым потоком.
На одном дыхании она рассказала ему об обещании, данном ею императору, рассказала о решении императорского двора и причинах, по которым Рьюки установил определенный срок: пока не расцветет первый цветок весенней сакуры. Сейран, терпеливо выслушав ее сбивчивый, невнятный рассказ, ничем не высказал своего удивления и только легонько вздохнул.
- Я догадывался, что вас беспокоит что-то, связанное с императором… Что ж, если вы любите его, вы должны быть рядом с ним.
- Люблю, конечно, и очень хочу, чтобы он был счастлив, но Сейран, это не отличается от той любви, которую я испытываю к дорогим для меня людям. Да, мне не нравится, что ему придется жениться на другой женщине, но то же самое относится к тебе. Да, мне хочется помочь ему, но, с другой стороны, я не хочу сдаться и забыть свою мечту – помогать императору и людям Сайюнкоку, будучи чиновником. О, я ведь знаю, что значит быть императрицей! Красивые шелка, пресмыкающиеся слуги и абсолютно никакой свободы. Я уже через год стану ленивой и толстой! – Шурей смешно надулась, и Сейран снова рассмеялся.
- Вовсе нет, госпожа. Вы скорее разнесете дворец до основания, чем станете ленивой и толстой.
Шурей надулась еще сильнее, потом улыбнулась. Ее улыбка вызвала в нем горькие воспоминания о двух женщинах.
Первая была его собственной мамой – прекрасной, умной, доброй, но слабой духом мамой, - которую он и ненавидел и любил одновременно. Словно красивая птица в клетке, его мать задыхалась во дворце, окутанном интригами, заговорами, таинственными смертями. Все, чего она хотела – любовь императора. Все, что видел принц Сейен в материнских зеленых глазах – ненависть и презрение. И вместе с тем он любил ее – той беспричинной сыновней любовью, которая живет в детях с первого их крика, подсознательная, до боли глубокая.
Вторая была матерью Шурей. Она тоже походила на красивую птицу, но красота, которой она обладала, была не только естественной, внешней. В ней жило очарование, которое может быть рождено лишь свободой. Свободой и разделенной любовью.
В итоге их обеих ждала смерть, но какими же разными были их концы! Сузуран умерла, покоряясь судьбе, потеряв всякий смысл жизни, сломленная и беспомощная. Шокун умерла с улыбкой на губах, в объятиях мужа, полная счастливого осознания того, что этой жертвой может спасти единственное свое дитя.
Он не боялся того, что решетки дворца могут сломить дух упрямой и стойкой Шурей. Но больше всего на свете он хотел видеть ее на свободе, уверенную и стремительную, в погоне за яркой, дерзкой мечтой. Он хотел, чтобы она смеялась, пела, любила и просто жила, не скованная никакими узами.
- Значит, вы не знаете, любите ли вы его как будущего мужа? – как можно тактичнее постарался сформулировать проблему Сейран.
Шурей опустила глаза.
- Да. Признаться, я даже однажды специально позволила ему себя поцеловать, чтобы проверить, не почувствую ли я эти «трепетные ощущения», о которых говорили девушки из Когаро. И ничего. А что, если дело во мне? Боже, мне даже не с чем сравнить, кроме поцелуев «того человека», а его я точно не любила как будущего мужа!
Сейран оторвал потемневший взгляд от раскрасневшейся девушки и сжал руки в кулаки, стараясь успокоиться. Он прекрасно знал, кого имела в виду Шурей. Са Сакуджун. Трагедия, от которой он не смог ее защитить. Припорошенная временем ненависть всколыхнулась с новой, яростной силой, но тут Шурей тихо охнула и поспешила схватить его за рукав. Злость в светлых глазах тут же сменилась сожалением и презрением к самому себе. Последнее чувство наполнило сердце девушки страхом потери, и она, преодолев расстояние между ними в один неуверенный шаг, обхватила его руками, чувствуя под ладонями уверенные мышцы его спины.
- Прости.
Они еще долго стояли так, греясь в теплых объятиях другого. Щека прижала к виску, рука запуталась в шелковых прядях темных волос – Сейран тихо шептал ей на ухо все известные ему сказочные, счастливые истории любви.
Часть 3. О марионетках и кукловодах
Они ждали ее возвращения, мрачные, неподвижные и одинаковые, словно статуи в императорском саду. Чувствуя на себе пронизывающий взгляд трех внимательных пар глаз, Джуусан-химе невольно натянула поводья и вздрогнула, когда лошадь, послушная ее движению, резко остановилась. Девушка помотала головой и энергично спешилась, стараясь избавиться от довольно противного предчувствия чего-то нехорошего.
Стараясь не отрывать взгляда от земли, она уставилась на три пары элегантных, дорогих туфель, краем сознания отмечая, что вкус у братьев ничуть не изменился. Казалось бы, даже серебряные застежки, ярко выделявшиеся на темно-синем фоне, гордо блестят, наполненные сознанием собственного достоинства.
Справа от нее раздался взволнованный звонкий голос, и девушка с облегчением перевела взгляд на торопливо бегущего к ней молодого конюха. Простой, общительный юноша, он создавал приятный контраст со сражающей наповал величественной аурой ее братьев.
- Джуусан, - холодный и строгий голос одного из братьев все-таки заставил ее поднять глаза и встретиться взглядом с не менее холодным взглядом глубоко-синих, почти черных глаз. Кажется, это был Юки, хотя она никогда не могла с полной уверенностью отличить его от двух других братьев, так, как это делала ее милая, непосредственная, жизнерадостная невестка.
- Нии-сама, - покорно отозвалась принцесса, обращаясь одновременно ко всем и ни к кому в отдельности.
Где-то, в бледно-розовой дымке далекого детства, глубоко внутри нее все еще жило стремление стать ближе к своей теперь единственной семье. Когда-то, будучи жизнерадостным и дружелюбным ребенком, она пробовала их различить, и тянула маленькие ручки к их высоким, отстраненным фигурам, пытаясь подружиться. Но, столкнувшись с безразличием, принцесса сдалась и отступила. Образы Юки, Цуки и Ханы слились в Сетсуну и стали для нее единым целым - недостижимым, равнодушным, властным и циничным.
- Ты пахнешь лошадьми, - пренебрежительно бросил Юки. Два других брата по-прежнему хранили молчание.
- Просто удивительно, - пробормотала Джуусан и, передав поводья конюху, побрела к гарему. Каждый шаг давался с большим трудом, все больше и больше девушке хотелось просто повернуться, вскочить на верную лошадь и ускакать вдаль, за покрытый тонким слоем снега горизонт.
Услышав и узрев такую (весьма неподобающую для принцессы семьи Ран) дерзость, старший из братьев слегка приподнял идеальной формы бровь, но решил промолчать и лишь отступил в сторону, позволяя сестре пройти внутрь. Дверь за ними закрылась с легким стуком, отозвавшимся в ушах девушки грохотом собственного сердца.
Ее новые покои (которые состояли из спальни, ванной и множества других, совершенно бесполезных по ее мнению комнат) были светлыми, безукоризненно чистыми и просторными, но на Джуусан снова нахлынули ощущения чего-то злобного, древнего, грязного. Щедро расписанный картинами потолок давил на нее, и девушка, не в силах больше выносить его тяжести, опустилась на одно колено, сложила руки перед собой и ровным голосом произнесла несколько запоздавшее приветствие.
Цуки и Хана кивнули, и Юки начал озвучивать официальный, явно продуманный до мелочей монолог. Джуусан-химе не нужен был конец его речи, чтобы разглядеть истину, скрывавшуюся за изящными, витиеватыми фразами. Для клана Ран был необходим прочный союз с императорской семьей. Соответственно, нужен был наследник. Скованная, словно оковами, данным несколько лет назад обещанием, девушка могла только соглашаться, молча подчиняясь воле старших братьев. Непокорный, мятежный дух, который не смогли сломить никакие преграды и испытания, все еще жил в ней, побуждая ее взбунтоваться, но тут же место возмущения занимало врожденное чувство справедливости: она дала обещание и она обязана сдержать его. Она сама выбрала эту судьбу, уничтожив все пути отступления одним взмахом клинка, со свистом разрубившего вышитую золотом повязку.
Юки, отбросив высокопарный тон, еще раз повторил про потребность в наследнике, и девушка гневно закусила губу, вспыхнув. Они относились к ней, как к одной из своих породистых чистокровных кобылок, только и способных на то, чтобы смирно стоять в стойлах и жевать охапки свежей соломы!
Старший из братьев изящным жестом фокусника вытащил из широкого рукава тонкий веер и, стремительно раскрыв его, спрятал за щедро украшенной бисером тканью тонкую улыбку. Оказывается, их маленькая единокровная сестра выросла в достойную принцессу клана Ран. В ясных, ярко-синих глазах под полуопущенными ресницами бушевало пламя ярости, вызванной задетым самолюбием, но девушка все еще умудрялась сохранять кроткий вид. Похоже, что маска, надежно скрывавшая эмоции, была их семейной чертой.
Джуусан была принцессой и воином. Тактичная, веселая, ироничная; в один момент она могла вести светские беседы и вышивать, очаровывая членов благородных семей своей женственностью, в другой – рыбачить и стремительно скакать верхом, в третий – безжалостно сражаться и убивать. Под мягкой, снисходительной оболочкой скрывался стальной стержень. Неудивительно, что ей больше нравилось защищать людей и сходиться в схватке с противником, чем быть чьей-то безмолвной, бесправной женой.
Что ж, они предоставят ей эту столь желанную возможность.
***
Оставив братьев и гнетущую аляповатость гарема позади, Джуусан стремительным шагом направилась к покоям императора.
В ее голове вихрем кружились мысли, настороженность мешалась с недоумением, недоумение мешалось с радостью. Мир вокруг нее, подобно великолепно отлаженному механизму, двигался навстречу будущему, но девушке казалось, что время и события больше не подвластны ее контролю, собственная судьба выскальзывала у нее из рук и, словно песок в часах, сочилась между пальцев – неясная, неуловимая, неукротимая.
Девушка вздохнула и свернула в длинный коридор, освещенный двумя десятками красиво мерцавших в полумраке масляных ламп. С высоких стен, покоряясь мистической игре света, на нее загадочно смотрели бесконечные портреты императорской династии. В чертах некоторых правителей легко проглядывалось сходство с Рьюки: тонкие черты лица, одинаковый разлет бровей, прямой нос, тонкие губы. Завершал галерею огромный потрет Сэнки – блистательного императора, который принес своим людям как благополучие, так и горе, отец Рьюки, отец принца Сейена. Братья не многим походили на него: Рьюки унаследовал лишь золотисто-медовые глаза, Сейен – Сейран - редкий серебристый цвет волос. Она никогда не видела лица матери бывшего принца, но слышала, что та была невероятно красивой и умной женщиной. Ее ребенок, унаследовав лучшие черты родителей, стал гордостью императорского двора: его отличали незаурядный ум, необычайная ловкость и редкостная красота. К несчастью, приближенные к императору не выносили превосходства, и принц, допустив роковую ошибку, был изгнан из дворца.
Джуусан-химе не знала, что случилось с Сейеном позже – в те несколько лет, когда он был скрыт от остального мира, но интуитивно догадывалась, что ссылка оставила большой след на его личности. Врожденный благородный, великодушный взгляд на мир подернулся дымкой беспомощности, отчаяния и бессильной злости. Тот светлый, идеальный образ старшего брата, который хранил и лелеял в памяти Рьюки, уступил место новому – на первый план выступило плохо скрываемое высокомерие. Сердце бывшего принца закрылось, он замкнулся в себе и с крайней настороженностью относился к людям. Защитный механизм породил двуличие, но, тем не менее, такой контраст завораживал – темная гордыня легко уступала место теплой нежности и пониманию. Сейран был одним из тех редких, но ярких, словно звезды, людей, которыми невозможно не восхищаться. Но, окруженные вниманием, поклонением, такие люди всегда остаются одинокими. И поэтому она прекрасно понимала его желание защитить Шурей и Рьюки – единственных людей, которые, хотя и совершенно по-разному, видели его таким, каким он был на самом деле. Именно его доброта и любовь к ним позволили ей увидеть истинного бывшего принца. Именно преданность – безусловная, глубокая, непоколебимая – давала ей надежду на то, что они смогут когда-нибудь найти общий язык. Несмотря на возникшую между ними холодность, у них была одна общая черта. Защищать – и для принцессы Ран, и для принца Сейена - было все равно, что жить или дышать. Они делали это естественно и бездумно.
Но она не думала, что им придется столкнуться так скоро и так неожиданно. Она все еще не могла поверить последним фразам, которые произнес ее старший брат, прежде чем отпустить ее непринужденным взмахом красочного веера, пламеневшего золотой вышивкой в его руке. Телохранитель – о лучшей должности она и мечтать не могла, особенно в свете последних событий и тяжелых, пустых бесед, в которые она была безвозвратно вовлечена. Но почему личную охрану не поручили Сейрану? Несомненно, Сетсуна знал, кто скрывается под маской ставшего довольно знаменитым капитана императорской армии. Но братья также должны были прекрасно понимать, что бывший принц никаким образом не причастен к покушениям… Недоверие или снова хитро сплетенные замыслы и заговоры, в которых ее братья, к сожалению, были великими мастерами? В любом случае, Сейрана на этот раз назначили расследовать покушения, а ее – защищать императора, и она никак не могла отогнать от себя впечатление, что их поставили на некое подобие гигантской шахматной доски, где и принц, и принцесса были лишь марионетками в опытных руках невидимого игрока.
***
Уголок шелкового (о, как же она не любила все шелковое!) покрывала мягко прошуршал по покрытому роскошным восточным ковром полу, и Джуусан-химе, остановившись перед императорским ложем, уставилась на свои босые ноги. Ее ступни почти полностью утопали в мягком ворсе, но почти невесомая текстура ковра не спасала от холода, впрочем, как и накинутое на плечи по-королевски пурпурное покрывало. Принцесса поспешила забраться на огромную кровать и, сев посередине, подтянула к груди ноги. Так свернувшись в клубочек, она могла хоть чуть-чуть отпугнуть преследовавший ее, леденящий кожу озноб.
Простиравшаяся вокруг нее почти бесконечная голубая поверхность простынь казалась ей безмятежным, безграничным морем, и девушка на секунду закрыла глаза, вспоминая родную провинцию - морскую провинцию Ран. Многие из воспоминаний были горькими и нежеланными, но грусть исчезала, стоило ей освежить в памяти счастливые минуты, проведенные с Шуе и Дзином. Эти минуты были полны смеха, ласкового ветра и сияющего солнца. Именно тогда она научилась сражаться и полюбила лошадей. И ни за что она не променяла бы эти успокаивающие воспоминания на кажущуюся тишину и идиллию роскошного дворца. Но волей судьбы и согласно договору ей придется войти в императорскую семью, а значит, ей уже не убежать из тонких, почти невидимых, но цепких сетей гарема.
Она посмотрела кровать. Именно на этой кровати должен был появиться будущий наследник престола.
Ей не хотелось признаваться даже себе самой, но она была неуверенна, была напугана. Сомнение маленькими, но острыми коготками скреблось внутри, не замолкая ни на миг, и ее природное жизнелюбие отступало перед всепоглощающей растерянностью.
На мгновение она утратила оптимизм в отношении этого уже неизбежного для нее замужества.
И именно этот момент выбрал Рьюки, чтобы появится перед ней.
Не замечая гостьи, император буквально влетел в комнату и, проследовав от двери до зеркала, изобразил что-то вроде пчелиного танца. Принцесса проследила за ним глазами. Не отрывая взгляда от гладкой поверхности, Рьюки улыбнулся своему отражению и что-то промурлыкал себе под нос, явно вспоминая встречу с Шурей. Пытаясь загнуть обратно улыбку, которая так и норовила выскользнуть через уголки ее губ, Джуусан-химе чинно сложила руки на коленях и наставительно произнесла:
- Счастливый правитель – благословение для империи. Если в его мыслях царит мир, а на душе легко, его сердце, не обремененное страданиями, будет открыто для народа и готово для прощения.
Рьюки подпрыгнул на месте, неуклюже развернулся, чудом избежав падения, охнул, покраснел, и, не в силах больше сдерживаться, Джуусан рассмеялась, с удивлением прислуживаясь к живым, солнечным ноткам собственного голоса.
Безуспешно пытаясь погасить румянец, выступивший на его щеках, император изумленно заморгал и вгляделся в то, что на первый взгляд казалось большим пурпурным шаром из переплетенных покрывал. Тем не менее, если хорошенько присмотреться, можно было заметить темную головку, блестящие ярко-синие глаза и выглядывающие из-под покрова тонкие ступни ног.
- Джуусан-химе?
Девушка обезоруживающе улыбнулась, подползла к краю кровати и, опустив голые ноги на пушистый ковер, выпрямилась. Даже босая, с распущенными волосами, одетая в костюм для верховой езды, Джуусан воплощала в себе образ принцессы. Гордо откинутая голова, спокойный разворот плеч, уверенная осанка – все в ней дышало благородством. Накинутый на плечи шелковый кусок ткани казался мантией, достойной лишь королевы. Вместе с накатившей волной тоски к Рьюки пришло осознание того, что, в отличие от Шурей (вечно серьезной, милой, самоотверженной Шурей), Джуусан легко может занять место императрицы, не сломившись под тяжестью удушливо-сладкой атмосферы дворца.
За его спиной раздался застенчивый, стыдливый голос одной из служанок, и, кинув мимолетный взгляд на его застывшую, окаменевшую фигуру, Джуусан сорвалась с места, летящим шагом в вихре одежд и блестящих волос скользнула мимо и отвлекла внимание робкой прислуги на себя, попросив чая и свечей. Ее энергичный голос постепенно растворил сковавшую тело всколыхнувшуюся горечь, и Рьюки, сделав неуверенный шаг вперед, опустился на колени перед маленьким столиком, на котором уже стояли серебряные изящные чашечки – часть его любимого сервиза.
Некоторое время они молча прихлебывали чай, и чем дальше тянулась эта тишина, тем более озадаченным и растерянным становился Рьюки. Безмолвие отнюдь не импонировало его характеру, но слова и мысли ускользали из уставшего за день, изможденного сознания. Из колеи выбивала также безучастность обычно живой, общительной принцессы, с которой всегда можно было найти общий язык и интересную тему для разговора. Отчаявшись выловить из той суматохи идей и образов, в которую превратился его бедный рассудок, искорку осмысленной, разумной мысли, Рьюки отвел взгляд в сторону. И тут ему на глаза попался забытый резной ящичек со знакомым узором.
Вышивка. Идеальный способ скоротать время.
Услышав его просьбу, принцесса сначала изумилась, потом неуверенно сузила глаза, на секунду задумалась, но предложение не отклонила. Зная неуступчивый характер девушки, Рьюки ни на секунду не сомневался, что его вызов будет принят, и с нетерпением ждал минуты, когда он сможет показать свое мастерство. В конце концов, он еще не встречал никого (кроме Шурей, естественно), кто превзошел бы его в этом искусстве. Даже идеальная во всем Шусуй не смогла стать достойным соперником. Без всякого сомнения, не сможет и Джуусан. Принцесса была бойкой и неусидчивой – не лучшие черты для тонкой, требующей тщательности работы. В конце концов, ее любимым занятием было вовсе не рукоделие, а верховая езда и рыбалка.
Тонкая нить легко и привычно ложилась на белоснежную, безукоризненно гладкую ткань, и мысли императора вновь ускользнули вдаль. Он впервые осознал и был поражен, насколько легко (во всяком случае, без видимых затруднений), взяла на себя сидящая напротив него юная принцесса отнюдь нелегкие обязанности Шусуй.
В задачи Джуусан входили не только хлопоты по хозяйству, которые и так были настоящей головной болью: девушка должна была следить за работой каждой из девушек-прислужниц, обучать новеньких, встречать гостей и ухаживать за императором. На ее плечах лежали также и такие задачи, о которых знал лишь император и его советники. Она была глазами и ушами императорского дворца, ведь вся челядь должна была отчитываться перед ней – от мальчишки-конюшего до императорского врача. Незаметные и угодливые, слуги были повсюду, а значит, знали порой гораздо больше, чем их благородные господа. Правитель использовал ходившие по дворцу слухи на пользу своему правлению, и история насчитывала немало предотвращенных, благодаря такой тактике, покушений на жизнь императора и его семьи.
Волей судьбы Джуусан должна была покинуть идеально подходившую ей должность и переехать в гарем, но, несмотря на это, слуги по привычке приходили за помощью и советом именно к ней. В итоге, девушка по-прежнему, хоть и неофициально, стояла во главе императорского хозяйства. И Рьюки отчетливо сознавал, что если дворцовая дисциплина еще не развалилась на мелкие беспомощные кусочки, то это была заслуга именно тринадцатой принцессы, а не его, императора, который все еще не смог найти ей достойную замену.
Джуусан сделала последний аккуратный стежок и с любопытством подняла глаза на сидящего напротив молодого человека. Рьюки сосредоточенно хмурился и в задумчивости покусывал нижнюю губу, что делало выражение его лица до забавного серьезным и надутым. Склонив голову набок и спрятав улыбку, принцесса подождала, пока он закончит свою работу, и, обратив на него выжидательный взгляд, приготовила свою работу, сложив руки на коленях. Рьюки с плохо скрытой аурой превосходства усмехнулся и, посчитав до трех, вытянул вперед завершенный шедевр. Джуусан, искренне, по-доброму улыбнувшись, повторила жест.
Нет, решил Рьюки. Все-таки, в чем-то она в корне отличалась от Шусуй. Ее вышивка была идеальной: на белоснежном фоне ткани трепетно раскрыл свои блестящие синие лепестки казавшийся живым ирис, каждый стежок плотно прилегал к своему соседу, очерчивая образцовый контур, по краю вышивки шла темно-фиолетовая нить. Император был готов поклясться, что на изящных, хрупких лепестках дрожали прозрачные капельки росы.
Видя приунывшее лицо будущего мужа, принцесса решила взять инициативу в свои руки.
- Сыграем в шахматы?
Тут императору повезло гораздо больше. По натуре резкая и непоседливая, Джуусан ходила быстро и порой не до конца продумывала ходы. Все ошибки девушки кое-как покрывала природная сообразительность, но тут, в смысле логики и быстроты мышления, они оказались равны. Пока девушка обдумывала очередную тактику, Рьюки решил спросить ее о давно волновавшей его проблеме.
- Принцесса, Мы нисколько не возражаем против вашего присутствия и даже рады вашей компании, но что вы здесь делайте?
Вопрос вышел неуклюжим и, он был готов признать, даже немного неучтивым, но Джуусан лишь легко вздохнула, нисколько не обидевшись на явное отсутствие такта.
- Я удивлена, что Ваше Величество лишь сейчас спросили об этом.
Хмуря тонкие брови, девушка рассказала ему о своем внезапном назначении.
- Как странно и неудобно, - с едва скрываемым изумлением выдавил Рьюки. – Ведь это Мы должны защищать вас.
- Почему? – удивление девушки было неподдельным.
- Вы – Наша будущая жена и мать Нашего наследника, - автоматически произнес император, и Джуусан тут же с горькой усмешкой подумала, как легко этот зыбкий, пустой статус прилип к ее имени, к ее образу.
- Ах, наследника.
Комнату снова наполнила пронзительная тишина; Рьюки неловко шевельнулся и открыл рот, не в силах терпеть напряженной атмосферы. Но тут Джуусан-химе глубоко вздохнула, решительно подняла руку и сделала шаг конем, всколыхнув дрожащее пламя свечей.
- Знаете, Ваше Величество, хотя я и ношу великий титул «принцесса семьи Ран», я всего лишь внебрачный ребенок. Моя мать была из клана Шиба, клана воинов, и, нося под сердцем меня, она не могла больше оставаться под крышей своей собственной семьи. И так получилось, что я родилась в маленьком доме, посреди огромного леса, на берегу моря. Деревья в этом лесу были настолько темными и высокими, что сквозь плотные листья почти невозможно было разглядеть небеса. У нас была печка, и камин, и две комнаты – одна для меня с мамой и одна маленькая кухонька, где мама обычно готовила нам обед. Лес был таким плотным и темным, что мне иногда казалось, что мы с мамой одни в этом мире, но жизнь для меня тогда была полна счастья, которое заключалось в простых вещах: теплых руках матери и ее голосе, напевающим мне тихие слова колыбельной.
Но однажды вместо ласковых объятий и обеда меня ожидала кровь на полу и стенах, и мертвое тело моей матери, и дым. Мне было тогда всего лишь три года, и, как всякий ребенок, я не смогла принять и осознать смерть мамы. Дни и ночи, не покидая комнаты, я охраняла ее тело. Эти дня были для меня нескончаемым кошмаром. А потом появился Дзин… - и тут, словно сам звук этого имени задел в девушке какую-то глубоко спрятанную, туго натянутую струну, она осеклась и судорожно вздохнула. Она вздрогнула и вновь попыталась заговорить, попыталась сказать ему самое главное: о том, что Дзин, пожертвовав зрением, тем самым преподнес ей самый драгоценный дар. Он вновь научил ее доверять и любить, он вернул ей мужество и решительность; и за это она всегда будет благодарна. Потому что, даже теперь, когда Дзина давно нет рядом с ней, у нее есть силы идти вперед и сражаться, и жить, и радоваться жизни, и даже любить.
Но слова застревали где-то в горле и не шли наружу, превращаясь в нестерпимый комок чувств и поэтому, когда свечи, одна за другой затрепетали и погасли, принцесса сдалась и закрыла глаза, прислушиваясь к резкому завыванию ветра за покрытым инеем окном, к стуку ледяных снежинок. Похоже, ночью будет буря.
Шахматы были забыты, император потрясенно, не опуская взгляда, смотрел в ту точку непроницаемой темноты, где еще минуту назад было ее лицо.
Они были похожи. Теперь он гораздо лучше понимал многие ее поступки, ее странный противоречивый характер, ее теплую привязанность к Шуе.
Похоже, ей, принцессе одного из самых влиятельных кланов, тоже не удалось избежать трагической судьбы. Или, может быть, не удалось именно потому, что она была принцессой. Чем выше ты поднимаешься, тем крепче обвиваются вокруг твоего запястья невидимые, но невообразимо крепкие нити неутомимого кукловода, именуемого роком. Чем покорнее ты становишься, тем более властной рукой он управляет твоей жизнью. Чем сильнее ты сражаешься, тем больнее, оторвавшись от незримых пут, падать вниз.
Но, упав на самое дно этой бездны, станешь ли ты свободным?..
Часть 4. Снежная буря
С бледно-оранжево-розовых небес на алебастровую землю медленно спускались сумерки. Кружащиеся у его ног снежинки мягко светились призрачным белым светом. Казалось, снег не только падал вниз, покрывая тонким, серебристым слоем стылую почву их сада, но и, отрицая все законы природы, взлетал обратно в небеса, словно души тех, кто ушел в небытие и нашел вечный покой.
Молочно-белые ледяные пушинки жалили чувствительную кожу его рук и запястий, крепко сжимающих меч.
Глубоко вздохнув, он бросился вперед – невидимые, безликие противники, танцуя, ускользнули вдаль, слились с бриллиантовой снежной пылью, белесым горизонтом. Он отвернулся от бессловесных силуэтов, меч со свистом описал дугу – и Сейран перешел к следующему упражнению.
Призрачные соперники, на которых обрушивались уверенные удары Каншо, постепенно приобретали черты людей из багряного, цвета пламени прошлого, его сознание рисовало ненавистные лица заклятых врагов.
Этот иллюзорный, полный химер мир отличался какой-то особой, присущей только ему, ядовитой пленительностью, и меч в его руке, тяжесть и холод которого были странно успокаивающими, становился единственной связью с реальностью. Меч - и голос девушки, неподвижно стоящей на пороге их дома.
Шурей зябко повела плечами и прислонилась к двери, пытаясь согреть дыханием оледеневшие пальцы. Безжалостный мороз забирался под одежду, заставляя дрожать и сжиматься в комочек, но ей не хотелось возвращаться под теплую крышу протопленной кухни.
Наблюдать за тренировками Сейрана стало для нее почти традицией. Он упражнялся каждый день, не обращая внимания на погоду, старательно отрабатывая каждое движение, каждую позу, каждую атаку. Его безупречная техника позволяла каждому жесту выглядеть изящным и непринужденным, придавала каждому шагу грациозную бездумность.
И сейчас, атакуя и защищаясь, Сейран с головой погрузился в воображаемый поединок. Одетый лишь в тонкую льняную рубашку с закатанными до локтей рукавами, он, тем не менее, не казался замерзшим или дрожащим. Несмотря на вложенные в упражнения усилия, его лицо оставалось бледным, в глазах читались сосредоточенность и отрешенность. Иногда это пугало Шурей – ей казалось, что Сейран отдаляется от реальности, забывает обо всем, видит лишь ему понятные образы, миражи. В такие моменты девушка, ухватившись за любую причину (неважно, выдуманную или реальную), звала его обратно в дом.
Услышав укоризненные нотки в знакомом, звонком голосе, Сейран медленно опустил меч и повернулся к девушке – серебристые волосы мягко скользнули по плечам. В тихих сумерках наступающей ночи его одетая в белое фигура светилась на фоне бархатистого, медленно падающего на землю невесомого снега. Неспешно кивнув, юноша склонился к лежащим на земле темным ножнам, и меч, в последний раз сверкнув отполированным боком, скрылся в них, ознаменовав конец тренировки.
На улице становилось все холоднее, и Шока, не в силах больше выносить холода огромной столовой, решил поужинать на теплой, ярко освещенной кухне. Шурей, привыкнув к зимнему распорядку, быстро накрыла на стол, и в помещении, после нескольких мгновений хлопотливой суеты, установилась уютная тишина.
Тщательно прожевав последний кусочек изумительного тушеного мяса, Шока со стуком положил палочки на миску и поблагодарил дочь, которая только ласково улыбнулась в ответ.
- Сейран, Шурей, я позаботился о каминах в ваших комнатах. Оденьтесь как можно теплее и не забудьте достать дополнительные одеяла.
Сидящие напротив него молодые люди синхронно вздрогнули и бросили на главу дома мимолетные нервные взгляды. Если камины зажигал Шока, их могло ожидать что угодно, вплоть до пожара в собственных спальнях.
- Спасибо, папа, но как же твоя комната?
- Сегодня я хочу вернуться во дворец.
Шурей озабоченно нахмурилась, но не удивилась. Отец часто уходил на ночь, чтобы побыть наедине со своими архивами. Но, к сожалению, эта привычность так и не смогла избавить ее от лишних волнений.
Бросив последний взгляд на светящиеся беспокойством глаза дочери, Шока плотно закрыл дверь и направился к воротам. Ворота протяжно застонали, соревнуясь с воем внезапно разыгравшегося ветра. Снег, морозная пыль, небо, земля, низкие постройки — все перемешалось в бешеном танце стихии. Шока отметил яростные нотки в этом исступленном завывании. Нужно поспешить. Судя по всему, ночью всех ожидает большая, грозная снежная буря.
***
Шурей проснулась ночью от гневного воя ветра. Наверное, с севера надвигался шторм. Уже похолодало, а будет еще холоднее.
Прижав озябшие ноги к груди, девушка свернулась в клубочек и стала терпеливо ждать, пока желанное тепло вернется в застывшие конечности. Ветер неустанно стучался в окно, пробегали секунды, проходили минуты, а ей становилось только хуже. Мороз пробирал уже до костей, дополнительные одеяла давили на грудь, мешая дышать, ей казалось, что у нее начинают мерзнуть даже зубы. Проведя в страданиях пару мгновений, девушка не выдержала и рывком сбросила с себя все покрывала, тут же пожалев об этом. Студеный воздух сразу вцепился ледяными пальцами в неприкрытые ночной рубашкой ноги, гулявший по комнате ветер проворно забрался под хлопчатобумажный тонкий ворот. Стылый пол обжег ступни и Шурей, подскочив от пронзительного, неприятного ощущения, бегом добралась до камина.
Но и возле печки ее ожидали лишь неприветливая прохлада, холодные камни и застывшие черные угли. Видимо, отец, боясь повторить свою ошибку (которая в прошлую зиму чуть не превратила их особняк в пылающий факел), положил в специально приготовленное углубление слишком мало дров.
Ничего не поделаешь, придется провести эту ночь на теплой кухне, завернувшись в самое мягкое из зимних одеял.
В полной темноте, осторожно положив ладонь на деревянную стену, Шурей медленно пошла по узкому коридору, ведущему в другое крыло особняка. Несмотря на то, что вокруг нее царил непроглядный мрак, память услужливо рисовала в воображении знакомые рельефы и повороты. Повернув в очередной раз, Шурей замедлила опасливые, внимательные шаги - деревянная стена под рукой потеплела. Перед ней, проникая сквозь дверную щель, купался в мягком покрове тьмы бледный, слабый, красноватый лучик света.
Комната Сейрана была благословенно нагретой, в камине томно светились, подмигивали волшебным алым оттенком угли. Шторы на окнах были плотно закрыты, что создавало атмосферу уюта и безопасности. Переступив за порог и погрузив одеревеневшие ступни в спасительно тепло, девушка уже не смогла найти в себе силы вернуться в холодную, неприветливую изморозь коридора. Игнорируя неприятное покалывание в медленно, но верно оживающих конечностях, девушка подошла к кровати. В неярком свете камина можно было разглядеть переплетенные в бессвязный комок зимние одеяла и свернувшегося под ними Сейрана.
Теперь подгоняемая растущим любопытством, девушка тихо подобралась еще ближе и чуть заметно улыбнулась при виде взъерошенной серебристой головы, мирно лежавшей на невысокой подушке. Сейран спал на боку, подложив под голову руку, уткнувшись носом в теплую, мягкую поверхность собственной ладони. Ворох одеял ритмично поднимался и опускался в такт его ровному дыханию, темно-серые, длинные ресницы спокойно лежали на его щеках. Шурей замерла, слегка наклонившись над его безмятежной фигурой, завороженная непривычной, мирной картиной, слегка завидуя непринужденному комфорту его сновидений.
Но в следующую секунду Сейран зашевелился, и девушка, вздрогнув, отпрянула назад. Повинуясь воспитанному в нем годами тренировок воинскому инстинкту, юноша мгновенно напрягся, ожидая атаки, и настороженно приоткрыл серо-зеленые, потемневшие глаза. Одна из прижатых к груди рук метнулась в сторону стоящего около изголовья меча. Узнав стоявшую возле кровати девушку, Сейран медленно, мягко выдохнул и удивленно моргнул, освобождаясь от усыпляющих остатков дремы.
- Госпожа Шурей?
Не спеша, в каскаде растрепанных серебряных прядей, глухо шуршащих одеял и спутанных простыней, Сейран приподнялся на локте и совершенно по-детски сонно потер слипающиеся глаза кулаком. И в это мгновение – бессознательно беззащитный, ребячливо-очаровательный - он был так похож на Рьюки, что Шурей пораженно заморгала, в который раз отмечая сходство императора с другом. Пытаясь вытеснить умилительный образ из памяти (вряд ли бы Сейран обрадовался, узнав, что она считает его трогательным), девушка торопливо рассказала другу о том, что привело ее в эту комнату.
Не сводя с ее, одетой лишь в ночную рубашку, дрожащей фигуры внимательных глаз, Сейран выслушал ее. Потом, не говоря ни слова, встал с кровати, подошел к шкафу, служившему ему гардеробом, и начал там сосредоточенные поиски. Сбитая с толку его действиями, Шурей молчала и лишь переступала с одной босой ноги на другую, уставившись на широкую спину друга. Через несколько минут, окончательно озадаченная, Шурей уже было открыла рот для вопроса, но тут Сейран наконец повернулся к ней, воодушевленным жестом фокусника выудив из глубины шкафа штаны и рубаху. Потом протянул аккуратно сложенную стопку ей.
- Госпоже, наверное, холодно, - вежливо заметил он, указав на ее босые ноги.
Шурей, слегка покраснев, взяла одежду. Сейран тактично отвернулся к камину и начал ворошить мерцающие угли.
Девушка, украдкой бросив взгляд в его сторону, на мгновение прижала вещи к своему лицу и улыбнулась. Пусть старая, во многих местах перешитая, но эта одежда пахла мылом и родниковой чистотой, была теплой и удобной. С тех пор, как ей исполнилось пятнадцать лет, она стала носить одежду своей матери. Но раньше, холодными зимними вечерами, она всегда ходила к Сейрану за дополнительной одеждой. И он привычно протягивал ей вещи, из которых сам уже вырос или которые были настолько ветхими, что годились только для сна.
Год за годом, она медленно росла – из маленького непоседливого шарика энергии, которого он терпеливо одевал, превращалась в жизнерадостную девочку, а потом в неуклюжего подростка, а Сейран все также заботливо закатывал ей вечно длинные рукава. Были времена, когда она за зиму так привыкала ходить в теплых рубашках и штанах, что весенние платья казались ей неудобными и плохо греющими.
Шурей быстро стянула через голову собственную ночную сорочку и надела вещи Сейрана. Наверняка, сейчас эта одежда была мала ему, но девушка опять утопала в льняной ткани и терялась в длинных рукавах и штанинах. Кое-как подвернув штаны, Шурей окликнула друга. Тот окинул ее позабавленным, шутливым взглядом ясных глаз и, взяв ее ладонь в свою большую, немного мозолистую руку, бессознательно начал закатывать не в меру длинный рукав. Шурей, опустив ресницы, с теплой улыбкой смотрела, как, покорная умелым движениям, исчезает, слой за слоем, ткань.
Отпустив ее, теперь выпущенную на свободу из льняного плена, левую руку, Сейран подошел к кровати и аккуратно расправил простыни. Шурей, недолго думая, нырнула под зимнее одеяло, еще хранившее жар его тела, и зажмурилась, наслаждаясь благословенным теплом.
Сейран ласково усмехнулся и легонько, словно перышком, провел кончиками пальцев по ее горящей щеке. Девушка довольно, по-кошачьи зажмурилась, но тут юноша выпрямился и развернулся, слегка повернув к ней все еще освещенное мягкой улыбкой невероятно красивое лицо.
- Вы спите здесь, а я пойду в вашу комнату. Наверняка, если достать еще одно дополнительное одеяло, будет не так холодно.
Шурей моргнула. К тому моменту, когда к ней, наконец, вернулся дар речи, Сейран успел радостно пожелать ей спокойной ночи, окончательно развернуться и сделать широкий шаг по направлению к двери.
Но тут в его рукав отчаянно и решительно вцепились тонкие пальцы.
- Сейран! Ни за что на свете!
В ответ на ее бурный всплеск возмущения раздался лишь знакомый тяжелый вздох, традиционно возвещавший начало столкновения мнений и точек зрения. К счастью, Шурей знала: на этот раз у нее есть все козыри, чтобы выиграть очередную дуэль здравого смысла и не поддающихся логике эмоций.
- Я здесь гость и пользуюсь твоим гостеприимством, - привела девушка первый аргумент.
- Я не против. К тому же, вы моя госпожа. Я изначально пользуюсь гостеприимством вашей семьи, - парировал он.
Шурей нахмурилась.
- Мы можем спать вместе.
- Нет,- твердо возразил Сейран, пытаясь освободить рукав. Девушка, теперь до слез раздосадованная его упрямством (воистину достойным императорского осла!), усилила железную хватку на мягкой ткани.
- Почему? Я ведь часто спала с тобой во время этих ужасных летних гроз!
За окном, словно в подтверждение ее слов, дико взвыл и застучал в окно неутихающий ветер. Сейран, отчаявшись сбежать, присел на корточки перед кроватью, так, что их глаза теперь были на одном уровне.
- Но, госпожа, это было два года назад.
Что-то в его взгляде, напряженном, серьезном, заставило Шурей неловко покраснеть, но девушка, не сдавшись, продолжала хмуро смотреть ему в глаза, уверенная, непоколебимая. Несколько секунд они совершенно по-детски играли в игру «кто кого переглядит». Ни одна из сторон не желала сдаваться.
- А если я все-таки сейчас уйду?
- Пойду за тобой.
- Будем мерзнуть вместе? – саркастически изогнул светлую бровь юноша.
И проиграл, потому что девушка, в буквальном смысле не моргнув глазом, ни на секунду не задумавшись, решительно, резко кивнула.
Сейран, больше не отыскав в запасе спасительных аргументов, молча и обреченно капитулировал. Мрачно обогнув кровать, он осторожно залез под одеяло, и, сохраняя дистанцию между собой и донельзя довольной победой Шурей, придвинулся к краю.
Девушка умиротворенно опустила голову на подушку и закопошилась, устраиваясь удобнее. В какой-то момент их колени соприкоснулись – молодые люди замерли. Потом улыбнулись, осознав комичность ситуации. Они оба любили свернуться в клубок во время сна и, зная это, Шурей не сомневалась, что проснется, лежа на другом боку, в объятиях друга. Если бы не туманившая сознание дымка сна, она наверняка бы поразилась своим мыслям. Но сейчас Шурей хотелось одного: засыпая, купаться в нежности родной улыбки, родного голоса, родного лица…
Некоторое время они спокойно, безмятежно смотрели друг на друга, потом юноша слегка отвернул голову и закрыл глаза.
***
Буря продолжалась всю ночь. Старый дом стонал и скрипел, крепостью стоя против гнева снежной бури. Не успокаиваясь, бушевал за окном ветер, не переставая, стучались в стекло острые снежинки.
И не удивительно, что, в конечном итоге, тем, что разбудило Шурей, была не ярость урагана, не стоны деревянных стен, не треск огня в камине, - это была невероятная, всепоглощающая, пронзительная тишина. Тишина разливалась в студеном воздухе, пряталась по углам, была почти ощутимой.
Шурей несколько раз медленно открыла и закрыла глаза, прогоняя поволоку сна. Потом нехотя пошевелилась и тут же замерла, вспомнив события вчерашнего вечера. За окном тусклым, усталым светом зарождалась заря. Спина девушки была крепко прижата к теплой груди, которая мерно поднималась и опускалась в такт глубокому, ровному дыханию. Сейран все еще спал: его ритмичные вдохи и выдохи смешно шевелили волосы у нее на затылке, одна рука крепко обнимала ее за талию, другая лежала поверх одеяла, совсем близко от ее лица.
Ох, и ее голова лежала на предплечье друга.
Забавно. За все эти годы, которые они прожили бок о бок, они никогда не просыпались в одной кровати, хотя Сейран часто убаюкивал ее в детстве, утешал после смерти матери и успокаивал во время наводящих ужас летних гроз. Но всегда уходил перед самым рассветом, чтобы не смущать ее. И она всегда просыпалась в недоумении, сонно размышляя, куда делся мягкий источник комфорта и спокойствия.
«Сейран гораздо теплее меня», - с удивлением отметила про себя Шурей, еще крепче прижимаясь к другу. Тот беспокойно, поверхностно вздохнул, его пальцы, лежавшие на одеяле, пошевелились и снова замерли. Девушка осторожно скосила глаза на его лицо, но юноша, успокоившись, вновь погрузился в мирную утреннюю полудрему.
Взгляд Шурей переместился к его правой руке. У него были очень красивые руки. Изящные, элегантные кисти, тонкие, длинные пальцы… Руки отнюдь не слуги, руки благородного господина, руки принца. И одновременно руки воина, шершавые, покрытые мозолями – следами неустанных тренировок. Девушка вытянула рядом с его ладонью свою – и удивилась, насколько большой и сильной выглядела ладонь лежавшего рядом мужчины по сравнению с ее хрупкой, изящной ладошкой. Рядом с ним она могла быть кем угодно – принцессой, другом, государственным служащим или простой девушкой. И она обожала это чувство уверенности, рожденное в его присутствии. Он был ее убежищем.
Шурей слегка нахмурилась – вдоль его костяшек шел тонкий, почти незаметный, неровный шрам. Сколько бы она не ломала голову, она не могла вспомнить, откуда он взялся. Шрам был странный – было очевидно, что рана нанесена не мечом; меч, рассекая кожу, оставляет ровную, плавную линию пореза.
Озадаченная, девушка, забыв о своем нежелании разбудить друга, притянула его руку ближе к своим глазам, чтобы внимательнее рассмотреть поврежденную кожу. Она уставилась на шрам и в какой-то момент с пронзительной отчетливостью осознала: это были следы чьих-то зубов. Девушка легонько провела по прерывистой поверхности старых укусов подушечкой большого пальца, в ее сознании, медленно начала зарождаться догадка. Воспоминания о длинных, бессонных ночах, проведенных за книгой, нетерпении, переходящем в раздражение и гнев, о злости на собственное бессилие…
Но тут позади нее внезапно раздался голос Сейрана, низкий и сонный.
- Щекотно...
Ее рука замерла, но осталась на месте.
- Сейран, ты проснулся?
- Только что… - несвязно пробормотал он и зевнул, забрав у нее свою плененную ладонь.
Шурей разочарованно разжала пальцы.
- Прости, что разбудила. Спасибо за то, что приютил меня.
Сейран вяло покачал головой, безуспешно пытаясь стряхнуть с себя сонную негу и странную апатию. В голове настойчиво стоял гнетущий, неприятный туман, глаза болели. Своевольные руки, игнорируя заспанный голос разума, инстинктивно сжались вокруг его госпожи – главного источника тепла и комфорта. За окном поднималось по-зимнему немощно-бледное солнце, но он готов был лежать в постели целый день, свернувшись калачиком и зарывшись носом в мягкие волосы Шурей…
Нет. Он должен встать. Сейчас.
Юноша приподнялся на локте и аккуратно переложил голову девушки со своего предплечья на подушку, заработав недовольный взгляд светло-карих глаз.
- Я должен пойти и… - начал объяснять он. В его голове привычно начал формироваться список утренних обязанностей.
Но Шурей, не позволив Сейрану пуститься в длинные рассуждения, снова схватила его ладонь и прижала их переплетенные пальцы к своему укутанному в одеяло животу. Он замер, неуверенно опустив на девушку взгляд. Та твердо ответила ему своим.
- Мне сейчас так тепло! Если ты уйдешь, мне тоже придется вставать.
- Но…
- Ты правда хочешь сейчас, проваливаясь по уши в снег, идти к колодцу?
- Нет, - через мгновение почти простонал он, живо представив беспощадно колющий мороз и скользкий, покрытый щедрым слоем снега порог их особняка.
- Отлично! – радостно воскликнула Шурей, заботливо укутывая друга одеялами. – Давай поспим еще немного, хорошо?
Подоткнув заблудившийся уголок шерстяного покрывала, девушка довольно зарылась лицом в его плечо и счастливо вздохнула, закрывая глаза:
- Сейран.
- Хорошо, - он машинально погладил темную голову девушки, ощущая под пальцами шелковую структуру длинных волос.
Он знал: ее любимым временем года была зима. Между дождливой, ненастной, слякотной осенью, временем сбора урожая и свежей, прохладной весной, зима была долгожданным отдыхом для всех работающих людей. Конечно, с другой стороны, зима была тяжелым испытанием: мороз, стужа, снежные бури, вьюги. Даже ведро колодезной воды иногда становилось недостижимой целью. Каждое утро трава покрывалась скользким инеем, иногда снег на дорогах был настолько глубоким, что приходилось срочно мастерить снегоходы. Каждую ночь приходилось топить камины – горький, сизый дым обволакивал крыши домов и спускался вниз.
Но он не мог не признать, что зима обладала своим непреодолимым притяжением. С наступлением холодом звезды становились ярче, черное небо – необъятным. Облака, гонимые ветром, были необыкновенно пушистыми, редкое солнце едва светило - нежно и деликатно. После снегопада грязная земля становилась прекрасно-белоснежной. Снежинки, мягко падая вниз, казались невесомыми, кружевными перьями. Сейран, улыбнувшись, вспомнил красивую, мудрую сказку, которую впервые услышал из уст Шокун.
Тогда, пятнадцать лет назад, сломленный и сокрушенный, он лежал на чистом, чужом, непривычно мягком матрасе и безучастно смотрел на людей, который зачем-то спасли его, уже ни на что не пригодную, жизнь. Невероятно красивая, похожая на сказочную принцессу женщина суетилась, тихо охая над его ранами, бережно перевязывала бесконечные порезы, вывихи и переломы. Около нее, не сводя с раненого незнакомца больших, завороженных карих глаз, сидела хрупкая трехлетняя малышка. Борясь с неотступной болью и тошнотой, он тогда сосредоточился на ее детском, ломком голоске, бесчисленное количество раз спрашивающем, не ангел ли он, упавший к ним с небес. Шокун только мелодично смеялась в ответ на невинные вопросы ребенка. У ангелов, говорила она, за спиной растут огромные, легкие, ослепительно-белые крылья. И снег, который, кружась, каждой зимой радует всех добрых людей своей кроткой красотой, - это на самом деле потерянные ангелами перышки. И наверняка один из посланников божьих в поисках своих потерянных перьев заблудился среди облаков и упал на землю, растеряв последние остатки своих прекрасных крыльев. Потом, спустя недели и месяца, Шока с улыбкой вспоминал об «истинном происхождении» Сейрана и вместе с женой легко поддразнивал хмурого, молчаливого подростка, ссылаясь на его серебристые волосы, светлые глаза и «личико херувима». Спустя годы этот беззаботный, нежный, полный любви смех стал одним из его драгоценных воспоминаний.
Да, зима была беспощадной, была жестокой. Но вместе с тем, лишь зимним утром можно было забыть о работе и бесконечных проблемах и поспать подольше, завернувшись в теплое, уютное одеяло.
Часть 5. Рядом с тобой
Холодная, черная дыра в разрушенном камине была похожа на вход в подземное царство Аида. Мрачная, страшная, беспросветная, она, казалось бы, не имела дна, от смоляных, неподвижных поленьев веяло сыростью и ледяным ветром. Случайно задетая им одинокая головешка неуверенно покачнулась, замерла на краю, а потом безысходно свалилась в унылую пропасть.
Это был безнадежный случай.
Сейран вздохнул и, слегка покачнувшись, встал на ноги. Камин так и не удалось починить, зато его руки почти по локоть были покрыты бархатисто-черным углем, сажей и легким, тонким слоем серого пепла.
Комната была ледяной. За одну снежную ночь окна покрылись толстым налетом инея, небрежно сложенные одеяла стали мерзлыми и неприятно-твердыми, стылый пол холодил ноги даже через подошвы зимних сапог.
Останься он ночевать в этом северном королевстве, и к утру его тело, скорее всего, уподобилось бы ледяной статуе, одной их тех, которые так любят лепить дети, поливая их для верности студеной колодезной водой.
Вздрогнув, юноша задумчиво подул на замерзшие, грязные руки, тут же пожалев об этом. Сизая копоть тут же взмыла в воздух и осела на щеках и ресницах.
В этот момент в дверях появилась Шурей, неся в руках дымящуюся миску с чистой водой. При виде его чумазого лица и тоскливого взгляда она коротко, весело рассмеялась и протянула сложенный вчетверо кусок ткани.
- Я так и думала, что его не починить, - покивала она, посмотрев на жалкие остатки каминной решетки.
- Если бы не весь этот снег, то я бы мог осмотреть дом снаружи или даже спуститься в подвал, - заметил Сейран, аккуратно протирая руки и умываясь теплой водой.
- Ничего не поделаешь. Снег растает только через пару дней.
В светло-карих глазах девушки светилось лишь безмятежное спокойствие, но Сейран все еще не мог найти себе места. Всего лишь за одну ночь мир сократился до размеров их особняка, окна которого теперь превратились в двери. В памяти всплыло нетронутое, гладкое, покрытое снегом поле – белая, белая пустыня - и мертвая тишина. Снег, принесенный ночной бурей, доставал до подоконников, огромные сугробы заблокировали входную дверь - они были заперты и отрезаны от остального мира на ближайшие два-три дня.
Не первый раз он оказывался в таком положении, и условия были более чем благоприятными – у них было жилье, и был огонь, у них было достаточно воды и даже немного хлеба и сыра. А ведь сколько раз в прошлом ему приходилось пережидать зимнюю бурю в сырой, темной пещере, голодая, дрожа, завернувшись лишь в рваный плащ и лишь стараясь не заснуть и не проиграть очередной бой смерти и разгневанной, бушующей природе.
Но в этот раз с ним была Шурей – и на плечи тяжелым покрывалом тревоги ложилась ответственность. В ней же не было и тени страха – и он с горечью осознавал, что в этом была часть его вины. Она верила: пока она рядом с ним, она в полной безопасности. Он защитит ее от любого несчастья, любого удара судьбы. И чем больше она доверяла ему, тем чаще Сейран убеждался в своей беспомощности, своем бессилии. Предсказание Тантана с беспощадной, болезненной правдивостью сбывалось, казалось бы, прямо у него на глазах.
Но он был уверен – если бы ему судьбой был дан шанс вернуться в прошлое, он бы снова и снова шел по этому пути, стараясь защитить от любого горя свою госпожу, свой свет, свою надежду, свою принцессу…
- Сейран? – Шурей с беспокойством потянула его за рукав и вдруг, вспомнив что-то, поспешила к стоявшему в углу чемодану. Юноша, покачав головой и вздохнув, начал аккуратно убирать разбросанные инструменты и перенесенные на время ремонта вещи.
Приятная тяжесть в руках напоминала - впереди предстояли часы и дни ничегонеделанья. Вся его работа, все его обязанности были за пределами этого дома, будь-то военная служба, поход на рынок или заготовка дров. Впервые за долгое время ему представилась возможность отвлечься от забот и долга и подумать о себе, но как только он осознал внезапную свободу, он чувствовал только растерянность и опустошенность. Такая непоседливость была непривычной и раздражающей, но Сейран ничего не мог с собой поделать и только ощущал щемящую пустоту в ладонях и мыслях.
- Сейран! – снова отвлекла его от беспокойных размышлений девушка. - Примеришь?
Внезапно пустота в его руках была заполнена чем-то мягким, плотным и теплым. Пальцы рефлексивно сжались, стараясь сохранить как можно больше нежданного тепла.
Приятная на ощупь ткань оказалась нижней рубашкой уютного нежно-пепельного цвета. Бока были аккуратно приметаны белой ниткой, но было заметно, что шитье еще не было завершено.
В ответ на его вопросительный взгляд Шурей немного смутилась и неловко помяла в руках складки собственного шерстяного платья, прежде чем тихо пояснить:
- Я решила сшить тебе новую рубашку. Это старая выкройка, еще со времен, когда я и не думала, что стану госслужащим. Как удачно, что у меня появилось свободное время, чтобы закончить ее и подарить тебе. Считай это благодарностью за ту бесконечную одежду, которую ты давал мне все эти годы. Охохо…
Шурей, неестественно рассмеявшись, покраснела и опустила глаза. Этот смех, подобие деликатного смешка придворной дамы, резко отличался от естественного смеха девушки и никогда не уставал забавлять его. Сейран, пытаясь скрыть (грозившуюся появиться совсем не к месту) широкую улыбку, начал расстегивать пуговицы. И только подняв над головой руки с зажатыми в пальцах краями рубашки, осознал, что делает. На несколько секунд он замер, пытаясь найти выход из сложившейся ситуации. Холодный воздух ледяными пальцами коснулся его обнаженной кожи, и Сейран задрожал. Не выдержав, он рывком сдернул с головы последний слой ткани и нервно посмотрел в сторону Шурей.
Та по-прежнему разглядывала несуществующую трещину в досках пола, но теперь щеки ее пылали, как два алых цветка. Несмотря на большое желание наказать себя за непредусмотрительность, юноша не мог удержаться от беззвучного смеха – в этом была вся Шурей. В этой напряженной позе, растерянном наклоне головы, зажмуренных глазах по-прежнему жила упрямая до безрассудства, смелая, решительная малышка, которую он без памяти любил.
Девушка, каким-то образом почувствовав его настроение, с подозрением бросила не него быстрый взгляд. Увидев такое ничем не прикрытое и совершенно необоснованное веселье, Шурей вспыхнула и, сразу же забыв о стыдливости, этикете, благопристойности и приличиях, метнулась к нему, пыша благородным негодованием. Схватив аккуратно разложенную на кровати рубашку, она начала бесцеремонно натягивать ее на своего не в меру смешливого друга.
Все еще посмеиваясь, Сейран послушно поднял руки, продев их в рукава, и сорочка легко легла на тело. Шурей, удивленная тем, что выкройка пришлась ему точно в пору, забыла о мести и начала теребить ткань, вслух размышляя о неизвестных юноше стежках, полочках и клиньях. Завороженный мягкостью рубашки и ее голосом, Сейран замер, пытаясь сохранить драгоценное тепло, потом слабо выдохнул, наблюдая за появившимся перед ним, едва заметным облачком пара.
Да, они были заперты и отрезаны от остального мира, но они были вместе, и только это имело для него значение.
***
Остаток дня прошел в многочисленных примерках, которые казались Сейрану бесконечными и утомительными, но от этого не менее забавными. С изумлением и каким-то внутренним упрямством он безуспешно пытался стереть с лица, казалось бы, навсегда приклеившуюся там усмешку, но его снова и снова выдавал блеск слегка прищуренных глаз. К тому же, смешно надутые щеки и яркий румянец обиженной и недоумевающей девушки отнюдь не настраивали юношу на серьезный лад. Его сознание, словно решив отыграться за все те годы, когда он отказывал себе даже в простой улыбке, показало свою часто скрываемую за заботливой маской «старшего брата» игривую и смешливую сторону. Шурей фыркала, поднимала брови, но молчала, а иногда, заразившись его весельем, тоже начинала смеяться, укоризненно качая головой.
Когда за окном потемнело они, закутавшись в несколько слоев теплой одежды, быстро обошли дом и совершили вылазку на кухню за дровами и чаем из драгоценной воды, которая за несколько часов превратилась в некое подобие ледяного айсберга в металлическом ведре. В итоге, не выдержав в промерзлой пристройке и пяти минут, они молчаливо и безоговорочно скрылись в комнате Сейрана, закрыв двери и затопив камин, укутавшись в теплые одеяла и уткнувшись каждый в свою книгу.
Вытянув длинные ноги, Сейран вздохнул. Книга, камин, одеяло и чай - происходящее казалось нереальным, но в душе царил странный покой. Новая рубашка была теплой и мягкой, каждая мысль была одновременно тяжелой и легкой, словно нависшее над городом дождевое облако, одна эмоция нехотя сменялась другой, пока все чувства не смешались в одно – тихую ностальгию. Его глаза смотрели на покрытую цветистыми фразами страницу книги, но видели лишь прошлое – лишь полное горечи, беспокойное прошлое.
Его детство нельзя было назвать счастливым: принц был слишком проницательным, чтобы радоваться льстивым словам придворных и редкому вниманию недосягаемого отца. Чересчур умный, гордый и ловкий для второго наследника, он был рожден, чтобы принести трагедию во дворец, ибо никто еще не прощал превосходства там, где оно было неуместно. И все же, четко осознавая хрупкость своего положения и раскинувшиеся над головой сети интриг, он эгоистично радовался привязанности Рьюки, купаясь в его любви и чувствуя незнакомую пронзительную нежность каждый раз, когда его шею обнимали доверчивые маленькие руки младшего брата.
Но, переоценив свою удачу и способности, он все же не сумел заметить главного своего врага - женщину, которая, сама не желая этого, дала ему жизнь. И он, блестящий принц, гордость императорского двора, в отчаянных попытках защитить мать и Рьюки, упал на самое дно ада.
Его руки бессознательно сжались вокруг книги, сминая тонкие, хрупкие страницы. Как бы сильно он не старался забыть о прошлом, как бы быстро не бежал он от преследовавших его воспоминаний, они всегда жили и будут жить в его навечно запятнанных кровью руках, которыми он убил столько людей… Они будут жить в холодной, беспощадной и смертельной стали его меча, они будут жить в одиноких глазах Рьюки и насмешливых голосах семьи Ран. Они будут жить в неловких шутках Энсея и добрых глазах Шоки.
И они будут жить в Шурей, потому что, так и не научившись существовать в одиночестве, он снова и снова будет приходить к ней за теплой улыбкой и добротой. И каждый раз чувствовать странную смесь вины и беспомощной нежности, и собственное бессилие…
- Сейран?
Возможно, ему пора окончательно избавится от тех осколков гордого, эгоистичного принца, что, все еще не осознавая своей испорченности, пытается удержать любимого человека рядом с собой, при этом в глубине души зная, что может принести своим присутствием лишь несчастье. Словно печально известный черный кот.
Внезапно в поле зрения Сейрана возникла ладонь девушки, которая, обеспокоенная его молчанием, попыталась коснуться одной из его крепко сжатых в кулаки рук. Безжалостных рук, навсегда покрытых кровью убитых им людей.
Вздрогнув всем телом, он неосознанно отшатнулся назад и быстро поднял голову, тут же наткнувшись на взгляд изумленных его реакцией светло-карих глаз.
Шурей, нахмурив тонкие темные брови и отложив в сторону собственную книгу, села на кровати, поджав под себя ноги.
- Что с тобой сегодня, Сейран? Сначала ты дразнишь меня, смеешься и забавляешься, как маленький ребенок, - при этих словах ее губы дрогнули в улыбке, - потом ты вдруг впадаешь в задумчивость и шарахаешься от меня, словно боишься даже прикоснуться. Дай мне руку!
Изящное, хрупкое запястье. Решительный, сильный голос. Его госпожа всегда состояла из множества противоречащих друг другу черт и поступков, но, как ни странно, этот диссонанс завораживал и притягивал людей гораздо сильнее, чем самая идеальная симметрия и самая стройная гармония.
Ладонь Сейрана послушно потянулась к ее руке, но на полпути замерла, так и не коснувшись ее пальцев.
Иногда Шурей хотелось быть проницательнее, опытнее и старше. Будь она мудрее, возможно, сумела бы понять причину скрывающейся в серо-зеленых глазах глубокой грусти. Возможно, она даже смогла бы дать совет или поддержать его всего лишь несколькими простыми, бесхитростными словами.
Иногда Шурей хотелось вернуться в детство. Возможно, тогда она снова смогла бы, не думая ни о чем, обнять сидящего напротив нее юношу и не отпускать его до тех пор, пока он не засмеется и скажет ей не сжимать его так крепко.
Иногда Шурей хотелось быть прямолинейной и смелой. Возможно, тогда бы Сейран поделился с ней своими мыслями и чувствами, не боясь ранить ее необдуманными словами, не пугаясь ее реакции.
Иногда Шурей хотелось быть нежнее и мягче. Будь она хоть немного похожа на свою покойную мать, она любящими руками и ласковым голосом смогла бы вывести дорогого ей человека из пленившего его царства печали.
Но, скованная цепями собственной истинной сущности, она могла только одно: быть рядом и не оставлять его наедине с воспоминаниями и невеселыми мыслями.
Девушка решительно сжала его неподвижную ладонь тонкими холодными пальцами.
Сейран снова вздрогнул, но промолчал, устало закрыв глаза.
***
Тихо падал снег. Тихо и спокойно, удивительно красивый и настолько же смертоносный. Снег падал, мягко прикасаясь к его лбу и щекам, таял на губах и покрывал тяжелым слоем ресницы и веки бессильно зажмуренных глаз.
Была середина зимы, и вокруг танцевала метель, укрывая ледяным одеялом его морозное белоснежное ложе.
Все: от покрытой роскошным покрывалом снега земли до безоблачного серо-сизого неба было завораживающе прекрасным, но его сердце болело, болело, и постепенно разбивалось, раскалывалось, кусочек за кусочком.
Было холодно, потом тепло, но все так же одиноко. Вокруг, насколько хватало глаз, простиралась снежная пустыня – зимнее царство, в котором существовал только он.
Стеклянный воздух, пустое, прозрачное дыхание зимы – все было лишено цвета и чувств. Возможно, эта пора года подходила ему больше всего.
Постепенно боль ушла – осталось только блаженное оцепенение, и он, сморгнув с ресниц снежную пыль, широко открыл глаза, пытаясь запечатлеть в памяти летящий снег на фоне чистых небес. Он знал, что означает умиротворяющее тепло и всепоглощающее спокойствие, постепенно охватывающее его тело, но страх смерти ушел вместе с болью, и осталось только глухое сожаление и легкое любопытство. Уйдет ли его душа за этот бледно-серый свет, что лился с небес, смешиваясь с мягким сиянием снежинок? Религия никогда не занимала значительного места в его жизни и воспитании, и он, ожесточенный прошлым, склонен был думать, что, что настоящих ангелов не существует, а хуже людей дьяволов не найдешь. Но, даже если он и существует, то каков потусторонний мир? Что такое рай и что такое ад? На небесах о его существовании уже давно забыли, но разве можно попасть из одного ада в другой?
Его сердце все еще упрямо билось, поддерживая жизнь в истерзанном теле, но сознание, усталое и слабое, постепенно погружалось в темноту, отмечая лишь несколько звуков и чувств. Собственное прерывистое, горячее дыхание, боль в потрескавшихся губах, отдаленный, призрачный звон колокольчика и взволнованные незнакомые голоса…
А потом пришло новое начало.
В последующие несколько дней все для него было словно в дымке. Смешение звуков, ощущений и цветов – ни один из них он не мог различить. Просто невесомое, воздушное состояние, словно кто-то крепко держит его в объятиях и уносит куда-то далеко-далеко.
И это крепкое объятие уносящих его в неизвестное будущее добрых рук впервые за много часов смогло вывести его из оцепенения.
В каком-то смысле благословенный покой ушел, и на него обрушились боль, недоумение и чувство невосполнимой потери.
Переполненный печалью, он практически задыхался, но его воспоминания были словно в тумане, и он не мог ни говорить, ни плакать, смотря на чуждый мир напряженными, воспаленными глазами…
***
Если бы кто-то спросил ее об этом немного позже, Шурей и тогда не смогла бы с уверенностью сказать, что именно ее разбудило.
Просто секунду назад она была погружена в беззвучную, глухую полудрему, а в следующую, не отрывая взгляда, смотрела на застывшего во сне, лежащего рядом с ней Сейрана.
Его голова покоилась на подушке, мягкие пряди серебряных волос – как всегда, слишком длинной челки – падали на закрытые глаза. Руки были согнуты в локтях: правая лежала ладонью вверх, левая легонько сминала между пальцами простыню. Шурей задумчиво всмотрелась в его лицо: упрямый (воистину, под стать характеру!) подбородок, деликатные линии скул, прямой нос.
Он был красивым. Невероятно, поразительно красивым. Шурей всегда знала это: она видела подтверждение этому в восхищенных взглядах краснеющих девушек, мимо которых он, не оглядываясь, проходил; она слышала это в завистливых разговорах дворцовых сплетников и вкрадчивом шепоте женщин из квартала Красных фонарей. Но Шурей никогда полностью не отдавала себе отчета, насколько, на самом деле, странно он должен был выглядеть в толпе работящих, серых, как пыль мостовых, горожан. Никогда не задумывалась, сколько усилий ему пришлось приложить, чтобы слиться с обыденным, однотонным городом.
В детстве Сейран был для нее чем-то вроде прекрасного ангела, кем-то сказочным и не вполне реальным, и она с улыбкой вспоминала, как преследовала его повсюду, стараясь не упустить из виду и не дать улететь обратно в небеса. Собственное детство жило в ее памяти странными, яркими осколками счастья, и одним из этих сверкающих осколков, наряду с ласковой мамой и веселым отцом, был Сейран.
После смерти матери они оба резко повзрослели, реальность вокруг нее утратила свою красочность, фантазию и больше не походила на сказку, а Сейран, перестав быть любимым товарищем по играм, остался для нее самой верной опорой и самым надежным убежищем. Одновременно отдалившись, тихо сражаясь с собственным горем, он изо всех сил старался помочь приютившей его семье.
Эти годы прошли для нее словно в кошмарном сне, горе невосполнимой потери смешалось с ужасами гражданской войны. Воспоминания о Сейране в годы голода состояли из тепла его израненных и натруженных рук, из его усталых, беспокойных глаз, одновременно тягостного и удивительно успокаивающего молчания. Оберегая ее от страшных сновидений, отец и Сейран часто позволяли ей спать между ними и согревали девочку, словно маленького ребенка, которым, к сожалению, она уже перестала быть.
Не успела столица оправиться от потрясений, а в императорском дворце снова воцариться покой, как они оба стали совсем взрослыми; расстояние, разделяющее их, стало еще больше. Стараясь найти компромисс между работой, учебой и домашним хозяйством, Шурей, не найдя иного выхода, пожертвовала общением с семьей. Но, как ни странно, их узы стали даже крепче, чем прежде. Иногда, приходя с работы затемно, Сейран, не доходя до кровати, без сил падал там, где настигало его царство сна: у подножия лестницы, возле двери собственной комнаты и даже на теплом полу, около каминной решетки. Иногда, с головой погрузившись в очередной учебник, Шурей засыпала прямо на потрепанных страницах книги. Но каждое утро они просыпались в своих кроватях: Шока терпеливо, с улыбкой, уговаривал сонного Сейрана подняться наверх и, убедившись, что подросток благополучно добрался до спального места, переносил на руках и заботливо укрывал одеялом дочь. Тепло их отношений по-прежнему жило в грозовых ночах, походах на рынок, невыносимо-полынном чае и дружном, беззаботном смехе.
С той поры многое поменялось. Они встретили Рьюки и Энсея, Койю-доно, генерала Рана, Джуусан-химе, Эгетсу и Корин. У них появилось множество друзей, они победили немало врагов. Она исполнила свою заветную мечту - и вновь лишилась ее, но, как ни странно, именно эта потеря вдохновила ее на новые усилия. Она научилась бороться одна, не полагаясь ни на кого, и самостоятельно выбирать собственное будущее. Однако эта уверенность в собственных силах приносила не только спокойствие, но еще и сиротливое одиночество.
Иногда она пыталась представить – что бы было, если бы в один чудесный день в ее доме не возник советник Шо? Что было бы, если бы ее, как принцессу Ко, не пригласили во дворец? Наверняка, они бы и по сей день мирно жили втроем в своем милом, старом, полуразрушенном особняке, работали не покладая рук и ели ячмень, стараясь экономить каждую монету. И, несмотря на обыденность, рутинность такого существования, в нем была своя простая, незатейливая привлекательность, уверенность и спокойствие. Возможно, как и предсказывали ей всю жизнь соседские тетушки, она уже давно была бы замужем.
Сейран был не только красивым, он был необыкновенно умным и проницательным. Никогда не пытаясь выделиться, даже иногда намеренно подавляя свой талант, он не мог, тем не менее, скрыть изящное начертание иероглифов, природную сообразительность и быстроту мышления. Иногда в его словах проскальзывали удивительные обороты речи и цитаты из редких книг. Сейран прекрасно читал, бегло считал и молниеносно принимал верные решения. Но юноша никогда не изъявлял желания, а Шока, молча соглашаясь с его мнением, никогда не настаивал на том, чтобы Сейран сдал государственные экзамены.
Несмотря на превосходные способности, в его мечтах никогда не было месту тщеславию. Более того, временами девушке казалось, что Сейран всеми силами пытается приглушить свое природное сияние. Момент, когда юноша принял решение стать генералом, был первым и единственным случаем, когда он решился на что-то ради собственного будущего, собственной карьеры. Но, несмотря на его уверенный взгляд, в первое время Шурей не могла избавиться от опасения, что Сейран делает это не для себя, а просто по привычке, в присущем ему стремлении идти рядом, чтобы, в случае необходимости, защитить ее. Но прошло время, и девушка немного успокоилась. Сейрану, судя по всему, нравилась его работа, а его подчиненные восхищались своим новым капитаном. Если бы не покушения на императора и новое, не совсем понятное назначение…
Да, Сейран был необыкновенным. Но для нее он был не просто высоким, стройным, привлекательным молодым человеком, занимающим значительную должность во дворце, военным с великолепными серебристыми волосами, мягкими серо-зелеными глазами и строгим, но добрым выражением невероятно красивого лица.
Для нее он был…нежным. Да, только так Шурей могла описать осторожность, с которой он держал ее в объятиях. Словно он держал в руках и не хотел отпускать что-то драгоценное. Он был… заботливым. Чтобы не случилось, он всегда думал только о ней, о ее удобстве, счастье и благополучии. Он был…
И тут, перебив ее (довольно необычные для прагматичной девушки) мысли, спящая фигура Сейрана вздрогнула и неуютно свернулась в клубок.
Что-то было не так. Девушка моргнула, окончательно проснувшись. Дыхание юноши стало сбитым, порывистым и нервным, словно он изо всех сил убегал от кого-то во сне. Пальцы судорожно, рефлекторно сжимались и разжимались, до этого мирно лежащие на щеках длинные пепельные ресницы трепетали, но, прочно запутавшись в сетях тревожных сновидений, Сейран по-прежнему не просыпался.
Теперь всерьез обеспокоенная, девушка хмуро приподнялась на простынях. Двойной слой одеял, под которым они провели ночь, опасно скользнул в сторону, потом, повинуясь резкому движению ее предплечья, тяжело рухнул на пол.
Сейран, не открывая глаз, повернул голову, прерывисто вздохнул и, слегка приоткрыв рот, издал беззвучный стон.
Закусив нижнюю губу, Шурей быстро протянула руку и испуганно коснулась его плеча. И этого оказалось достаточно, чтобы юноша очнулся от лихорадочного, беспокойного сна.
Потемневшие - теперь странного цвета расплавленного серебра – глаза распахнулись. Бесцельно озираясь, явно все еще не воспринимая реальности и не узнавая девушку, Сейран бросил на нее напряженный, настороженный, почти враждебный взгляд. Губы его шевельнулись, но из тяжело вздымающейся груди вырвалось только сиплое дыхание. В серых, словно штормовое небо, глазах промелькнула искра паники, одна из рук метнулась к горлу. Зажмурившись и сжав зубы, Сейран торопливо сел на кровати, опустил босые ноги на холодный пол и, отвернувшись от нее, закашлялся.
Шурей, замерев и широко распахнув глаза, молча смотрела на его неловко согнутую широкую спину, вслушиваясь в судорожные, отчаянные, резкие звуки. В ней поднялась целая буря эмоций, но главной среди них был всепоглощающий страх.
Постепенно мучительный кашель стал мягче, потом юноша и вовсе затих. По комнате разлилось молчание, прерываемое только его тяжелым и ее испуганным дыханием.
В данный момент Сейрану хотелось зарыться с головой в одеяло и снова погрузиться в беспамятство. Этот неожиданный сон снова вскрыл болезненную рану, которую он так долго старался залечить.
Куда-нибудь убежать, спрятаться, закрыть глаза…
Лишь бы снова забыть ожившую с новой силой боль, отчаяние и раскаяние. Лишь бы снова научиться плакать и говорить.
Сейран шевельнулся, намереваясь встать, но тут почувствовал, как обхватили его поясницу тонкие, но сильные руки. Он послушно замер. Шурей осторожно и нежно сжала его в объятиях, и Сейран вздрогнул. Она застыла в ожидании. Он продолжал молчать, но мгновение спустя напряжение его оставило.
- Все в порядке, - его хриплые слова был болезненно-неуверенными, но в них чувствовалось облегчение. Словно он был рад снова услышать звук собственного голоса.
Шурей, все еще чувствуя, как испуганно бьется под щекой его сердце, легонько улыбнулась. И этот голос, и сам Сейран были для нее настолько родными и неотделимыми - теперь она чувствовала это всем своим существом. Все это время, которое они провели вместе – все это время связало их лучше железных нитей. Они были неразлучны, и, в глубине душ, – неразличимы. Они росли и взрослели благодаря друг другу, всегда рядом – и она уже не понимала, было ли в ее сердце место, где не было бы его.
Он был ее лучшим другом, ее защитником, ее опорой, ее домом, ее силой – всем…
Сбросив ногой на пол последнюю подушку, Шурей подползла ближе и уткнулась носом в напряженную, неестественно прямую спину; вдыхая знакомый и одновременно незнакомый запах, куда-то между его лопаток. Ткань нежно-пепельной рубашки, которую она сшила вчера, была необыкновенно мягкой, ее большие пальцы касались выступающих над плоским животом ребер.
Сейран мягко и неслышно, словно кот, вздохнул. Крепкие мышцы под ее пальцами приподнялись и снова опустились, и в ее груди родилось странное теплое чувство. Словно она схватила и держала в руках что-то бесконечно для нее дорогое.
Сейран, пытаясь отвлечься от маленьких огоньков паники, что все еще умирали и вновь оживали где-то внутри, взял в свои ладони и повернул к себе знакомые мозолистые ладошки. Шурей все еще крепко обвивала руками его талию, уткнувшись лбом между его лопаток и щекоча его теплым дыханием. Он догадывался, что совсем недавно она была напугана и недоумевала. И, охваченная страхом и тревогой, его госпожа все же нашла в себе силы прийти к нему на помощь.
Разжав тонкие руки подруги, он уверенно отстранился и встал. На секунду в глазах Шурей промелькнуло тоскливое стремление, но стоило ему вымученно улыбнуться, девушка так же внезапно отдалилась.
- Я в порядке, - повторил он, но Шурей продолжала пытливо вглядываться в его лицо, стараясь понять, говорит ли он правду.
Избегая проницательного взгляда, юноша развернулся и обошел вокруг кровати, чтобы собрать разбросанные на полу одеяла и подушки. Вытряхнув и аккуратно сложив каждое из них, он снова поднял глаза, готовый встретить ее взгляд, но Шурей уже поднялась с постели и тщательно расправляла простыню.
В комнате повисло неловкое, почти обжигающее кожу, невыносимое молчание. Через несколько томительных минут все вещи возвратились на свои места, а кровать была застелена с ужасающей юношу аккуратностью.
Эта тщательность могла означать только одно. Сейран наклонился ближе и, откинув с лица Шурей шелковую занавесь длинных темных волос, вгляделся в замкнутое, смертельно обиженное лицо с дрожащими губами. Не в силах больше выносить тяжелой атмосферы, он, коснувшись кончиками пальцев нежной щеки, предложил перемирие. Девушка задумчиво и недоверчиво посмотрела на предложенную в знак мира ладонь, потом ему в глаза, потом снова на ладонь. Потом, на что-то решившись, быстро схватила его за руку. Улыбнувшись, Сейран подвел подругу к окну.
К сожалению, за ночь пейзаж совсем не изменился.
За окном по-прежнему, насколько хватало глаз, сияли мистическим светом светло-серые облака, и, касаясь морозными краями подоконника, расстилалась бесконечная снежная гладь.
Часть 6. Кошмарные сны
Сейран не видел кошмарных снов с того памятного, невероятно яркого весеннего дня, когда он снова встретил Рьюки. Эта встреча с младшим братом два года назад принесла ему долгожданный покой и словно закрыла ту зияющую дыру в его сердце, которая до сих пор вызывала пугающие, тревожные видения и лишала сна.
Возможно, поэтому весь следующий после беспокойной ночи день прошел для него словно в туманной обложке, бледными, неяркими красками; все события вечера Сейран помнил нечетко, отрывками.
Он помнил, что за ночь вода в ведре заледенела настолько, что впору было вооружаться ломом, чтобы ее расколоть. И через несколько минут Шурей отчаялась растопить эту ледяную глыбу:
- Сейран, давай лучше наберем в ведро снега. По крайней мере, он будет таять быстрее…
- Но дверь не откроется – снаружи все замело.
- Тогда можно вылезти из окна…
- Очень смешно, госпожа.
В итоге, ему все-таки пришлось проделать именно это – вылезти из окна ее (уже практически нежилой) комнаты, предварительно стащив оттуда девушку, и набрать полное ведро снега (в процессе поскользнувшись на подоконнике и с головой провалившись в сугроб).
Через полчаса на печке бодро кипела вода для чая, Шурей весело смеялась, и рядом с таявшим запасом снега сушилась его одежда.
Он помнил, что к ужину у них закончились запасы риса, и, пытаясь найти выход из сложившейся ситуации, Шурей на ходу изобрела новое блюдо – хлеб, запеченный с сыром. Несмотря на довольно нелепое название, а может быть, и потому, что за день они ужасно проголодались, поджаристые, хрустящие кусочки оказались необыкновенно вкусными. И Сейран, не выспавшись, как следует, прошлой ночью, клевал носом над кружкой непривычно ароматного чая.
Он помнил, как Шурей, уговорив его пораньше лечь спать, легко запрыгнула в кровать и натянула одеяло до самого носа. Потом мягко улыбнулась в ответ на его усталую улыбку и похлопала рукой по покрывалу рядом с собой.
А потом его снова затянуло в темный, тяжелый сон.
***
Его окружал до отвращения знакомый, застоявшийся, тошнотворный запах гниющего сена, на языке был металлический привкус крови.
Кровь была везде – ею были забрызганы грязные стены старого сарая, она была на земляном полу, на его руках, на его лице, на его мече.
Сарай был просторным, но отвратительно запущенным: сквозь прохудившиеся стены бледным, слабым светом пробивалось вечернее солнце, в разбросанной соломе копошились огромные крысы.
Он попытался встать с колен, но, подкошенный невероятной слабостью и головокружением, снова рухнул вниз. Раздался резкий, неприятный звон цепей.
Ах да, на нем были кандалы – Мейшо никогда не любил тигров, которые разгуливали на свободе. Он предпочитал домашних собачек, виляющих хвостами у его ног.
Тела убитых людей, образуя уродливую пирамиду, были небрежно сложены в углу – на каждом из них была глубокая рана, нанесенная острым мечом.
Прищурившись, он поднес руки ближе к глазам – снова раздался жуткий, приглушенный звон – и удивился, увидев, насколько маленькими были его ладони.
Ему было тринадцать лет, и всего за месяц он, практически не выходя из этого темного, грязного сарая, убил десятки людей, десятки невинных людей, которых, забавляясь на свой извращенный лад, - словно кости свирепому псу - кидал ему Мейшо.
Зачем он все еще продолжает жить?
Почему он так старается выжить в этом аду?
Эти вопросы будоражили его сознание, не давали провалиться в беспамятство, бросали в пучину отчаяния, сводили его с ума; эти вопросы превращали его в Маленького Урагана, любимую игрушку жестокого головореза.
Мейшо был его личным проклятием, личным дьяволом. Заставляя его убивать, Мейшо словно проверял его на прочность. Не раз, нанося ему раны собственным мечом, жестокий убийца смеялся и дразнил бывшего принца, стараясь сломать все еще полный гордости, стойкий дух.
Зачем? Почему?
Ожесточенный, озлобленный, уставший голос Маленького Урагана отзывался эхом в его сознании, заставляя опустить руки и погрузиться в забвение.
Пелена перед глазами, головокружение, шум в ушах – ему было очень плохо, и он уже не мог понять, то ли от запаха крови, то ли от недостатка воздуха. Еще пару мгновений – и ему будет все равно.
Живи…
На полу прямо перед ним лежала самодельная флейта, такая же грязная, сломанная и хрупкая, как и он сам.
Рьюки…
Желание жить в сдавленном, слабом шепоте бывшего принца Сейена было невыносимым, но только оно заставляло его дышать и есть… А потом к этим раздражающим, настойчивым словам добавился и энергичный, громкий голос:
- …Я не смогу раз за разом повторять такое длинное неудобное имя - Маленький Ураган! Теперь твое имя будет Сей!
Досада, гнев, свежий глоток воздуха, первая тарелка риса, темные живые глаза, небо, полное звезд, неуклюжие иероглифы на размытой дождем земле…
Энсей.
***
На этот раз Сейран сам открыл глаза и на мгновение ослеп от яркого белоснежного сияния – за окном, прогоняя сумерки зимней ночи, поднимался рассвет.
Он интуитивно почувствовал чье-то присутствие за спиной и, неловко повернувшись на другой бок, с изумлением увидел Шурей.
Она сидела белая, как мел, дрожа всем телом, с губами, превратившимися в тонкую бледную линию, и не сводила с юноши темных, в это момент казавшихся почти черными на смертельно побледневшем лице, глаз. Вжавшись в деревянную спинку кровати, девушка обхватила руками согнутые в коленях ноги, и на лице у нее было написана такая безнадежность, что все его тонкие черты казались застывшими. Тревога, страх, отчаяние – и сердце в груди Сейрана на секунду остановилось, мгновенно и болезненно откликнувшись на ее дискомфорт.
Он потянулся к девушке, но его тут же остановил безжизненный, глухой голос:
- Сейран, я думала, что ты никогда не проснешься. Ты дрожал и задыхался, и я изо всех сил старалась тебя разбудить, но ты не приходил в сознание и не открывал глаза.
Губы девушки задрожали. Он мог только вообразить, что ей пришлось пережить, когда она уже потеряла надежду на его пробуждение.
- Госпожа…
В глазах девушки блестели готовые вот-вот пролиться слезы, и она еще сильнее сжалась в клубок, стараясь не заплакать. Растерянный и беспомощный, юноша мог только смотреть на ее побелевшие пальцы, сжимающие светлую ткань хлопчатобумажных штанин.
- Кто такой Мейшо? – внезапно спросила Шурей.
Сейран дернулся, словно от пощечины. На секунду ему показалось, что его внутренности оледенели, а легкие превратились в камень.
Он размеренно, медленно сел, но внешнее спокойствие давалось ему с трудом. Руки его слегка дрожали, и он с удивлением обнаружил, что старается не моргать: каждый раз, когда он закрывал глаза, ему мерещились реки крови.
Что он еще рассказал во сне? Рассказал ли он о том, сколько людей ему пришлось убить, чтобы выжить? Рассказал ли он о Рьюки или собственном истинном обличье?
Момент, которого он боялся больше всего на свете, наступил слишком неожиданно.
Несколько мгновений в комнате царила пронзительная тишина - страх и сковывавшее девушку напряжение постепенно стали проходить. Немного успокоившись и собравшись с духом, Шурей села рядом и обхватила лицо друга своими ладонями, почувствовав, как легко скользнули по костяшкам мягкие короткие пряди его распущенных на ночь волос. Тепло рук и отчаянно блестевшие глаза девушки, наконец, заставили Сейрана ответить на ее ищущий взгляд.
Но, даже смотря в его холодные, светлые, пронзительные глаза, она не могла найти ответа.
Что случилось? Почему он смотрел на нее с таким отчуждением?
Она знала, что у него было много шрамов: видимых и невидимых. И даже больше вторых, нежели первых. Телесные шрамы - это всего лишь рубцы. Лишь тонкие полосы на бледной коже, которые несут с собой облеченные в плоть воспоминания, или напоминают о неосторожных поступках.
Она ненавидела вторые, незнакомые ей, душевные шрамы. Эти шрамы принадлежали его прошлому, в которое он так и не разрешил ей заглянуть.
Некоторые из них так и оставались открытыми, болезненными, воспаленными ранами, они не затягивались и заставляли его мучиться, снова и снова. В такие моменты в его глазах проскальзывала пронзительная боль, а руки сжимались в кулаки.
Теперь она знала, что ему тоже, как и ей, снились кошмарные сны. Он не кричал, как это делали бы все остальные люди. Он сжимался в комок и тихо страдал. Это молчаливое страдание прекрасно отражало суть его измученной, сильной, но хрупкой души, его неотступной гордости и неизменной заботы.
Она вглядывалась в его ясные серо-зеленые глаза, в которых она всегда видела нежность, любовь, теплоту; в которых иногда мелькали искорки искреннего смеха, а иногда скользила безудержная ярость к тем, кто ее обидел.
Но никогда она еще не видела в глубине его светлых глаз разочарование. Никогда – ненависть к самому себе. И никогда – пустоту.
И от этой пустоты, от этой ненависти ей хотелось кричать, встряхнуть его, и сжать в объятиях, и никогда не отпускать. Пока его глаза перестанут быть ледяными и безжизненными.
Пока он снова не увидит ее.
- Сейран, - затаив дыхание, прошептала Шурей.
И в этот момент он словно очнулся. Он моргнул, и сковавшие его ледяные эмоции вдруг растаяли. Теперь в глубине серых глаз плескались страх, отчаяние и сожаление.
- Сейран?
Отрывисто вздохнув, он отвернулся, так, что Шурей могла видеть только изгиб его щеки. Его беззащитность пронзила ее болью, и девушка, прикусив губу, расплакалась.
- О, Сейран, я вовсе не прошу тебя рассказывать мне о твоем прошлом. Я понимаю, что у тебя есть множество вещей, про которые ты хочешь просто забыть. Я всего лишь хочу понять, что тревожит тебя. Я всего лишь хочу помочь. Ты повторял во сне это имя с такой ненавистью! Мейшо, Мейшо...
Он удивленно вскинул голову. Значит, она все еще ничего не знает. Но вместо радостного облегчения его душу вдруг затопили сомнения, тревога и сознание собственной вины. Шурей и Рьюки были для него самыми дорогими людьми в этом мире, и все же так мало знали о нем!
Он не знал, какие именно чувства они испытывали к нему, но в одном был всегда твердо уверен – нельзя допустить, чтобы они узнали о его прошлом. Стараясь стереть из памяти чудовищные воспоминания, он создал для себя образ идеального «слуги», идеального «старшего брата», идеального «друга». А все потому, что за эти последние пятнадцать лет он был так счастлив, как еще никогда в жизни. Он был доволен и не хотел ничего менять. Не удивительно, что Энсей и Ран так недоверчиво, настороженно относились бывшему принцу - в их памяти он был совсем другим.
Это был удобный самообман. И возможно, именно в этом невольном лицемерии заключалась его главная ошибка.
Обхватив девушку за талию левой рукой, он усадил ее к себе на колени.
- Не произносите это имя, - пробормотал он, зарывшись носом в ее длинные волосы.
Дьявол был мертв, но совершенное им зло еще долго будет жить в воспоминаниях людей, у которых он забрал родных и близких. Вспоминая злобного негодяя, Энсей - с характерной для него дурашливостью и беззаботностью - всегда смеялся и шутил, но сам Сейран не мог воскресить в памяти этого жестокого убийцу с презрительным взглядом, его гнусные предложения, его угрозы - и не содрогнуться. Мейшо обращался с ним, словно он был марионеткой, которую можно дергать за ниточки. Да, в конце концов, попытки Мейшо сломать бывшего принца не увенчались успехом, но чего-то он все же добился. За те несколько месяцев, которые принц провел в Банде убийц, что-то внутри Сейена дало трещину.
Шурей села ровнее и дотронулась рукой до щеки Сейрана. Он слегка повернул голову, чтобы коснуться губами ее ладони, но девушка этого как будто не заметила. Она думала о том, что его кожа слишком горячая и сухая, - по-видимому, у него был легкий жар.
Иногда ей казалось, что они способны понять друг друга без слов. Особенно в те моменты, когда были физически близки. Когда стояли рядом, держались за руки или сжимали друг друга в объятиях.
И сейчас, проведя пальцами по его серебристым волосам, Шурей коснулась его лба своим и заглянула в светлые серо-зеленые глаза, пытаясь передать все свои чувства, все мысли: заботу, волнение, нежность.
Надежда - это чувство, которое подобно пролетевшему мимо перышку: такое же мимолетное, нежное, хрупкое. Но именно это чувство ему всегда удавалось поймать в глубине ее темно-карих глаз, и в душе замирало сладко-горькое сожаление.
Шурей положила свою ладонь поверх его ладони, но он быстро перевернул руку - их пальцы переплелись.
- Вы недавно спросили меня про этот шрам, – начал Сейран на удивление спокойным голосом, указав на собственное запястье.
- Это следы укусов, - живо отозвалась девушка.
Сейран кивнул и попытался улыбнуться, но на полпути его губы словно застыли.
- Этот шрам я оставил сам себе пятнадцать лет назад.
Шурей замерла. Она просто не знала, как реагировать, в то время как светлые глаза юноши пытливо уставились в несуществующую точку у нее над плечом. Он словно колебался, стоит ли ему раскрываться дальше.
Сейран шевельнулся, словно хотел найти более удобное положение и снова заговорил:
- В прошлом я совершил множество поступков, о которых теперь можно только сожалеть. То, что я делал, было непростительным. Но у меня был человек, к которому мне необходимо было вернуться. Всеми средствами, чтобы не случилось, я хотел вернуться к нему. И поэтому я продолжал жить. Сквозь стыд, сквозь раскаяние, сквозь лишения, сквозь отчаяние.
Его голос, удивительно ровный и спокойный, тем не менее, был полон горечи. Замерев, Шурей не спускала с него глаз.
- И когда мне казалось, что я теряю надежду, я, собравшись с духом, кусал свою руку до крови. И тогда, сквозь боль, я снова чувствовал потребность в существовании, - его голос осекся.
Шурей, вздрогнув, придвинулась еще ближе и погладила его по щеке.
- Хватит, Сейран. Не вспоминай больше, – торопливо всхлипнула она. – Прости. Мне правда жаль, Сейран…
Она знала, что плачет, но не могла бороться со слезами. Сейчас как никогда она чувствовала необходимость защитить его.
Сейран немного ослабил хватку, но не выпустил ее из объятий, а склонил голову на узкое, по-девичьи хрупкое плечо.
- Мне так жаль, Сейран, - сдавленно повторила она.
- Вы слишком добры, госпожа… - упавшим голосом заметил он. Юноша говорил, почти касаясь губами ее кожи, и она чувствовала его дыхание на своей шее.
Шурей, глотая слезы, яростно замотала головой и облизала пересохшие губы.
Но Сейран с присущим ему упрямством отстраненно молчал, и девушка остановилась, пытаясь взять себя в руки и проглотить горький ком, застрявший в горле. Его исповедь ранила ее гораздо больнее, чем она ожидала, но Шурей с готовностью смирилась с тем, что эта боль теперь станет частью ее самой.
Она уже не замечала катящихся по щекам слез. В этот момент ей хотелось быть лишь ближе к Сейрану, как можно ближе.
И Шурей, нервно облизнув губы, потянулась к нему.
Сейран ощутил на своей щеке дыхание, а через мгновение на губах - поцелуй, неумелый поцелуй сомкнутыми губами. Неуверенно качнувшись вперед, она снова поцеловала его – теперь поцелуй пришелся куда-то в ухо.
Сейран в замешательстве моргнул и попытался отстраниться, но в каком-то упрямом безумии Шурей удержала его, схватив за рубашку и прижав к себе. Несколько мгновений он был пугающе неподвижен, затем неожиданно, с отчаянной настойчивостью заглянул ей в глаза, словно желая убедиться, что это ему не приснилось и она действительно здесь, с ним, в этой комнате. Помедлив еще секунду, он обхватил ладонями ее лицо и припал ртом к ее губам.
Ее руки обнимали его спину, пальцы вцепились в его плечи.
- Госпожа, - пробормотал он, целуя ее подбородок, висок, потом снова припал к губам, словно они притягивали его.
Шурей откинула голову, забыв обо всем на свете, как только его губы коснулись ее губ. Она знала, что поступает неправильно, но ничего не могла с собой поделать. До этого ей казалось, что поцелуи – это всего лишь одна из форм общения, которая помогает людям выразить свои чувства и эмоции. Но она ошибалась. Ее охватило странное ощущение, никогда раньше не испытанное, словно кровь сильнее забурлила в жилах. Каждое его прикосновение было волшебным, до боли знакомым, щемяще волнующим и мучительно нежным. Эта пронзительная нежность обезоруживала ее.
И когда он опустил ее на постель, ей и в голову не пришло сопротивляться. Мысли проносились в голове одна за другой с быстротой молнии, но разум отказывался их воспринимать.
Он осторожно опустил ее на кровать, опершись ладонями по обе стороны, захватив ее в своеобразный плен. Но она почувствовала себя в безопасности, ведь Сейран всегда защищал ее: от боли, от печали и от одиночества.
Сейран склонился к ней, сверкнув глазами, его руки тяжело опустились к ней на плечи. Во рту у нее пересохло, и она с удивлением обнаружила, что никак не может оторвать взгляд от его губ. В следующее мгновение он резко отпрянул от нее, но тут же, словно сломавшись, лег рядом и спрятал лицо в изгибе ее шеи. Шурей на секунду замерла, чувствуя, как бешено колотится, грохочет в груди сердце, а потом дрожащей рукой начала гладить его по мягким, волнистым волосам.
Постепенно дыхание Сейрана становилось все ровнее, и она поняла, что он заснул. Ей не хотелось думать о том, какие сны он сейчас видит. И, закрыв в молитве глаза, она попросила Бога, чтобы тот послал ему сон без сновидений.
***
Несколько часов спустя он проснулся оттого, что дверь их дома громко хлопнула, и старые стены тут же откликнулись, мелко задрожав. Почувствовав знакомое ощущение – как будто кто-то с треском захлопнул дверь перед его носом - но все же краем сонного сознания понимая, что этого не может быть, он медленно открыл глаза и болезненно прищурился.
Шурей все еще спала в его постели, уютно свернувшись в клубок и тихонько посапывая. Одна из ее рук все еще лежала на его голове, запутавшись в его волосах.
Он вылез из постели, чувствуя себя совершенно разбитым, и немного постоял, смотря на милое спящее лицо.
Стук - теперь закрывшейся двери - раздался снова. Встревоженный и недоумевающий, он быстро набросил на плечи покрывало и вышел в коридор, закрыв за собой дверь. И чуть не столкнулся с Шокой, который быстро шагал к нему навстречу.
Сейран похолодел и второй раз за утро почувствовал, как испуганно замерло в груди сердце.
- Я дома, Сейран, - добродушно улыбаясь, сказал Шока.
Его слова повисли в воздухе.
Сейрану захотелось развернуться и вновь скрыться в комнате, но сейчас было бы уже глупо делать вид, что он не заметил хозяина дома, каким-то невероятным образом попавшим внутрь. В его бедной, измотанной недавними переживаниями голове, почему-то настойчиво билась смехотворная мысль о том, что неприлично появляться перед уважаемыми людьми в ночной одежде и залатанном покрывале. Не к месту и не вовремя в сознании всплывали дикие правила хорошего тона – сказывалось строгое воспитание и детские годы, проведенные во дворце.
Подойдя ближе, Шока с недоумением посмотрел на застывшую в молчании фигуру.
- Не удивляйся так, – с усмешкой сказал глава семьи, - снег начал таять, и теперь люди могут вернуться в свои дома.
Тщетно пытаясь собраться с мыслями, Сейран продолжал все так же молча смотреть на хозяина.
- Наверное, у нас закончились припасы. Я принес из дворца немного мяса.
Все еще не в силах отыскать голоса, Сейран довольно-таки глупо кивнул, с трудом соображая, что делает.
Шока приподнял брови.
- Впрочем, я не волновался. Я знаю, что ты вполне можешь позаботиться о себе и о Шурей. Эта соня все еще в постели? - Шока лукаво улыбнулся и кивнул, указав подбородком на дальний конец коридора, где в данный момент располагалась абсолютно нежилая комната со злополучным заледеневшим камином.
Сейран вскинул на него глаза, в горле у него пересохло. Если хозяин узнает, где сейчас находится Шурей…
Да, конечно, они часто спали вместе во время пугающих летних гроз, но это было два года назад, к тому же они никогда не оставались вместе до утра, да еще и две ночи подряд. В его памяти тревожно промелькнула утренняя сцена.
Сейран открыл рот и тут же снова захлопнул его.
Все, что он ни скажет сейчас, будет звучать виновато.
- Я не буду будить ее. На улице до сих пор непроходимая слякоть, да и до обеда еще есть время, - Шока положил руку на плечо юноши.
Тот беспокойно пошевелился, мысленно согласившись с ним.
- Я подойду, пожалуй, тоже вздремну. Увидимся за обедом, Сейран, - будничным тоном доверительно сообщил глава семьи, неторопливо удаляясь по направлению к своей спальне.
Даже после того, как хозяин дома скрылся за поворотом коридора, Сейран еще долго не мог сдвинуться с места. Потом, немного погодя, он опустил голову, с трудом перевел дыхание, оторвался от стены и, пробормотав вполголоса проклятие, направился вниз.
Камин Шурей нуждался в срочном ремонте.
Часть 7. Принцесса и лошади
Прихватив с собой лишь тонкий, острый кинжал, Джуусан осторожно выскользнула из комнаты и прикрыла за собой дверь.
За пределами императорских покоев стражи не наблюдалось, и Джуусан, натянув на голову капюшон, чтобы спрятать характерные для семьи Ран ярко-синие глаза, направилась к конюшне.
Вокруг возвышались темные, безмолвные строения дворца, наблюдавшие за девушкой, как ей казалось, сотней внимательных глаз. Тишину ничего не нарушало, и лишь когда принцесса прикоснулась к деревянной двери конюшни, та тихо заскрипела и с легкостью приоткрылась. В нос Джуусан тотчас ударил знакомый, и потому успокоительный запах сена, льняного масла, кожи и лошадей.
Она осторожно заглянула внутрь. Ни конюха, ни слуг не было видно, но на стене горел факел, отбрасывая причудливые, затейливые, извилистые тени.
Почуяв хозяйку, ее собственная чалая кобыла в ближайшем стойле издала тихое приветливое ржание, и остальные животные беспокойно зашевелились.
Перегнувшись через деревянную перегородку, принцесса погладила верную, побывавшую с ней во многих переделках лошадь по атласной, темной шкуре. Чалая кобылка, изящно склонив длинную шею, потыкалась носом в карман девушки, где она обычно держала лакомства, которыми угощала любимицу.
Джуусан ласково рассмеялась и погладила чалую по шелковистому носу, молчаливо извиняясь за отсутствие столь милого лошадиному сердцу угощения.
Она обожала свою верную кобылку без памяти, но сейчас перед ней стояла другая задача.
Она медленно двинулась параллельно ряду стойл и, наконец, добралась до великолепного каурого жеребца, высунувшим мягкий нос над шестом, служившим запором стойла.
Жеребец вскинул большую голову, недовольно взглянул на девушку темными, блестящими глазами, фыркнул, раздув ноздри и своевольно топнул изящным копытом. Принцесса мгновенно и бесповоротно влюбилась.
Этот конь, несмотря на неволю, умудрился сохранить врожденное свободолюбие и очаровательную дикость. Он пробыл в императорской конюшне совсем немало времени, но уже успел всполошить всех конюхов, которые, сами того не замечая, были с первого взгляда очарованы этим диким упрямцем.
- Ах ты, красавчик, - восхищенно прошептала Джуусан, - потерпи немного, сейчас я тебя выведу отсюда, и тогда мы улетим отсюда стремительнее ветра.
Она торопливо взялась за засов, и он с глухим стуком упал на земляной пол.
- Джуусан-химе.
Ее имя, произнесенное шепотом за спиной, произвело эффект удара грома. Принцесса вздрогнула, выронила уздечку и поспешно обернулась.
- Что вы здесь забыли? – с любопытством осведомился Рьюки, возникая у входа, словно одна из множества обитавших в конюшне фантасмагорических теней.
Было пять часов утра, действительно слишком ранний час для того, чтобы оказаться здесь, в громадной императорской конюшне.
Но это утро – первое утро после снежной бури, когда огромные белоснежные сугробы уступили место серой слякоти каменных мостовых – как нельзя лучше подходило для того, что взбодриться и навестить любимых лошадей.
- Я хотела прокатиться, господин, - опустив ресницы, с преувеличенной покорностью и вздохом ответила принцесса, хотя все ее мысли уже были за пределами этой конюшни. Ах, скорее вскочить в седло и помчаться галопом навстречу ветру…
Рьюки недоверчиво прищурился и фыркнул, и в ответ раздалось ответное фырканье из ближайшего стойла. Джуусан потеряла терпение и гордо выпрямилась, вскипев:
- А если начистоту, то я два дня, не имея возможности выбраться из дворца, носила эти мерзкие шелковые кимоно, в которых чувствовала себя настоящим чучелом, целыми часами упражнялась в молчании и хлопала ресницами до тех пор, пока не начинали болеть глаза. И вот сегодня наконец-то растаял проклятый снег. И я смогла проникнуть в конюшню, избежав собственных служанок, которым не терпится превратить меня в нарядную куколку, поваров, которые, видите ли, сами не могут придумать, что им подать к императорскому столу, и, что важнее всего, моих вездесущих братьев! И тут вы появляетесь, словно черт из табакерки!
Выпалив эту речь на одном дыхании, Джуусан мгновенно опомнилась и искоса взглянула на императора, чтобы проверить, не шокирован ли тот, но он рассматривал ее с непонятной улыбкой, таившейся в уголках губ. Вид у него был дружелюбный, любезный и невероятно жизнерадостный.
- Что, действительно, как черт из табакерки? – охотно откликнулся Рьюки.
Джуусан тут же растаяла. Иногда он был похож на ее брата - Рьюрена – такой же непосредственный, веселый и неунывающий. А ведь ситуацию, в которой он сейчас находился, никак нельзя было назвать завидной. Император был под постоянным давлением, под безотлучным, неустанным присмотром, постоянно оборачиваясь, опасался удара в спину – и свободолюбивая принцесса, при зрелом размышлении, вполне могла посочувствовать ему.
Жеребец, устав стоять на месте, недовольно затряс головой и попятился.
Решившись, она повернулась к императору и, улыбаясь синими глазами, тепло воскликнула:
- Присоединяйтесь ко мне, Ваше Величество! Так и быть, уступлю вам этого великолепного трехлетку.
Рьюки уставился на нее, не веря своим ушам. Но синие глаза девушки, как обычно, светились искренностью и вниманием и симпатией. И, смотря в открытое, жизнелюбивое лицо, Рьюки неожиданно для себя захотел воспользоваться этим великодушным предложением и хоть на секунду вырваться из дворца, подышать чистым зимним воздухом, столь отличным от застоявшегося, тяжелого воздуха его рабочего кабинета.
- Буду очень рад, - кивнул он, и, подойдя к стоявшему в стороне (теперь на удивление терпеливо) жеребцу, принялся седлать его.
Джуусан просияла и радостно вздохнула, но промолчала, готовя к прогулке собственную чалую лошадь.
Жеребец, которого ему «уступила» принцесса, был самым настоящим красавцем. Он гордо нес голову на изящной шее и был воплощением воли, легкости и свободы. Тонкие ноги молодого коня уверенно несли его крепкое бурое тело, светло-рыжие грива и хвост, казалось, были из тончайшего шелка, длинные и шелковистые. Он и не знал, что в его конюшне есть такое сокровище.
Трехлетка нетерпеливо пританцовывал, пока его вели из стойла. Ему не терпелось пуститься вскачь.
- Ну, разве он не великолепен? — восхитилась девушка, искоса поглядывая на собеседника. – Вы хороший наездник?
- Неплохой, - подтвердил тот.
Погладив жеребца по шелковистому носу, Рьюки подошел к Джуусан и протянул руку.
Но принцесса отклонила его помощь, быстро перевязала потуже ярко-синюю ленту, стягивающую волосы на затылке и сама грациозно скользнула в седло.
И пускаясь галопом по вымощенным мостовым города, Джуусан на секунду подумала, что, возможно, это приключение станет самой большой глупостью в ее жизни. Но сейчас, мчась навстречу горизонту и чувствуя, как ветер рвет ее волосы, высвобождая их из атласной ленты, она не испытывала ни малейшего сожаления.
***
Ветер бил в лицо, высекая слезы из глаз, и ленивый – слишком ленивый, чтобы обойти – дул сквозь него.
Каурый жеребец с поразительной резвостью мчал Рьюки вперед, оставляя позади императорский дворец и серые мостовые столицы.
Мимо него проносились темно-серые городские ограды и стены, постепенно сменившиеся холмами, замерзшими ручьями и застывшими в зимнем молчании деревьями.
Доскакав до опушки леса, Рьюки, смеясь, натянул поводья, заставляя коня перейти на рысь, а затем и на шаг. Настроение у него было прекрасным: сейчас он решил послать к дьяволу все тревоги по поводу неизвестных убийц.
Через несколько коротких минут Джуусан поравнялась с ним, похлопала свою лошадь по холке и похвалила ее, уверяя, что другой такой резвой девочки на свете не сыщешь. В ее глазах был смех, а в улыбке – неприкрытое веселье.
Рьюки спрятал собственную улыбку.
Можно было с уверенностью сказать, что его довольно необыкновенной (по всеобщему мнению) жене действительно нравились лошади. Рядом с этими животными она всегда выглядела счастливой и довольной, смеялась, ухаживая за своей кобылой, и пела смешные милые песенки, заплетая разноцветные гривы. Именно лошадям она доверяла все свои секреты и мечты. Но Рьюки, сам нередко разговаривавший – как бы странно это не звучало - с карпом, обитавшим в императорском саду, лучше других знал, что привязанность к животным, прежде всего, означала одиночество. И понимал, что даже самые умные и преданные животные никогда не смогут заменить тепла человеческого общения, мимолетный обмен взглядами или нежные объятия любимого человека.
Однако, несмотря на тревожащие его мысли, Рьюки не мог отрицать того, что в данный момент принцесса была на седьмом небе от счастья. Она без умолку болтала со своей прелестной чалой лошадью, а та, словно понимая все до единого слова, живо прядала длинными темными ушами.
Принцесса погладила чалую по длинной светлой гриве, потом, рассмеявшись, повернулась к Рьюки, но смех тут же застыл в горле: прорвавшись сквозь густые, тяжелые облака, луч тусклого утреннего света скользнул по металлу.
Серебряный отблеск ударил в глаза.
Все случилось так быстро, что она даже не успела сообразить, в чем дело, но, повинуясь инстинкту, девушка, не раздумывая, бросилась на императора, сбив его на землю как раз в тот момент, когда изогнутая сабля просвистела у него над головой – резкий звук показался совсем чужим в тихом зимнем воздухе.
Закашлявшись от удара при столкновении с землей, Джуусан неловко повернулась и закрыла Рьюки своим телом, одновременно пытаясь вытащить из сапога кинжал.
Как назло, тонкое оружие зацепилось за плотное голенище. Джуусан, запаниковав, резко дернула рукоятку на себя.
- Химе, - пропыхтел Рьюки и, обхватив талию девушки, едва успел оторвать ее от себя, перевернуть на спину и лечь сверху.
За первой атакой последовала вторая, но в этот раз испуганные лошади встали на дыбы, перебирая изящными ногами, и помешали убийце. Тот со злобой ударил каурого жеребца по крупу и конь, резко заржав, взвился в воздух и умчался неведомо куда. Верная чалая продолжала беспокойно кружить рядом с хозяйкой.
- О Боже! – прошептала Джуусан, глядя вслед уносившемуся вдаль жеребцу, и, вдруг осознав всю опасность ситуации, поспешно повернулась к убийце.
Рьюки, пытаясь защитить принцессу, обхватил ладонями лицо девушки, которая, не оценив заботы, резко мотнула головой. Император, опешив, застыл, и, воспользовавшись его замешательством, Джуусан, не имея мужества навредить невинному животному, метнула нож в колено убийцы.
Тот, глухо выругавшись, опасно скользнул вбок, но удержался в седле. Потом, справившись с болью, крепко зажал в одной руке поводья и хлестнул свою лошадь, которая, громко заржав, пустилась в бешеный галоп.
Джуусан с трудом перевела дух и неловко пошевелилась, впервые почувствовав всю тяжесть лежавшего на ней императора. Затем она попыталась оторвать его от себя, но его хватка была железной.
- Рьюки, отпусти меня, - взмолилась, наконец, Джуусан.
Тот, словно очнувшись, ошеломленно заморгал и медленно разжал пальцы, словно клещами сжимавшие ее предплечья. Потом помог ей подняться, взволнованно оглядев ее.
Девушка проводила взглядом лошадь нападавшего, которая была уже далеко и быстро превращалась в едва различимое пятнышко на горизонте, так что не представлялось никакой возможности разглядеть, держится ли еще в седле убийца.
- Благодарю, ты спасла Нам жизнь.
Она вздрогнула и нахмурилась, услышав эти полные признательности слова.
Спасла жизнь? Естественно, она же телохранитель. После всего того времени, которое они провели в обществе друг друга, она надеялась, что император наконец-то начал понимать, что она вовсе не застенчивая юная девушка, которая способна лишь вздыхать и хихикать. Девушка, с усилием стараясь заглушить растущее раздражение и обиду, попыталась подобрать подходящие слова.
- Рьюки, они охотились на тебя. А ты старался меня защитить, - несмотря на банальную фразу из стандартного романа, тон ее был полон угрюмой решимости, и сама Джуусан в этот момент была далека от сантиментов, благодарных чувств и обязательного бросания на грудь собеседника. Очень, очень далека.
- Ведь вы Наша жена и будущая мать наследника престола, - простодушно пояснил юноша.
Последовала пауза, во время которой Джуусан тщетно старалась расцепить судорожно сжатые челюсти. Попытка не увенчалась успехом.
- Дурак-император, - процедила она сквозь зубы.
- Что? – Рьюки, явно не расслышав, искренне продолжал изучать ее взглядом.
Джуусан только вздохнула, громко свистнула, подзывая лошадь, которой в одиночку предстояло отвезти их во дворец, и погладила грациозную шею, безмолвно говоря спасибо храброй любимице.
- Поехали домой, Ваше Величество. Позволим братьям откусить мне голову.
***
И братья, даже в гневе, будучи живым воплощением учтивости, не заставили себя ждать. В тот же момент, как ноги девушки коснулись земли, они возникли перед ней, словно карающие боги-судьи, воплощение мирового порядка и истины, и положительно излучали неистовую ярость. Увы.
Она поджала губы.
Не понаслышке зная о нраве Сецуны, Рьюки застыл рядом с ней, безмолвный и настороженный, но, надо отдать ему должное, полный решимости защищаться. Однако если бы против ее братьев работала решимость, они давно бы уже ели с маленьких, но смелых ручек собственной младшей сестры. Необходимо держать императора подальше от негодующей троицы, хотя гнев сейчас Сецуны был направлен явно не на Рьюки.
Принцесса почувствовала, как задрожали усталые ноги. Не обращая внимания на слабость, она подняла мятежные синие глаза и смело уставилась на братьев.
И - по ответному яростному взгляду - поняла, что те знают о покушении, уже не важно, откуда, хотя все равно довольно удивительно. Быстро же летают слухи.
Джуусан тяжело сглотнула. Раз. Другой.
- Это моя вина.
Рьюки изумленно кинул взгляд на девушку, явно не догадываясь об истинной степени ярости, в которой в данный момент пребывали братья. Джуусан, на секунду закрыв глаза, взмолилась всем известным ей богам, чтобы император продолжил мудро молчать.
Но Юки полностью проигнорировал сестру и окинул правителя внимательным взглядом.
- Ваше Величество, вы в порядке?
Джуусан похолодела.
Рьюки открыл рот, но принцесса опять его опередила.
- Да, император в полном порядке, - поспешно пробормотала она.
Окончательно сбитый с толку, Рьюки воззрился на девушку. Лицо брата потемнело от раздражения, и Джуусан, почти физически ощутив, как старается он сохранить самообладание, поспешно глянула в сторону императора. И с отчаянием поняла, что тот все же собирается вступить в опасный разговор.
- А вот ублюдку придется несколько месяцев лечить ногу, - не задумываясь, добавила она.
- Джуусан! – рявкнул Юки, потеряв терпение, и пригвоздил сестру к месту ледяным взглядом.
Ой, похоже, она перегнула палку. Теперь остался единственный путь к отступлению.
Улыбка, обращенная принцессой семьи Ран к Сецуне, казалась ослепительно искренней и необыкновенно жалостливой.
- Нии-сама, - выдохнула она, смирившись с неизбежным, - можно мне принять ванную, прежде чем вы наброситесь на меня?
***
Как только адреналин прошел, она чувствовала каждую царапину и каждый синяк. Ноги подгибались от усталости и болели, руки дрожали, перед глазами мелькали разноцветные вспышки – она чувствовала себя просто отвратительно, ее всю трясло.
Принцессе действительно хотелось принять ванную, а может, даже утопится в ней – все лучше, чем ее братья и их тройной обвиняющий взгляд.
С трудом доковыляв до своих покоев в гареме, Джуусан устало подошла к краю огромной ванны и начала стаскивать с себя грязную одежду, беспорядочно складывая ее рядом с собой. При виде бесчисленных царапин и кровоподтеков глаза служанок округлились от ужаса, и они испуганно захлопотали над принцессой.
Джуусан, в этот раз не жалуясь на всю суету вокруг нее, со счастливым вздохом сползла по стенке и закрыла глаза. Вода была несколько горячее, чем нужно, и слегка обжигала кожу, но это была чистая вода, и Джуусан чувствовала себя на седьмом небе от блаженства. Еще раз счастливо вздохнув, она окунула голову, чтобы смочить волосы:
- Я обожаю эту ванную. Стоило стать женой императора только ради нее.
Служанки, обрадовавшись, что к их госпоже вернулся дар речи, захихикали и начали мыть ее волосы.
Она позволила им, и блаженно закрыла глаза, ощущая, как расслабляются напряженные мышцы и исчезает усталость.
Пока служанки расчесывали мокрые пряди, завязав их высоко в конский хвост и перевязав синими лентами, она торопливо съела завтрак.
Потом ее одели в простое белое платье, скромное и привлекательное, с синим поясом такого же цвета, как и ленты у нее в волосах.
Шуе незаметно пробрался в комнату младшей сестры и, застыв в дверях, внимательно посмотрел на тонкую фигуру девушки. Та просто излучала внешнее спокойствие и вовсе не казалась ни раскаявшейся, ни смиренной. Волосы ее еще были влажными после купания, девушка сидела в тени и выглядела очаровательно и вполне безобидно, но Шуе предпочел не обращать внимания на последнее обстоятельство.
В голове немедленно всплыло сравнение: невинная девушка, отданная в жертву трехглавому дракону.
Поймав интересную мысль за хвост, Шуе не преминул тут же съязвить:
- Выглядишь, будто девица на заклание.
Что ж, по крайней одна из частей истинная. Джуусан, лишь слегка удивившись, медленно обернулась.
- Ну и денек сегодня выдался – одно за другим, - буркнула она вместо приветствия.
Шуе, похоже, ни капли не обиделся. Прислонившись к дверному косяку, он бросил на нее насмешливый взгляд.
- Шпионишь? — сухо и неодобрительно осведомилась она.
Он пожал плечами:
- Я по тебе соскучился.
Она раскрыла рот от изумления.
- Придумал бы что-нибудь получше.
Он ослепительно улыбнулся и улыбался до тех пор, пока сестра вопросительно не посмотрела на него огромными синими глазами. Потом нахмурился и мрачно заметил:
- Ты заслужила все, что они тебе скажут.
Джуусан не удержалась и состроила гримасу, прекрасно зная, что брат терпеть не может, когда она ведет себя не так, как подобает благовоспитанной леди.
Шуе в ответ лишь приподнял брови.
- Так поступить мог только дурак или авантюрист, у которого играет ветер в голове, - не выдержал и пожурил ее он, хотя понимал, что сестре и так достанется потом от Сецуны.
- Ну, значит, я дурочка, - важно изрекла Джуусан, - поскольку, видит Бог, в нашей семье весь авантюризм достался брату Рьюрену.
Шуе хмуро уставился на пол. Его сердце сжималось от боли за это прекрасное, живое, смелое, запутавшееся дитя, рожденное его младшей сестрой. Но сейчас ничто не могло спасти ее от вполне справедливого наказания.
Одна из многочисленных служанок, низко поклонившись ему, подошла к девушке, и та быстро встала, отряхнув подол.
Оторвавшись от дверного косяка, Шуе выпрямился и безмолвно протянул руку.
Слабая улыбка коснулась губ Джуусан. Но, немного подумав, девушка покачала головой:
- Спасибо.
***
Джуусан опустила глаза, вздохнула - и, гордо подняв голову, храбро поспешила за служанкой и вошла в комнату.
Тут же наступила зловещая тишина, все мгновенно повернулись и уставились на нее.
Лихорадочно оглядываясь, Джуусан видела вокруг лишь одни неодобрительные лица. Лица братьев выражали лишь нетерпение, губы их были раздраженно сжаты. Приглашенные в качестве свидетелей слуги и конюхи поспешно отводили глаза. Рьюки взволнованно и беспокойно переступал с ноги на ногу.
Больше всего на свете Джуусан хотелось сейчас провалиться сквозь землю, сделаться невидимой или, на худой конец, упасть в обморок. Чем не способ избавиться от всех этих уничижающих взглядов?
- Прибыла принцесса Джуусан, - объявила служанка, явно пытаясь смягчить напряжение, почти звеневшее в комнате.
- И так вижу, - холодно выплюнул Юки.
Служанка, присев в поклоне, испуганно вылетела из комнаты. Джуусан тоскливо посмотрела ей вслед, борясь с искушением броситься за ней.
- Вовсе не обязательно пугать слуг, если хочешь рычать на меня, - примирительно пробормотала принцесса, пожав плечами, и выдавила из себя что-то вроде улыбки.
Юки подозрительно сощурил глаза, всем своим видом ясно давая понять, что это неловкая попытка раскаяния не произвело на него никакого впечатления.
- Подойди ближе, Джуусан.
Его повелительный тон лишний раз убедил ее, что светской беседы у них не получится.
И, действительно, Джуусан не пришлось много говорить. Правду сказать, ей вообще пришлось помалкивать. Впрочем, если бы у нее и возникло такое желание, братья вряд ли предоставили ей такую возможность. Они набросились на нее с яростью урагана.
На лице девушки стыла вежливая улыбка, однако она с плохо скрываемым раздражением продолжала слушать братьев, по их словам, преисполненных самых благих намерений, на деле же с огромным удовольствием перечислявших все ее грехи и ошибки.
Наконец, после долгих мучительных минут, показавшихся ей вечностью, братья умолкли.
Джуусан осторожно взглянула вверх.
Их взгляд поразил ее. Сецуна редко терял терпение и злился на нее, но если он все-таки сердился, то ярость братьев была подобна зимней буре, которая прошла через их страну два дня назад.
- Как ты могла быть такой беспечной! – холодным и колючим, словно тысячи ледяных иголок, голосом снова спросил Юки, сложив руки на груди. - Пыталась убить императора?
Рьюки сделал движение рукой, словно стараясь ее защитить, но тут к братьям присоединился и Койю.
- А Вы? – взревел он, обращаясь к императору. - Так вы собрались отблагодарить тех, кто вложил в вас столько труда? Умереть под копытами лошади? Или от удара саблей?
- Мы должны были тихо сидеть в своих роскошных покоях и ждать, пока к Нам принесут мертвое тело жены? – тихо спросил Рьюки.
Джуусан поморщилась, чувствуя, как начинает болеть голова. Длинный, полный напряжения и тревог день, наконец, возымел свое действие.
- Да! Потому что вы чрезвычайно важны для Сайюнкоку! – не моргнув глазом, прорычал Койю.
Мысленно согласившись с ним, принцесса все же незаметно отодвинула плечом императора и повернулась к единственной надежде на спасение. К сожалению, надежда не взлетела высоко, тут же разбившись на мелкие частички на мраморном полу.
Шуе нии-сама с лукавым блеском в глазах и плохо скрытым весельем наблюдал за событиями и, похоже, искренне наслаждался происходящим.
Тут, уставшая и отчаявшаяся, она не выдержала и вспылила.
- Во-первых, Ваше Величество, я вовсе не беспомощный ребенок и не хрупкая девица, так и норовящая упасть в обморок, - огрызнулась она. – Если вы еще не забыли, я не только «ваша жена и мать будущего наследника», я еще и ваш личный телохранитель, и вполне умею постоять за себя.
Рьюки моргнул.
Она мысленно сосчитала до трех, потом повернулась к братьям.
- Во-вторых, как я уже сказала, это полностью моя вина. Я решила выйти из дворца без охраны, и я пригласила императора на прогулку. Мне жаль. Но, поскольку все в порядке и живы, может, перестанем переливать из пустого в порожнее?
Но они и в этот раз отказались прислушаться к ее словам, пропустив ее сарказм мимо ушей. Плечи Джуусан устало опустились. Иногда у нее возникало ощущение, что она пытается пробить головой каменную стену.
Прекрасно зная, что такое своеволие и дерзость в этот раз не сойдут ей с рук, девушка приготовилась к концу света, и, поскольку она не могла зажать руками уши, она крепко зажмурила глаза.
И тут спасение неожиданно пришло со стороны Рьюки. Император больше не мог молча смотреть на свою жену, стоявшую рядом с видом человека, которому сейчас должны зачитать смертный приговор.
- Если вы позволите, - твердо сказал он и крепко схватил принцессу за руку, - Нашей жене необходим отдых.
И не успели изумленные братья с каменными лицами, скрывавшими удивление, помешать ему, быстро утащил девушку прочь.
Койю фыркнул и сложил руки на груди. Шуе загадочно улыбнулся.
***
Осторожно оглянувшись по сторонам, Рьюки втащил удивленную девушку в императорскую спальню и с облегчением запер за ними дверь.
Потом его рука снова завладела ее запястьем, и принцесса молча подчинилась, присев на край постели.
При зрелом рассуждении, она признавала, что ее недавний всплеск эмоций был неразумным и невежливым. Она была уже достаточно взрослой и сдержанной, чтобы не устраивать сцен. Девушка понимала, что повела себя ужасно, но продолжала молчать, не в силах сказать ни слова. Она так боялась увидеть в глазах императора осуждение, что, даже когда он сел рядом, по-прежнему не решалась поднять на него взгляд.
- Вовсе не обязательно было меня спасать, - наконец, мирно проворчала она, совсем не уверенная, что выглядит настолько же виноватой, как чувствует себя. – Теперь и вам достанется от братьев.
Но он и ухом не повел.
- Нам и так достанется от Койю, так что ничего страшного не будет, - пробормотал император.
- Вам иногда нужно полагаться на брата и Койю-сама и просить у них совета.
- Койю? Жаловаться ему – все равно, что искать симпатии у чайного сервиза, - насмешливо хмыкнул юноша.
Джуусан улыбнулась, но губы ее все еще дрожали.
- Мне ужасно жаль, - выдавила девушка, - Ваше Величество, ведь вы могли погибнуть.
Рьюки сочувственно похлопал ее по руке.
- Ни слова больше, - тихо прошептал он. – Все в порядке.
Провиниться, почувствовать раскаяние и получить прощение. Чувство радости, охватившее ее, было едва знакомым, почти забытым и очень теплым.
Рьюки снова легко прикоснулся к ее руке, но к этому времени принцесса уже пришла в себя и обернулась к нему с полными благодарности, сияющими синевой глазами.
- Вышивка, Ваше величество? - прощебетала она, и на губах ее заиграла плутовская усмешка.
Он не расслышал или сделал вид, что не расслышал.
- Шахматы, - твердо объявил он.
И весь остаток дня, несмотря на недовольные взгляды Койю, гневные - Сецуны и едва прикрытую шутками иронию Шуе, веселая улыбка не сходила с его лица, и Рьюки ничего не мог с собой поделать.
Часть 8. Мысли и чувства
Она попробовала тушеное мясо, которое перед обедом поставила в печь, добавила немного соли и присела на стул.
О боже.
Весь день - с утра до обеда - в ее голове, казалось, существовала лишь это короткая, ничего не значащая мысль. И, так как эта мысль полностью и без исключения вытесняла все другие - разумные мысли, в ее голове царила паническая пустота. Все - в буквальном смысле слова все - валилось из рук. Всего за несколько минут она умудрилась разлить воду из ведра, порезать палец, опрокинуть кувшин с маслом и рассыпать по кухне соль. И, зажигая огонь под печью, чуть не подожгла весь дом.
И она поцеловала его.
Шурей вскочила, потом снова опустилась на стул, положила руки на стол и уронила на них голову.
О боже.
Шурей прикоснулась рукой к губам и пальцы ее задрожали. Эхо не желавших быть забытыми, абсолютно поразительных ощущений, захвативших ее душу, стоило только его губам коснуться ее рта, все еще таилось в ней. Все еще жило глубоко внутри нее, неотступное и щемящее. Крохотные искры памяти обжигали ее, и Шурей вздрогнула, вздохнув, но тут же встряхнула головой, стараясь прийти в себя.
Наверняка, этот поцелуй для него совсем не то, что для нее – он ведь куда старше и опытнее, и наверняка перецеловал не один десяток девушек.
Шурей нахмурилась, поймав себя на этой мысли.
Резко вскочив, она достала из печи обжаренное в масле мясо, добавила в него мелко нарезанной моркови и лука, и снова бесцеремонно засунула блюдо в печь. Затворка, явно негодуя на такое пренебрежение, с грохотом вернулась на место.
Шурей фыркнула. С какой стати в ее голове возникают подобные мысли! Она не должна так думать, и тем более испытывать при этом какие-либо отрицательные эмоции. Она еще не настолько сошла с ума, чтобы позволить себе подобное. Если на то пошло, то она не должна была целовать его.
Однако она сделала именно это.
Собственными руками и, несомненно, в приступе некого безумия, она разрушила то драгоценное доверие, всю незаменимую ценность которого осознала лишь недавно.
Она разрушила их дружбу, теплую и мягкую, приносящую ей такое счастье и спокойствие. Она сама лишила себя того места, куда всегда можно было вернуться, и куда она возвращалась раз за разом, чтобы найти там утешение, не опасаясь, что ее оттолкнут или причинят боль.
И несмотря на все это, как ни странно, вспоминая утренние события, она не чувствовала ни сожаления, ни раскаяния, ни возмущения. Произошедшее казалось таким естественным… И от этого она была напугана еще сильнее.
Шурей обреченно вздохнула и схватилась руками за голову.
О боже.
***
Сейран поднял голову и вгляделся в иссиня-черную тьму, расстилавшуюся у него над головой. Темная дыра не показывала никаких признаков жизни, но после трех часов, проведенных в сыром и пронизывающе холодном подвале, он мог, наконец, с уверенностью сказать, что его усилия были вознаграждены. Камин был в полном порядке.
Сейран похлопал стену рукой, за что тут же был посыпан летучим серым пеплом.
Вздохнув, он спрыгнул на земляной пол подвала, и устало прислонился спиной к лестнице, ощущая под плечами каменные ступеньки. Камин был в порядке, но будь его воля, и он, несмотря на сырость, холод, голод и неудобство, починил бы еще десять.
Он спокойно стоял на месте, вдыхая и выдыхая тяжелый воздух, но, на самом деле, ему хотелось бегать из угла в угол, или поучаствовать в длительной и утомительной тренировке, или забить пару гвоздей, или, на худой конец, колоть дрова. Лишь бы чем-нибудь занять руки и мысли, лишь бы отвлечься от лихорадочных, пустых размышлений. Ведь чем больше он думал, тем быстрее и вернее все его доводы заходили в тупик.
У Сейрана было такое чувство, будто он беспомощный котенок, запутавшийся в клубке.
Это ощущение было совсем ему не свойственно. Всю жизнь он был слишком горд, чтобы быть растерянным, слишком находчив, чтобы быть по-настоящему запутавшимся.
И оттого, что это состояние было ему непривычно, он злился, приходил в отчаяние и терялся в лабиринте собственных чувств еще сильнее.
К тому же, что было хуже всего, у него не было никакого желания возвращаться домой. Возвращаться в милый, старый, уютный, теплый дом, по которому он всегда скучал и куда всегда хотел вернуться. Дом, где была его жизнь, где были хозяин, хозяйка и Шурей.
Где была Шурей.
Да, ему не хотелось думать ни о чем. Но и прятаться от проблем, устав от переживаний, тоже было вовсе не в его характере.
Пора было взять себя в руки, вернуться домой и храбро взглянуть в лицо сложившейся ситуации. Необходимо было окончательно разобраться в сумятице и хаосе собственных желаний и чувств. И Сейран прекрасно понимал, что сделать это полагалось именно ему.
Но, несмотря на решимость, выбравшись из подвала и закрыв деревянный люк, он добрых пять минут простоял перед дверью дома, тупо уставившись на дверную ручку.
Мысли его путались, взгляд был рассеянным, и он не заметил, как отворились и закрылись за Шокой главные ворота, хотя те по обычаю издали резкое, довольно неприятное скрежетание.
Хозяин дома бросил взгляд на его застывшую фигуру, подошел к колодцу, достал оттуда полное воды ведро - и лишь затем приблизился к юноше. Лицо того не выражало ничего, кроме задумчивости, такой глубокой, что тот казался прекрасной бледной статуей, волей случая очутившейся в их пустынном саду.
Хотя нет. Прекрасной бледной чумазой статуей.
Шока покачал головой. Он уже не знал, удивляться ему, смеяться или беспокоиться.
- Сейран.
Юноша очнулся от тяжелых размышлений и с удивлением воззрился на Шоку, который, как ему показалось, возник перед ним из небытия.
- Доброе утро, хозяин, - моргнув, автоматически поприветствовал он главу семьи. - Я как раз собирался…
Сейран протянул руку, чтобы открыть дверь, но Шока схватил его за рукав.
- Сейран, во-первых, время сейчас ближе к обеду, - усмехнулся он, потянув его в обратном направлении. – И, во-вторых, я сомневаюсь, что Шурей пустит тебя за стол в таком виде.
Юноша уставился на свои руки, только сейчас заметив, что они по локоть были вымазаны сажей. Довольно вымучено улыбнувшись, он пробормотал слова благодарности, повернулся к ведру и начал сосредоточенно умываться.
Шока вздохнул, решив не обращать внимания на странное поведение одного из своих детей.
- Я был во дворце. Сегодня туда уже можно не возвращаться, но завтра и ты, и я снова должны приступить к своим обязанностям. Я полагаю, ты знаешь, что тебя назначили на новую должность.
Сейран поднял к нему теперь идеально чистое лицо, поджал губы и нехотя кивнул. В его светлых глазах промелькнуло что-то вроде упрямой неприязни, и глава семьи задался вопросом, не связаны ли эти не поддающиеся объяснению приступы чрезмерной задумчивости с новым назначением. Конечно, зная об истинном происхождении стоявшего перед ним молодого человека, Шока понимал, насколько, на самом деле, неприятно должно быть ему это поручение: расследовать покушения на императора, когда главным подозреваемым лицом был исчезнувший много лет назад принц Сейен.
Возможно, все дело именно в этом.
Шока усмехнулся и легонько подтолкнул Сейрана к дому. Выражение лица молодого человека (если бы Шока не знал лучше, он бы сказал, что тот надулся, словно дитя) напомнило ему о замкнутом приемыше тринадцати лет, которым этот, уже совсем взрослый юноша когда-то был.
Сейран, повинуясь привычному, мягкому, но настойчивому прикосновению, не успел задуматься о последствиях, и, разувшись, прошел на кухню.
Услышав легкие знакомые шаги, девушка, которая в этот момент накрывала на стол, испуганно обернулась, выронив полотенце. Сердце ее чуть не выпрыгнуло из груди.
Сейран застыл.
Взгляды их встретились, и у Шурей перехватило дыхание. Она, наверное, так бы и простояла, как столб, весь день, уставившись в серо-зеленые глаза, если бы отец снова не напомнил о своем существовании.
- Какое милое приветствие, - с улыбкой заметил Шока и, в который раз за день, аккуратно обойдя окаменевшую фигуру Сейрана, сел за стол.
Шурей, спохватившись, покраснела и смущенно отвела взгляд. Трясущимися руками она подобрала полотенце и продолжила накрывать на стол.
Сейран, опустив голову, присел рядом с Шокой.
Глава семейства удивился, но вслух ничего не сказал, предпочитая молча наблюдать. А смотреть, признавал он, было на что. С самого утра молодые люди вели себя, по меньшей мере, странно. Шока готов был поклясться, что они избегали друг друга, как будто между ними пробежала черная кошка.
Но за все те годы, которые они провели вместе, они ни разу не поссорились, по крайней мере, в его присутствии. Можно было с первого взгляда сказать, что Шурей обожала своего друга детства, а Сейран отвечал девушке неизменной заботой и нежностью.
Даже если случилось что-то, заставившее их поругаться, Шурей слишком избегала взглядов юноши, выглядела напуганной и виноватой. А Сейран сверх всякой меры отдалился, позволял ей быть в замешательстве и бояться, и как будто сам чего-то опасался.
В любом случае, Шока был уверен, что долго эта непонятная отстраненность продолжаться не может. Шурей, рано или поздно, поймет, что молчанием ничего не решить, а Сейран найдет в себе смелость заговорить с девушкой. Молодые люди были слишком близки, чтобы подчиниться недоразумению (какое бы оно ни было) и потерять друг друга, отдалившись. Скоро все будет как прежде.
Тем временем Шурей все еще не решалась взглянуть на Сейрана, потому что была слишком ошеломлена нахлынувшим на нее потоком чувств и не спешила заговорить, все еще не доверяя своему голосу. Поэтому она повернулась к отцу. Он был в какой-то мере «безопасной зоной».
- Как тебе обед, папа?
И ее надежды оправдались.
- Как всегда, чудесно, Шурей, - искренне похвалили ее стряпню отец, прервав тяжелое молчание, воцарившееся в кухне после их появления. – Почему же ты не ешь?
- Спасибо, папа, - она благодарно улыбнулась и взяла в руки тарелку, хотя и была слишком напряжена, чтобы есть в такой момент, и слишком переживала, чтобы чувствовать голод. От мяса исходил сильный пряный аромат, но Шурей сейчас не смогла бы взять в рот и кусочка даже под страхом смерти.
- Прошу прощения, я задумалась, - девушка неловко взяла палочки и робко подняла глаза. Сейран, не смотря в ее сторону, без энтузиазма ковырялся в еде, равнодушно уставившись на предложенное угощение.
В любой другой день это вызвало бы у нее множество вопросов и тревогу. Возможно, она бы уговорила его съесть хоть немножко, чтобы восстановить силы. Но сейчас она почувствовала лишь облегчение. Значит, и он тоже волнуется, раз у него нет аппетита.
- Вот и Сейран сегодня витает в облаках, - вопросительным тоном пробормотал Шока, хотя это был даже не вопрос, а полное веселья утверждение.
Юноша вздрогнул, но нашел в себе силы спокойно положить палочки на тарелку.
- Вовсе нет, хозяин, - Сейран мягко улыбнулся, и у девушки снова перехватило дыхание.
- Что-то случилось, Шурей? - торопливо спросил Шока, сидевший напротив дочери и внимательно наблюдавший как медленно изменяется цвет ее лица.
- Нет, папа, все хорошо, - быстро ответила Шурей и добавила, натянуто улыбаясь: - Овощей?
- Пожалуйста, - вежливо кивнул глава семьи. – И все же, Шурей, как ты себя чувствуешь? Ты покраснела.
Сейран, забеспокоившись, немедленно посмотрел на нее в упор, от чего она залилась краской еще сильнее. Потом, как будто вспомнив о чем-то, юноша снова опустил голову.
И внезапно эта его молчаливая отстраненность ослепляющей болью полоснула по сердцу девушки. У Шурей защемило в груди.
- Ах, вот как? Но все в порядке, папа! – она неестественно рассмеялась и похлопала себя по алым, горящим щекам. Потом снова взяла в руки кастрюлю.
- Сейран, тебе тоже с овощами? – старательно отводя глаза, неуверенно спросила девушка.
- Да, спасибо, - выдавил тот.
Неуклюже наложив еду, она передала ему тарелку. Их пальцы соприкоснулись - и тарелка полетела вниз, расколовшись на три крупных куска.
- Прости, - выпалила Шурей, вскакивая со стула.
К своему ужасу она почувствовала, как глаза ее начали наполняться слезами. Девушка выбежала из кухни в коридор, подошла к окну и прижалась лбом к стеклу. Она не могла заставить себя посмотреть ему в лицо.
И никогда Шурей не думала, что может быть такой ранимой и чувствительной.
Но внезапно девушка поняла, что больше ничего не вернется на круги своя. Они до конца дней будут ходить кругами, избегая друг друга. Будут проходить мимо друг друга, отводя глаза, а потом совсем потеряют друг друга.
Шурей горько всхлипнула.
Раздался грохот отодвигаемого стула, взволнованный оклик отца, а через секунду из кухни выскочил Сейран.
Краем сознания поражаясь собственной трусливости, она попыталась выскользнуть из коридора и укрыться в чулане, но Сейран ее опередил. Его пальцы крепко сжали ее тонкое запястье.
- Подождите, - сказал он решительно и в то же время нежно. – Давайте поговорим.
Она покачала головой, вырвала у него свою руку, еще глубже зарывшись лицом в ладони, и застонала, не отрывая рук от лица, - она готова была провалиться сквозь землю.
Что она могла ему сказать? Как объяснить свое неслыханное поведение? Поддавшись собственным чувствам, и совсем не принимая во внимание его, она эгоистично захотела стать ближе к нему и не придумала ничего умнее, как поцеловать его? И к тому же нисколько не сожалела об этом?! Шурей с трудом отгоняла от себя неприятные мысли, представляя, что он мог о ней в таком случае подумать.
- Госпожа, - мягко позвал он ее.
Она молчала, отвернувшись, и тогда он взял ее за плечи и осторожно повернул к себе лицом, чтобы заглянуть в глаза.
- Госпожа, - прошептал он, отчаянно борясь с желанием заключить ее в объятия. Он ограничился тем, что ласково коснулся ее щеки. - Пожалуйста, перестаньте себя казнить.
- Мне не следовало этого делать.
Он горько улыбнулся, угадав, о чем она говорит.
- Да, возможно, и не следовало. И мне, наверное, тоже не следовало вести себя так.
- Это моя вина, - прошептала она, - Но я ничуть не жалею. Ничего не могу с собой поделать. Я, правда, разумом понимаю, что повела себя неразумно и глупо, и обещаю, что это больше не повторится…
Шурей чувствовала себя просто ужасно: ее щеки пылали, а Сейран, как видно, решил дать ей высказаться до конца. Во время своей длительной тирады она и глаз не смела поднять на друга, и чувствовала, что он пристально наблюдает за ней, ожидая, что еще она скажет. Но что еще можно было сказать? Ее терзали настолько противоречивые чувства, что на их фоне поцелуй уже не казался таким вопиющим безрассудством, как прежде. Вздохнув, Шурей все же продолжила:
- Но, Сейран, я не хочу, чтобы это встало между нами. Пожалуйста, прости меня, Сейран. Давай забудем то, что произошло, - выпалила она и сама тут же пожалела о сказанном.
Сейран замер. Потом едва слышно прошептал:
- Я не хочу забывать.
Его тихий голос также ничего не подсказал ей.
- Что это значит? — неуверенно спросила она.
- Ничего, - колеблясь, произнес он.
Мгновение Шурей беспомощно смотрела на него, вопреки себе желая, чтобы он продолжил возражать ей.
- Мне нечего вам прощать, моя госпожа. Но это важное воспоминание для меня. Наверное, мне не удастся объяснить вам свои чувства словами, я и сам сейчас толком не понимаю, чего я хочу. Однако представьте себе, возможно, потом мы будем вспоминать это происшествие, и улыбаться, - верный своим словам, он постарался улыбнуться, хотя голос его был неровным и хриплым.
Прикусив нижнюю губу от волнения, девушка наблюдала за той невероятной борьбой болезненных эмоций и каких-то других чувств на его лице, природу которых, при всем своем желании, она не могла определить.
Потом он продолжил, уже тверже:
- Однако если вы хотите, чтобы я забыл об этом, я постараюсь забыть.
Она не знала почему, но эти его слова и чувства в глубине светлых глаз заставили ее вспыхнуть. В голове ее пронеслись неясные картины, тем не менее, навевающие непонятное нежное счастье, предвкушение и нетерпение.
Какое-то мгновение, показавшееся ему бесконечностью, она молчала, и Сейран замер, не дыша. Потом она покачала головой.
- Нет, не забывай, Сейран. И я тоже не забуду.
Он в мгновение ока притянул ее к себе за руку и крепко обнял. Она снова покачала головой, однако вовсе не была уверена, что хотела сказать ему этим жестом.
- Но сейчас мне совсем не хочется смеяться над этим! Сейран, если бы ты знал, как я испугалась, когда подумала, что мы потеряем друг друга из-за этого пустяка.
Сейран глубоко про себя вздохнул. Как ему хотелось обнять девушку и уверить в том, что ничего подобного не произойдет, однако ему произошедшее вовсе не казалось пустяком. Поддавшись один раз чувствам, он наконец-то понял, как глубоко течет его привязанность и любовь к этой необыкновенной, храброй, самой дорогой для него девушке. Но в то же время он прекрасно понимал, что не может открыть все свои мысли или бездумно следовать любому порыву. Особенно сейчас, когда за его спиной вновь начали собираться мрачные тени заговоров и дворцовых интриг.
К несчастью, зло уже вступило в свои права. И ничего нельзя было поделать и невозможно ничего никому объяснить…
Пусть все просто вернется на свои места. Этого сейчас ему будет вполне достаточно.
- Но теперь все в порядке, госпожа?
Шурей робко кивнула.
Сейран моргнул, улыбнулся и чмокнул ее в нос.
Шурей, не сразу сообразив, что произошло, пару секунд просто хлопала ресницами. Потом сердито выдохнула и, оттолкнув его, сложила руки на груди. С ней снова обращались, как с ребенком.
- Сейран!
- Что?
- Ты знаешь! – рассерженно прошипела она.
Тот лишь невинно улыбнулся, весело глядя на свою презлющую госпожу.
Шурей попыталась бросить на него грозный взгляд, но выражение ее глаз было слишком нежным, испортив весь эффект. Она с трудом подавила улыбку, но не могла и продолжать злиться на него, когда он был таким, как сейчас. Она уже знала, что за внешностью строгого, неизменно вежливого и тактичного юноши скрывается шаловливый ребенок, и ей начинало нравиться то, что она обнаружила.
Забыв о притворной суровости, она лукаво заметила,
- Не боишься, что я отомщу тебе, пока ты будешь мирно спать?
Он снова заключил ее в крепкие объятия и прошептал ей на ухо:
- О, госпожа, боюсь вас разочаровывать…
Шурей, почти не слушая, негромко рассмеялась. Завороженная стуком его сердца, она чувствовала себя очень уютно, прильнув к его груди.
- Но камин починен.
Она изумленно захлопала ресницами.
- Что?
- Теперь вы можете вернуться в свою комнату.
- Но там холодно!
- Вовсе нет, госпожа, камин в порядке, и теперь, когда снег растаял, у вас не будет недостатка в дровах.
На это ей нечего было сказать. Она обиженно посмотрела на него и с гордо поднятой головой направилась к кухне.
Теперь недоуменно заморгал он.
Но Шурей удалилась не дальше чем на три шага, где замешкалась, а потом и вовсе остановилась. Когда она, наконец, повернулась к нему, глаза ее были полны теплоты и тревоги.
- Сейран, поешь. О господи, я же только что поняла, что ты целое утро был в холодном подвале и даже не позавтракал. Пожалуйста, съешь хотя бы немного, иначе ты простудишься.
Сейран улыбнулся и кивнул, и Шурей схватила его за руку, потащив на кухню, где их встретил любопытный, но оттого не менее веселый взгляд Шоки, который за все время их отсутствия, не обращая внимания на весьма эксцентричное поведение своих детей, даже не сдвинулся с места. Спокойно отложив в сторону палочки, он терпеливо ждал, пока молодые люди вернутся за стол.
- И теперь, когда все недоразумения улажены, - сказал Шока, не в состоянии скрыть веселье. - Я надеюсь, что мы, наконец, можем вместе насладиться этим замечательным обедом.
Конечно, в подобной ситуации это замечание должно было немало смутить Сейрана и Шурей, однако в этот раз ничего не помешало их сердцам наполниться теплотой. Они еще раз убедились, что действительно дороги друг другу и своей семье.
Часть 9. Новый год
Он воткнул тлеющие благовония в специальную подставку и уставился на мерцающий край, красная линия которого медленно сползала к середине. Тонкий серпантин серого дыма змеился вверх.
Весь день – от начала до конца – был соткан из хрупкого инея, слепящего блеска.
Снег, словно осознав необходимость своего появления, неохотно падал с небес на землю мягкими, почти невидимыми кружевными снежинками. Природа по-своему готовилась к Новому году, покрывая деревья тонкой серебристой пеленой, украшая серую слякоть белоснежным невесомым покрывалом, и даже серый камень – могила его любимой жены – за ночь приобрел белесый оттенок, отчего изящные витые буквы надгробия стали еще отчетливее.
Рядом с ним замерли в молитве Шурей и Сейран. Дорогие дети, как называла их Шокун. Она любила их без памяти: маленькую, хрупкую Шурей и порой резкого, но всегда верного и внимательного Сейрана. Перед его мысленным взором снова встала счастливая картина: непоседливая дочь, добрая, постоянно улыбающаяся жена, веселый, часто устраивающий захватывающие взрывы он сам, и хмурый, вспыльчивый, но невероятно милый Сейран.
Порой Шока задумывался, что думал юноша, сложив в молитве руки. Вряд ли бывший принц верил в бога, пройдя столько лишений и испытаний по вине людей. Да и Шока, умудренный жизнью, признаться, не был склонен доверять призрачному и далекому образу, которому поклонялись множество людей. Сколько бы человек ни полагался на божество, ему не избежать смерти близких, дорогих людей, и горечи, и отчаяния, и безнадежности, которые неотступно последуют за этой потерей.
Однако профиль юноши был полон удивительной умиротворенности и покоя. Длинные пепельные ресницы его спокойно лежали на щеках, голова была смиренно опущена, руки сложены в тихой молитве. Думал ли Сейран о собственной матери, сравнивал ли он ее с Шокун?
Шока немногое знал о матери второго принца и видел ее лишь однажды. Сузуран, женщина невероятной, божественной красоты, однако, как хрупкий цветок, увядающая без внимания императора. Сколько таких цветов растоптал хранивший верность усопшему призраку Сенка?
Шока усилием воли перестал думать. Толку от этих пустых размышлений? Сенки больше нет на этом свете, он ушел, запятнанный кровью. Но, уйдя, он все же оставил после себя необыкновенное сокровище: своих детей, пусть лишь двоих, но которые, несмотря ни на что, выжили и продолжают бороться и сиять. Рьюки станет великолепным правителем.
И Сейран, не свернув с правильного пути, найдет свое счастье и начнет ценить собственную жизнь.
Но сейчас Шокун ждет его рассказа.
И он, склонив голову в молитве, начал свою исповедь.
***
Оставив увлеченного глубокой молитвой хозяина дома позади, молодые люди медленно побрели вниз к подножию горы, погруженные каждый в свои мысли.
Вокруг них, не переставая, падал снег, в воздухе резко похолодало.
Сегодня, стоя на коленях и – странно - не чувствуя мороза, Сейран снова и снова возвращался мыслями к событиям тех кошмарных дней, которые навечно врезались в глубины его памяти. Вновь ощутил весь ужас содеянного. В который раз увидел удивление на лице матери, медленно падавшей на землю, такую же белоснежную, слегка припорошенную снегом, как сегодня.
И, несмотря на прошедшие годы, все это было так живо в памяти! Угрызения совести и сожаление бесконечно терзали его, пожирая разум и душу так же яростно, как пятнадцать лет назад.
Сколько кошмаров ему уже привиделось о тех обагренных кровью днях! И каждую ночь он не мог заснуть, придумывая способы, чтобы предотвратить несчастье. Предотвратить трагедию, которая уже произошла и исчезла из памяти большинства людей.
Он устал.
Увидев, что склон покрылся скользкой изморозью, Сейран обогнал девушку и пошел чуть впереди, чтобы, при необходимости, помочь ей.
Шурей, мгновенно угадав его замысел и весьма некстати решив доказать свою самостоятельность, совершенно по-детски пустилась наутек вниз к подножию горы. Юноша был вынужден последовать за ней, хотя, благодаря длинным ногам, ему все же, в отличие от девушки, удалось сохранить каплю достоинства.
Добежав до конца склона, девушка отвернулась от Сейрана, скорее удивленного, чем обиженного ее маневрами, и чуть было не сбила с ног маленькую девочку, которая спешила в обратном направлении.
Сейран, среагировав быстрее, чем ошеломленная Шурей, подхватил малышку и легко поднял ее вверх, к себе на руки.
Большие глаза испуганного столкновением ребенка тут же начали наполняться прозрачными слезами.
Шурей, полная раскаяния, бросилась к ним, но, к сожалению, сама в этот момент потеряла равновесие и, поскользнувшись, упала на спину. Сев на землю, она пробормотала проклятие, и тут же заработала укоряющий взгляд двух пар глаз.
Все еще назидательно (подумать только, назидательно!) уставившись на нее, Сейран перехватил ребенка поудобнее и подал ей руку. И, несмотря на его галантный (и оттого не менее раздражающий) жест, Шурей готова была поклясться, что тот не был сильно обеспокоен.
Она еще больше взвилась, увидев, что по какой-то совершенно непонятной ей причине Сейран невероятно забавляется происходящим. Хотя он и не зашел так далеко, чтобы откровенно улыбнуться, однако несложно было заметить, что юноша с большим трудом сдерживается.
Вцепившись изо всех сил в предложенную ладонь, девушка вскочила на ноги и начала негодующе отряхивать снег с платья, свирепо поглядывая в сторону друга.
Сейран и глазом не моргнул, будучи полностью поглощен тем, что аккуратно вытаскивал собственные пряди серебристых волос из пальчиков малышки, лицо которой сияло восторгом от показанного ей только что «представления».
Шурей фыркнула.
Можно было с первого взгляда заметить: Сейран был очарован. Шурей знала, что он любил детей, хоть и не показывал этого слишком часто и старался вести себя с ними как можно строже. Маленькие, невинные души, рожденные для счастья и любви. И даже сейчас в каждом его жесте жило стремление оберегать свалившуюся к ним с небес крошку.
А та, окончательно придя в себя, вдруг узнала своего спасителя.
- Сейран!
Сейран и Шурей удивленно переглянулись. Однако, присмотревшись повнимательнее, Шурей тоже вспомнила это живое детское личико. Малышка была одной из сирот в храме, где она преподавала два года назад. Несмотря на то, что девочка была сообразительной и милой, она была младше остальных детей, и оттого в компаниях ребят казалась замкнутой и тихой.
Но сейчас в ее больших янтарных глазах не было заметно и тени опасения, там светились лишь обожание и восхищение, ее прямой, бесстрашный взгляд был полон искреннего любопытства.
- Сейран! Сейран! – повторила малышка, обхватив шею юноши маленькими ручками.
И, словно повинуясь этому полному ликования тоненькому голосу, раздался топот множества маленьких ног, и через мгновение они были окружены детьми, во главе которых стоял Рьюшин.
- Шурей-сенсей! Сейран!
После продолжительного шума, гама, восторженных воплей и объятий выяснилось, что дети, радуясь выпавшему снегу, играли в снежки под предводительством Рьюшина неподалеку от храма. И девочка, временно забытая старшими друзьями, отбилась от веселой компании и потерялась.
Рьюшин, увидев юношу с ребенком на руках, тут же постарался приобрести вид посуровей, подбоченился и протянул:
- Так ты вернулся, Сейран.
- Да.
- Хм! Те любовные послания, которые ты посылал Шурей-сенсей каждый месяц, были довольно милыми, - задорно выпалил подросток.
Дети захихикали, переглядываясь между собой.
Шурей едва удержалась, чтобы не поднять глаза к небу.
Однако Сейран и бровью не повел. Он не удостоил его ответом, лишь продолжал смотреть на мальчишку с плохо скрытым весельем. Если честно, для Шурей терпение друга было на грани одного из немногочисленных чудес света. Она бы давно уже сварила из ушей проказника бульон.
- Естественно. Госпожа просила писать ей письма. А мужчина должен выполнять свои обещания, правда? – наконец обратился юноша к детям, благословенно пропустив мимо ушей слова «любовные» и «милые».
Дети, словно зачарованные, согласно закивали. Рьюшин было надулся, но через секунду этот чертенок болтал вместе со всеми, сияя фирменной широченной улыбкой.
Сейран засмеялся и, услышав его низкий мягкий смех, Шурей почувствовала, как странно заныло в груди сердце.
Она словно очутилась в стороне и наблюдала за происходящим издалека. Сейран поразительно хорошо справлялся с детьми. Спокойно и непринужденно смотря в сияющие, словно разноцветные звезды, глаза, он рассказывал про провинцию Ран, море и корабли, ракушки и неутихающий соленый ветер, так, что Шурей сама на мгновение заворожено застыла, слушая увлекательное описание. Только сейчас она поняла, что так и не расспросила друга о его впечатлениях от навязанной ему «командировки». Вместо этого она оказалась достаточно глупа, чтобы тратить драгоценное время, избегая его.
Малышка, которую он так и не опустил на землю, тем временем, была на седьмом небе. Уютно устроившись в надежных руках, она гордо смотрела сверху вниз на друзей, иногда звонко смеялась и без умолку болтала.
И внезапно при виде этой картины в памяти Шурей проснулось детское воспоминание – да, в объятиях Сейрана было тепло и уютно, и комфортно, и безопасно…
Впрочем, как и сейчас. Ничего не поменялось.
И, зажмурив глаза, Шурей в глубине сердца загадала невыполнимое желание: пусть Сейран останется таким, как прежде, пусть все будет так, как было всегда.
Потом, много месяцев спустя вспомнив свою горячую просьбу, Шурей поняла: у этой мечты с самого начала не было шансов стать реальностью.
***
Джуусан-химе, в очередной раз умудрившись спрятаться от служанок и братьев, вопреки всем принципам порядочности и правилам приличия, сидела на подоконнике в покоях императора, который одевался, готовясь к традиционному ежегодному омовению. Завернувшись в теплое, толстое, шерстяное покрывало, согнув ноги в коленях и рассеянно уставившись на босые ступни, она бесцельно вертела в руках огромный, пестро расшитый бисером веер.
- Сегодня я решила прогуляться по городу – разумеется, нацепив огромный капюшон и всячески замаскировавшись, – и посмотреть на приготовления к празднику. На улицах было оживленно, но я сразу заметила в одной из лавок это чудо. Разве он не восхитителен?
Рьюки улыбнулся. Он привык к ее постоянному присутствию. Не успел он оглянуться, как она стала одной из важных частей его жизни.
Он готов был признать, что принцесса коренным образом отличалась от всех женщин, которых он знал раньше. У него не возникало необходимости быть настороже с ней, подозревать каждое ее слово или жест. Она делала все для того, чтобы ему было как можно уютнее, развлекала его забавными историями, даже нянчилась с ним, когда Рьюки уставал или был раздражен. Будучи по природе человеком прямым и откровенным - иногда на грани дерзости – принцесса одергивала его, когда он слишком забывался или впадал в приступы надменности, беспокоилась о нем и поучала его. Даже неопровержимое сходство с Шурей, которое так беспокоило императора при первой встрече, побледнело и ушло на второй план, уступив яркости и живости ее характера.
- Но Джуусан-химе, разве вам нужен веер в такую погоду? – Рьюки театральным жестом указал на окно и сам поразился увиденному. На улице поднимался резкий ветер и шел противный, мелкий, смешанный с дождем снег.
Он надеялся, что ближе к вечеру, когда придет время праздника, небеса подарят людям хорошую погоду.
- Веер существует вовсе не для того, чтобы спасаться от жары, - тут же откликнувшись, уведомила его Джуусан, хлопая длинными темными ресницами с преувеличенной наивностью, тут же заставившей Рьюки разразиться смехом. – Он необходим девушкам, чтобы заигрывать с поклонниками. К тому же, нужно чем-то заполнить пустоту в руках и бить по бесстыдным пальцам слишком навязчивых нахалов.
В разговор тут же вступил Шуе, который до этой секунды тихо сидел в углу и играл невольную, но уже привычную роль дуэньи:
- И с кем же ты собираешься флиртовать, милая моя сестра?
- Не знаю, с кем флиртовать, а вот кого хлопнуть по рукам – знаю точно, - беззлобно отозвалась девушка.
Рьюки снова рассмеялся. Они были невероятной парой, эти брат и сестра. С первого взгляда казалось, что они терпеть друг друга не могут, но, проведя с ними некоторое время, он с некоторым удивлением и странным щемящим чувством, похожим на одиночество, понял, у них никого ближе друг друга. Императора угнетало также и ощущение, что, разговаривая с ними, он занимает чье-то слишком важное, неприкосновенное место, которое сквозило болезненной пустотой в каждой их фразе и каждом взгляде. Эта тяжесть на душе и эта ревность были по-детски глупыми и совершенно неуместными, и поэтому старательно изгонялись им в самый дальний уголок сердца. И, затаившись там, медленно съедали его изнутри.
Шуе часто дразнил сестру, ставил ее в неловкое положение и делал вид, что она его раздражает. Но поскольку это явно было не так, она не обижалась. И, в свою очередь, вовсе не лезла за ответным острым словом в карман.
Джуусан ястребом бросилась в атаку:
- Смотрю, ты от безделья чуть ли не на стену лезешь, Шуе нии-сама. Найти тебе занятие? Например, мне на кухне как раз не хватает повара, – она энергично повернулась к Рьюки. - Ваше Величество, вы не заметили, что наш обед стал в последнее время более однообразным и менее ароматным? Так вот, это потому, что наш повар решил уйти на покой. Но речь не об этом. Или, Шуе нии-сама, может, ты предпочитаешь быть служанкой? Мои служанки будут счастливы и приодеть тебя, и приукрасить. О, боже мой, я прямо вижу перед собой эту картину!
На этой ноте принцесса, наконец, закончила болтать и почти согнулась пополам в очередном приступе смеха.
Рьюки шумно втянул в себя воздух, кое-как умудрившись не рассмеяться.
- Можешь смело выбросить все из головы. Этому, увы, не суждено случиться, - проворчал Шуе, нимало не развеселившись.
- Но ведь опыт переодевания в милую девушку у тебя уже есть! Ах, как же я могла пропустить тот невероятный конкурс… - сокрушенно вздохнула Джуусан.
Рьюки, тут же забыв о смехе, пораженно уставился на принцессу, гадая, кто же мог рассказать ей о том их состязании, о котором, здраво поразмыслив, лучшее было вообще на веки вечные забыть.
- Отстань, - устало отмахнулся брат. И все же не поленился спросить: - И как ты управляешься с этой толпой слуг?
В его голосе звучало искреннее удивление, и Рьюки молчаливо согласился с другом.
С одной стороны, Джуусан была истинной принцессой, могла при необходимости стать надменной и неприступной, воплощением хороших манер и прекрасного воспитания. Некоторые советники считали, что именно поэтому хозяйство во дворце было в идеальном состоянии – почувствовав твердую руку, слуги не смели ослушаться. Однако Рьюки собственными глазами видел, как толпились подчиненные вокруг своей госпожи. Она старалась поговорить с каждым слугой и никого не пропускала. Она добивалась беспрекословного повиновения не благородством крови, а именно готовностью пренебречь глупыми светскими условностями.
- Секрет. И вообще, что тебя так изумляет? Ты прекрасно знаешь, что я появилась тут сравнительно недавно, а хозяйство во дворце, с благодарностью признаю, было устроено замечательно. Мне было легко взять все в свои руки, и в этом есть несравненная заслуга Шусуй… - принцесса осеклась, осознав, что невольно коснулась запретной темы.
Шуе тут же застыл и тяжелым взглядом уставился на противоположную стену. На его мрачном лице нельзя было прочесть ровным счетом ничего, и юноша ничем не показал, что понимает всю степень охвативших сестру сожаления и тревоги.
Шуе никогда не рассказывал ей об отношениях, связывающих его с Шусуй, но один взгляд, брошенный им на женщину в том злополучном храме, сказал принцессе все о глубине чувств, испытываемых братом. Возможно, это была и не любовь в ее романтическом понимании (хотя девушка, несмотря на свой практически несуществующий опыт, склонна была полагать, что брат безнадежно и беспомощно влюбился по уши), но, несомненно, привязанность, отчаянное желание помочь, спасти, избавить от страданий.
Нестерпимое стремление обнять старшего брата и просто прижать к себе наполнило все ее существо, но он определенно давно не был ребенком, которому необходимы подобные телячьи нежности, впрочем, как и все ее многочисленные прочие братья, хотя принцессе иногда казалось, что самый взрослый и самый мудрый ребенок в их семье именно она. Но при ней Шуе нии-сама ни за что не захочет выказывать какие-то эмоции, которые, наверняка, не скрывает в ее отсутствие. Кроме того, нуждайся он в ее помощи, наверное, попросил бы сам… И кто только тянул ее за язык?
Не в силах выносить звеневшего в воздухе напряжения, Рьюки сжался в комочек.
Ему казалось, что из окружения исчезли все звуки. Странное ощущение, которое, признаться, сильно действовало на нервы. Если он просидит в этой жуткой тишине еще мгновение, возможно, полезет на стену.
Однако в следующее мгновение в его покои стремительно влетел взъерошенный советник.
- Койю! Как же ты вовремя появился! Мы думали, Мы погибнем!
- Какого дьявола вы несете? – раздраженно рявкнул Койю. - И почему вы еще не одеты, когда давно пора встречать гостей? Не вы ли пригласили Сейрана и Шурей присоединиться к традиционному омовению?
- Мы! – взволнованно выпалил Рьюки.
Джуусан рассмеялась. Его ответ даже вызвал короткую улыбку на рассеянном лице Шуе.
Рьюки облегченно вздохнул. Атмосфера хорошего настроения вернулась в его покои так быстро, что он невольно задавался вопросом, уж не показалось ли ему это напряженное молчание несколько минут назад.
- Джуусан-химе, - Койю слегка покраснел и поклонился, приветствуя принцессу, - прошу вас пройти со мной. Все готово, и вас ожидает Шурей.
- О, конечно, - Джуусан мягко улыбнулась ему, кинула последний взгляд в сторону брата, кивнула императору и скрылась за дверью.
Принцесса никогда не была в императорской бане, но даже при всем своем немалом воображении не ожидала, что та окажется в три раза больше ее обычной ванной. Стены бани были выложены мраморными плитами, не пропускавшими ни единого сквозняка, способного потревожить неподвижный, горячий, сырой, тяжелый воздух. Она подозревала, что за щедро расписанной разноцветными узорами стеной пряталась печь или большая жаровня, которая распространяла приятное тепло и нагревала до нужной температуры воду.
А вода в бане была, как раз, что ни на есть нужной температуры! Джуусан, обменявшись с Шурей радостной улыбкой, медленно скользнула под воду, оставив на поверхности только руки и голову, закрыла глаза и расслабилась. В этот момент принцесса решила, что после лошадей она больше всего на свете любит горячие ванны.
Через несколько минут до нее донесся нежный запах цветочного мыла и душистого масла.
- Орхидея? – заинтересованно распахнула глаза Джуусан.
- И мед, - дружелюбно, хоть и немного ошеломленно, подтвердила Шурей. Она восхищалась умом и храбростью принцессы семьи Ран, но никогда бы не подумала, что в число ее талантов входит увлечение цветами и ароматами. Принцесса, насколько она знала, была завзятой лошадницей, любила рыбачить и знала с полдесятка боевых искусств.
Джуусан потянулась, зевнула и села, не сводя глаз с девушки, сидящей в нескольких шагах от нее.
- Ненавижу зиму, - внезапно заявила она.
Странное начало беседы. Но удивление Шурей тут же сменилось радостным волнением. С тех пор, как умерла мать, у нее так и не появилось ни одной подруги ее возраста. Ей казалось, что всю жизнь она была окружена лишь мужчинами, которые хоть и питали к ней искреннюю симпатию, пытаясь помочь в трудный момент, но все же не особо подходили на роль жилетки, в которую при необходимости можно было выплакать горькие слезы. Конечно, у нее был Сейран – а ему она могла рассказать почти все - и была Кочо-нээ-сан, но все же она очень хотела подружиться с ровесницей.
И теперь, когда в ее жизни возникла принцесса семьи Ран, Шурей внезапно начала впадать в нехарактерные для нее приступы застенчивости. Она и сама не понимала, что именно делает Джуусан такой неприступной. Принцесса была прямолинейной до дерзости и, к тому же, невероятно жизнерадостной, легко шла на контакт и, похоже, питала к ней искреннюю симпатию. Шурей тоже никак нельзя было упрекнуть в излишней робости, но все же вопреки всем доводом логики она нервничала. И сколько бы раз она ни убеждала себя, ситуация проще не становилась.
Ей хотелось поладить с принцессой, несмотря на неловкость их положения в качестве двух потенциальных жен императора. А с более близким знакомством придет и легкость общения. По крайней мере, Шурей на это очень надеялась.
- А я люблю это время года… В доме тепло и уютно, Сейран и папа по вечерам вместе со мной, в камине весело потрескивают дрова, - неуверенно ответила она, почему-то от волнения перейдя на какое-то подобие возвышенной поэзии.
Джуусан моргнула. Ей нравилась Шурей, которой вообще было трудно не симпатизировать – девушка обладала прирожденным даром разгонять чужую тоску, успокаивать и облегчать боль, но иногда принцессе казалось, что та говорит на другом языке. И поэтому она уклонилась от ответа, быстро сменив тему.
- Как вы пережили эти два дня? Я видела Шоку-сама во дворце, но вы-то с Сейраном оказались заперты в особняке. Укрепляли отношения за длинными беседами? – пошутила девушка.
Шурей покраснела и сползла под воду, вспомнив, каким образом они «укрепляли отношения». Потом попыталась что-то сказать, но вместо этого издала какой-то жалобный писк и поторопилась закрыть рот.
Чистые синие глаза медленно изучали ее.
- Что-то произошло?
Шурей постаралась сохранить спокойствие. Неужели она выглядит взволнованной и виноватой? Должно быть, да. Пришлось растянуть губы в широкой улыбке.
- Ничего подобного, - сказала она, однако слова прозвучали как-то отчужденно, автоматически, голова вдруг сильно закружилась.
- Шурей-тян? Ты в порядке? Все хорошо? Это все мое глупое любопытство? Недаром Шуе нии-сама постоянно говорит, что моя проклятая болтовня когда-нибудь кого-нибудь погубит, – переполошилась принцесса, пытаясь вытащить девушку из бани.
Все, чего она добилась своим подвигом – окатила их с ног до головы горячей водой.
Сердце ее бешено колотилось, перед глазами стоял туман, но все же Шурей нашла в себе силы захихикать.
- Нет. Я думаю, это тут не причем. Наверное, я перегрелась.
Джуусан замолчала, поморгав, потом, издав сдавленный смешок, облегченно сползла, хотя, вернее было бы сказать, плюхнулась обратно под воду.
- Значит, давай вылезать.
- Да, пожалуй.
***
- Насколько я знаю, на все время снежной бури вы с Шурей-доно оказались в особняке совершенно одни. Укрепляли отношения за длинными беседами? Или что-то произошло – то, что заставляет тебя сейчас улыбаться, подобно коту, объевшемуся сметаны?
С лица Сейрана тут же сползла довольная улыбка, и он раздраженно вздохнул, ощетинившись. Подумать только, что еще секунду назад он наслаждался горячим паром и приятным ароматом огромной императорской бани, все его усталые, напряженные мышцы пели, расслабляясь в теплой воде.
Он никогда не любил холод. Зима означала для него вечно мерзнущие руки и ноги, застывшие мысли и постоянную жажду тепла.
И вот он, наконец, смог погрузиться в благословенно горячую воду, мирно закрыть глаза, смыть с себя все тревоги, усталость и дурное настроение… Пока его отдых не был прерван вкрадчивым снисходительным тоном одного из его «товарищей».
Он поднял на Шуе глаза и встретился со взглядом синих глаз, загоревшихся подозрительным блеском. А улыбка генерала (не устающая приводить Сейрана в бешенство) сказала ему, что он совершенно точно понял истинный смысл его вопроса.
Ран никогда не знал, когда остановиться. И, похоже, вовсе не собирается образумиться в ближайшее время.
Тысячи вариантов развития событий вихрем пронеслись в голове Сейрана. Да, лучше всего было бы все отрицать.
- Ну конечно, нет, - иронически усмехнулся юноша, чувствуя на затылке две пары поразительно любопытных глаз.
Любопытные глаза разочарованно потухли, но ясно, как день, что Шуе не посчитает это достойным, а тем более удовлетворительным, ответом. Он и не посчитал.
- Правда? – протянул он разочарованно. – Тебя совсем не весело дразнить, Сейран. И как ты мне прикажешь увидеть соответствующую случаю реакцию на твоем мрачном лице?
- Попробуйте еще раз, генерал.
Генерал попробовал, добился своего и тут же об этом пожалел.
Несмотря на то, что он не был расположен шутить, Сейран все же премило улыбнулся на очередной провокационный вопрос. Мужчины насторожились.
Улыбка юноши была бесподобна и сияла, подобно весеннему солнышку. И все же было в ней нечто зловещее и, скорее всего, обратившее в бегство большинство более-менее здравомыслящих людей при первой же возможности.
Рьюки, первым догадавшись, что, несмотря на всю свою восхитительность, ничего хорошего эта улыбка не предвещает, медленно пополз за спину Шуе.
- Друзья… - глаза Сейрана полыхнули серебром, ярко, как у вышедшего на охоту хищника.
«Друзья» затаили дыхание.
- Брат? – заикнулся Рьюки.
- Я, пожалуй, оставлю вас. Не волнуйтесь обо мне и наслаждайтесь этой чудесной баней.
С этими словами Сейран повернулся к ним спиной, молча вышел из воды, надел халат, аккуратно завязал пояс и скрылся за дверью. Мужчины выдохнули.
- Что за муха его укусила? – недоуменно спросил Шуе.
Вопрос Койю, последовавший через пару секунд, прозвучал куда прагматичнее:
- А где наши халаты?
***
Сейран вошел в предбанник в тот момент, когда Джуусан скрепляла влажные волосы Шурей последней по счету шпилькой. Обе девушки уже были одеты в праздничные теплые кимоно, обуты и аккуратно причесаны.
- А где Генерал Ран и остальные? – удивленно спросила Шурей, осторожно прикасаясь к прическе рукой, словно хотела убедиться, что волосы уложены так, как надо.
Джуусан кивнула в ответ на почтительный поклон, адресованный ей Сейраном. Отдав дань галантности, юноша повернулся к Шурей и одарил ее очаровательной улыбкой, способной затмить свет солнца.
- Они решили остаться еще ненадолго.
К его удивлению, та в ответ лишь осмотрела его с головы до ног, укоризненно покачала головой и, поднявшись на ноги, шагнула к нему. Затем подвела его к деревянной скамейке, стоявшей у стены предбанника, и, взглядом приказав ему подвинуться, уселась рядом. Схватив чистое полотенце, Шурей начала насухо вытирать мокрые мягкие пряди его волос, сияющее серебро которых приобрело влажный пепельный оттенок.
- Интересно, что их так задержало? – спросила принцесса, с интересом наблюдая за невероятным развитием событий.
Естественно, Джуусан понимала, что такое ее любопытство было весьма бесцеремонным, а, если быть уж совсем откровенной, то и неприличным, но она просто не могла оторвать глаз от завораживающей картины: Шурей энергично вытирала голову юноши, Сейран, покорно наклонив голову, молчаливо терпел, наверняка, довольно-таки болезненную процедуру. Что-то между молодыми людьми изменилось, приобрело новую глубину, хотя принцесса и не могла сказать точно, что именно.
Как увлекательно.
Сейран пожал плечами на вопрос принцессы, явно потеряв к теме всякий интерес. Все его внимание теперь было обращено на сидевшую рядом с ним девушку.
Шурей, отложив в сторону полотенце, ответила юноше вопросительным взглядом, приподняв брови. Он наклонился еще ближе и скользнул костяшками пальцев по ее горячей щеке.
Джуусан затаила дыхание, пытаясь сделаться как можно незаметнее, растворится во влажном воздухе.
- Госпожа, вы хорошо себя чувствуете?
Шурей зарумянилась еще больше.
- Да. Я… Просто немного перегрелась.
- Вот как.
Их глаза встретились, и в его взгляде засияло то, что до сих пор Шурей видела лишь несколько раз. Нежность. Столько нежности, что даже дыхание перехватывало. Эта нежность была одновременно похожа и не похожа на ту, с которой он наблюдал за малышкой, которая сегодня утром так гордо сидела у него на руках.
В этот момент ей почему-то захотелось, отринув все доводы здравого смысла, спросить, кого именно видит сейчас перед собой Сейран: маленькую девочку из прошлого, которая его обожала, или взрослую девушку из настоящего, способную любить.
Воистину, «глупое любопытство», как выразилась недавно Джуусан-химе. Вот только Шурей не могла с ним больше бороться. В последнее время она, похоже, совершенно разучилась рационально мыслить и здраво судить.
На землю ее весьма бесцеремонно вернули раздраженные голоса мужчин. В предбанник осторожно, друг за другом, вышли трое молодых людей.
И, о Боже, что за невероятные наряды были на них!
На Шуе была белая сорочка не первой свежести с распахнутым воротом и свободными широкими рукавами, подхваченными на запястьях, и свободно болтающиеся на ногах короткие штаны. Император закутался в огромное шерстяное одеяло, скрывающее его с ног до головы. А Койю, как самый здравомыслящий из троицы, отдал предпочтение широкому банному пушистому полотенцу, которое оказалось настолько огромным, что тащилось за ним неким подобием шлейфа.
Последовало долгое, ошеломленное с одной стороны и неловкое - с другой, молчание.
Шурей, немного придя в себя, целомудренно отвела глаза. Сейран, недовольно посмотрев на троицу, потянул госпожу за свою спину, оберегая.
Джуусан тем временем отчаянно старалась не встречаться глазами с Шуе, опасаясь, что, увидев досаду брата на то, что его так жестоко унизили, она не сможет больше сдерживать смех, который и так разрывал ее на части.
И тут один из них все-таки дал волю раздражению.
- Шуе, это ты во всем виноват, – с невообразимой злобой прошипел Койю.
Наконец, не выдержав, Джуусан прыснула. Ее брат, волком посмотрев на советника, недовольно нахмурился, Рьюки лишь плотнее запахнул свое одеяло и вздохнул.
- Джуусан, хватит смеяться и отвернись уже, ты же девушка! – огрызнулся генерал.
- О… Я постараюсь сохранить твою честь и не смотреть на эти оскорбительно обнаженные лодыжки, - закатила глаза его сестра.
- Что случилось, Койю-доно? – с любопытством спросила Шурей, прервав пикировку.
Ободренный возможностью отомстить, Шуе вдохновенно вмешался:
- О, Шурей-доно, вам будет интересно это послушать! Дело в том, что Сейран…
- Я, генерал Ран? – учтиво осведомился тот.
В мягком тоне Сейрана не было угрозы. Угроза крылась в выражении глаз, клятвенно обещавших всяческие кары, если бедняга тут же не отступит.
Шурей, удивленная напряженной паузой, выглянула из-за широкой спины друга. Сейран поспешно принял бесстрастный вид, притушив свой зловещий взгляд, и даже изобразил нечто, похожее на улыбку.
- Нет, впрочем, неважно, - мудро уклонился от ответа Шуе, каким-то образом ухитрившись придать своему лицу беззаботное выражение.
- Нии-сама, - пробормотала Джуусан, уставившись на брата, который в данный момент демонстрировал прискорбное отсутствие мужества.
Воцарилась тишина. Рьюки взглянул на Койю.
Однако тот молчал, лишь бросая сердитые взгляды в сторону Шуе, что, впрочем, последнего нисколько не смущало.
***
Когда они - после долгих споров и довольно яростных возражений советника - все же решили сделать вылазку в нижний город, на зимнюю столицу уже опустились сумерки. Небо было ясным, и все следы плохой погоды исчезли как по волшебству. Пушистые хрупкие облака медленно плыли и скрывались за горизонтом, постепенно окрашиваясь в странный серо-сизый цвет. Небеса таяли в разнообразные оттенки темно-синего и фиолетового, с бледными прожилками тут и там. Даже ветер был идеальным – достаточно сильным, чтобы развеять пороховой дым, и в то же время достаточно слабым, чтобы не нарушить причудливые узоры фейерверков, которые должны были украсить ночное небо столицы в первые часы нового года.
По обе стороны главной улицы шли торговые ряды, дома были богато украшены, дорогу освещали огромные фонари. Они медленно пробирались сквозь оживленные, веселые толпы столичных жителей, стараясь не потерять друг друга из вида.
Прошло полчаса, и их маленькая компания все же разделилась – Рьюки увлек Шурей к торговым рядам, Шуе растворился в веселой толпе, Джуусан с Сейраном оттеснило в сторону.
Джуусан, стоя в нескольких шагах от императора, краем уха слушала уже знакомую ей историю. Рьюки, не отходя от Шурей, торопливо и со счастливым блеском в золотистых глазах, описывал девушке смешные ситуации, недавно произошедшие с ним во дворце. Шурей, внимательно кивала и иногда улыбалась.
Принцесса, с трудом оторвав взгляд от оживленного лица правителя, опустила глаза на лавку с украшениями. На одной стороне длинного стола были изящные золотые и серебряные заколки, на другой – богато расшитые веера.
И недоуменно взирая на нелепо украшенный искусственными фруктами кусок золота, Джуусан задалась вполне логичным вопросом, зачем она тратит здесь время. Несмотря на общительность, она никогда не любила толпу и шум (ей казалось, что весь Кийо собрался на этой площади, и при этом никто не подозревал, что среди них был император), и с удовольствием сейчас совершила бы прогулку верхом на любимой кобылке. Или хотя бы покормила проворного карпа в императорском саду. Где-то внутри нее, противно царапаясь маленькими коготками, снова напомнило о себе одиночество.
Ничего не поделаешь, придется смириться и по возможности развлекаться, как сумеет.
Джуусан бросила взгляд на Сейрана, стоявшего немного в стороне, но, тем не менее, внимательно наблюдавшим за младшим братом. Лицо юноши было замкнутым и бесстрастным; он был молчаливым, как и всегда в ее присутствии, и держался с надменным достоинством, но казался более... мягким. И, несмотря на всю свою неприязнь к принцу, Джуусан была заинтригована.
Словив на себе проницательный взгляд больших, светящихся умом синих глаз, Сейран с любопытством посмотрел на принцессу в ответ.
Не желая играть в гляделки с бывшим принцем, Джуусан с достоинством отвернулась и снова взглянула на оживленно разговаривающую пару. Принцесса никогда – с тех пор, как дала обещание выйти замуж за императора Сайюнкоку - не предполагала, что будет любить своего мужа. Она готовилась к тому, что их совместная жизнь научит ее уважать и доверять ему, что для начала было бы очень даже неплохо.
В конце концов, она привыкла принимать решения самостоятельно, и с раннего детства сама управляла своей жизнью. И всегда с ужасом думала, что воображаемый безликий холодный правитель страны отнимет у нее все это. Что все будет либо как скажет он, либо не будет вообще. Возможно, ее неприязнь к бывшему принцу основывалась на этом пугающем чувстве утраты, которое, хоть и потеряло теперь смысл, все же продолжало подсознательно беспокоить ее.
Слава богу, Рьюки оказался совсем другим. Но, хотя муж из него выйдет неплохой, ее чувства к нему нельзя было назвать любовью. Да, он ей нравился. Нравилось с ним дружить. Они понимали друг друга с полуслова, могли поболтать, пошутить и посмеяться. Она нуждалась в подобном собеседнике. И могла считать себя счастливой.
Но и Сецуна, и императорский двор, и даже сам император ждали от нее лишь одного – наследника. А ведь помимо потребности людей продолжать род, была потребность просто любить.
Джуусан пожала плечами, удивляясь необычным для себя мыслям. Как будто у нее был выбор!
Из толпы вынырнул Шуе, и, буквально сверкая улыбкой, а также превосходным отсутствием манер и такта, с места в карьер осведомился:
- Ревнуешь?
Джуусан, мигом забыв про императора, уставилась на брата, размышляя над тем, что бы тот с ней сделал, если бы она ударила его сейчас чем-нибудь тяжелым. Например, веером, который она до сих пор крепко сжимала в руке.
- Прошу прощения?
Шуе ответил самодовольным взглядом. Очевидно, решил отыграться за случай в бане.
- Это так очевидно.
- Очевидно? Быть не может, - заскрипела зубами принцесса, совсем не в настроении продолжать традиционную пикировку.
- Ну, разумеется, да. Любой человек, проходящий мимо, скажет то же самое, – парировал он.
Она постаралась взять себя в руки и медленно, с расстановкой произнесла, чеканя каждое слово.
- Мы с императором просто друзья. Мы дружим.
- Дружите? Мужчины не дружат с женщинами! – фыркнул тот.
Его многозначительная улыбка невыносимо раздражала ее, и все же она выдержала этот взгляд и ответила с подобной же ухмылкой:
- Нии-сама, желаю тебе найти в этом мире хоть одного друга противоположного пола, и тогда твой кругозор бесконечно расширится. – И немного подумав, добавила: - Если какая-нибудь обиженная девушка не зарежет тебя раньше за склонность к бессовестному флирту.
Шуе закашлялся, поперхнувшись воздухом. Если бы Джуусан могла одобрительно похлопать себя по спине, то непременно бы так и поступила.
- Но это не отрицает того факта, что ты ревнуешь императора к Шурей, - быстро нашелся брат.
Она заскрежетала зубами из-за его невыносимого упрямства, ведь он прекрасно понимал, что она хочет сказать ему! Его улыбочка лучше всяких слов сказала ей об этом.
Шуе невольно рассмеялся. Джуусан была ужасно забавна, когда выйдет из себя! Но вероятно, не стоит оставлять любимую сестру в неведении, ведь объект ее раздумий, с трудом пробираясь сквозь толпу горожан, уверенно приближался к ним.
Принцесса полоснула его яростным, но в то же время беспомощным взглядом. Хохот брата окончательно сбил ее с толку, тем более что смех был вполне искренним. Она так расстроилась, что даже не заметила приближения императора, пока правитель не заговорил.
- Джуусан-химе, могу я с вами немного побеседовать?
- О, Ваше Величество, конечно, а то моя сестра совсем отчаялась привлечь ваше внимание, - встрял Шуе.
Джуусан побледнела, однако через мгновение залилась ярким румянцем и, чуть слышно прошипев «идиот», изо всех сил лягнула брата. Потом схватила императора за длинный рукав и весьма бесцеремонно потащила его за ближайшую торговую палатку, где было относительно тихо и спокойно.
Удивленно взглянув на растрепанную, растерянную, и явно чем-то расстроенную девушку, Рьюки не придумал ничего лучше, чем ободряюще ей улыбнуться.
Джуусан лишь слабо улыбнулась в ответ. Рьюки покачал головой. Ничего не скажешь, Шуе просто неотразим, как и его сестра, но при этом невыносимо ироничный, неисправимо саркастичный и любитель дразнить ни в чем неповинных людей.
- Мы все же вернемся во дворец.
Принцесса испуганно встрепенулась, не требуя объяснений, поскольку достаточно хорошо знала обстоятельства, чтобы понять смысл его слов. Рьюки, верный обещанию, данному им Койю, должен был вернуться во дворец, чтобы принять участие в очередной традиционной церемонии.
- Да, конечно. Я же должна вас сопровождать?
- Об этом Мы и хотели с вами поговорить. Принцесса, вы отнюдь не обязаны принимать участие в официальных церемониях, хотя, готов признать, что в следующем году вам все же придется стоять рядом с Нами. И раз так получилось, что это последний год, когда вы можете встретить Новый год с друзьями, Нам бы хотелось, чтобы вы остались здесь.
Джуусан моргнула, мигом поняв ход мыслей императора. Да, она начала уставать от громких голосов и веселой толпы. И все же, предлагая ей остаться здесь, Рьюки думал о ней, о том, как вернуть ей хорошее настроение.
И поэтому она, оставив при себе прочие мысли, попыталась весело улыбнуться:
- Спасибо.
Рьюки кивнул, и уже хотел уйти, но в последний момент все же решил узнать еще кое-что.
- А что Шуе имел в виду?
- Если не принимать во внимание чрезмерное ехидство и безмозглое упрямство, то ничего важного, - пояснила она, безразлично пожав плечами.
Тем не менее, губы принцессы жалобно дернулись, и Рьюки захотелось ее обнять.
Он привык к ее очаровательной надменности, трогательному чистосердечию, непрестанной болтовне, неизменной честности и искренности. Но не к растерянному молчанию и, тем более, хмурой задумчивости.
И поэтому, с надеждой коснувшись пальцами ее щеки, он мягко сказал:
- С наступающим Новым годом.
***
Голубые, красные, фиолетовые и золотые.
Разноцветные вспышки. Бабочки, звезды, огненные цветы.
- Прекрасно, правда? - прошептала Шурей, когда Сейран, неслышно подойдя к ней, остановился за спиной. Девушка думала, что придется ему объяснять, что именно она имеет в виду, но он, кажется, все понял без слов.
Их смеющиеся взгляды скрестились; наполненное счастьем молчание прерывалось лишь веселым треском взрывающихся в небе фейерверков.
Маленькая толпа, которая собралась вокруг них, приветствовала последнюю вспышку радостными криками, обнимаясь и поздравляя друзей и близких с Новым годом.
- С Новым годом, Сейран.
- С Новым годом, госпожа Шурей.
- С Новым годом, - присоединился к поздравлениям новый голос, глубокий и мелодичный. Шурей подскочила как ошпаренная.
Высокая женщина слева появилась так неожиданно, что Сейран чуть не сбил ее с ног. Он начал было извиняться, и тут заметил, кто стоял перед ним.
- Кочо.
- О, это же Сейран! – длинные ресницы женщины кокетливо приподнялись и опустились, затрепетав.
С его стороны последовал лишь тяжелый вздох.
- Здравствуй, Кочо нээ-сан, - оправившись от удивления, приветствовала Шурей.
Кочо обернулась и расплылась в улыбке. Как всегда, она была исключительно красива. Темные волосы уложены в затейливую прическу, фигура стройная, зеленые глаза сверкают. Искусно наложенная косметика только подчеркивала ее красоту. За ней, стараясь не отставать, поспевала стайка хихикающих девушек. И все девицы без исключения помахивали огромными веерами и посматривали из-под густых ресниц на Сейрана, который резко выделялся из толпы необыкновенными волосами серебристого оттенка и серебристо-зеленоватыми глазами. И немудрено: чтобы описать юношу, слова «привлекательный» было недостаточно.
- Похоже, императорский двор сегодня постарался на славу, - заметила Кочо, тоже взмахнув веером, словно огромным разноцветным крылом.
Шурей с трудом оторвала взгляд от невозмутимой картины, которую представляла застывшая фигура непоколебимого молодого человека.
- Это точно.
В воздухе повисло молчание. Жизнерадостные девушки, осознав, что красавец-юноша ни в какую не желает обращать на них внимания, разлетелись в разные стороны, где их с радостью встретили пышущие весельем, гораздо более приветливые гуляки.
Кочо, с треском захлопнув веер, обняла Сейрана за плечи, отчего тот, вздохнувший было с облегчением, снова напрягся, настороженно застыл.
- Как всегда холоден, Сейран? – изумрудные глаза женщины весело блеснули. – Мои девочки уже стали делать на тебя ставки.
Сейран нервно дернулся, но, приложив сверхчеловеческие усилия, все же сумел остаться на месте. Он знал: эта женщина могла загнать в ловушку кого угодно. Сколько бы он не злился, для Кочо все оставалось лишь забавной игрой. Сколько бы он не боролся, последнее слово всегда оставалось за ней. И он понимал, что в этом случае лучше всего было с честью отступить.
Поэтому юноша позволил здравому смыслу взять верх над гордостью и воздержался от достойного ответа. Вместо этого Сейран раздвинул губы в самой лучшей своей улыбке, снова привлекая к себе непоколебимое внимание женской половины бурлившей вокруг них толпы, и с вызовом уставился в ярко-зеленые глаза. Кочо, не задумываясь, ответила ему тем же.
Этот странный безмолвный поединок длился несколько секунд, и все это время Шурей зачарованно наблюдала за их противостоянием. Заметив внимательный взгляд девушки, Кочо тут же сменила тактику. Весело сверкнув белоснежной улыбкой, встала на цыпочки, приблизила губы к щеке Сейрана и что-то прошептала ему на ухо.
Тот вдруг отпрянул от женщины, словно обжегшись, и ошеломленно вскинул брови. Его глаза из серо-зеленых в мгновение ока стали стальными, жесткими, гневными.
Кочо, вдоволь насладившись произведенным эффектом, мелодично рассмеялась и, похлопав Сейрана по руке, величественно удалилась вниз по улице.
Он молча смотрел ей вслед, стиснув зубы, не в силах вымолвить ни слова. Шурей, чувствуя непонятное, но буквально съедающее ее изнутри желание привлечь внимание друга, насмешливо бросила:
- Потерял дар речи от ее красоты?
Одна серебряная бровь недоуменно поползла вверх. Шурей сжалась, но сомнительная цель все же была достигнута – она вновь завладела его безраздельным вниманием. Глаза Сейрана, посеревшие было от негодования, теперь начали вновь обретать свой обычный серо-зеленый цвет.
- С чего бы это мне его терять? – запротестовал он.
- Но ведь ты признаешь, что Кочо нээ-сан невероятно красива? – хмуро спросила девушка.
Юноша – теперь действительно потеряв дар речи - уставился на нее. По-видимому, мыслительные процессы подруги были недоступны его уму.
- Кажется, меня только что назвали легкомысленным юнцом?
- Ничего подобного.
- Во всяком случае, я обижусь, - задумчиво решил Сейран, проведя ладонью по усталым глазам.
Шурей рассмеялась и безмолвно взяла его за руку, переплетя пальцы, пытаясь запечатлеть в памяти точный оттенок серебристых волос и каждую черту красивого, залитого лунным сиянием и красноватым светом фонарей лица.
Джуусан, задумчиво вцепившись в предплечье весьма удачно подвернувшегося под руку брата, озадаченно вздохнула. Шуе, едва не поперхнувшись, проглотил очередной кусочек безумно вкусного данго, осторожно покосился на сестру, но так и не попытался освободиться от крепкой хватки тонких пальцев. Нога генерала еще болела, напоминая о необходимости быть серьезным и учтивым и, по возможности, не напоминать сестре о своей ошибке. Но опасения Шуе были напрасны: Джуусан, склонив голову набок, внимательнейшим образом изучала взглядом стоявших перед ними друзей.
Шурей и Сейран, взявшись за руки и, похоже, совершенно забыв про друзей, тихо разговаривали. Их склоненные друг к другу головы создавали поразительный, чудесный контраст серебристого и иссиня-черного.
Сейран улыбался. В светлых глазах светилась неподдельная доброта, на губах играла мягкая, понимающая улыбка - вполне теплая улыбка для бывшего принца.
Джуусан-химе совсем запуталась в своих чувствах к нему. Жгучая неприязнь, сравнимая с ненавистью, которую она испытывала к принцу Сейену, приглушилась любопытством и желанием узнать загадочного молодого человека поближе. Присутствие рядом Шурей и Рьюки невероятно преображало его. Он был похож на монету – с новой стороной приходило новое обличье.
Иногда у него было лицо человека, терзаемого болью. Иногда он был слишком властен, самоуверен, холоден и жесток. Но теперь она понимала, что Сейран может быть иным. Что есть другая сторона, которую он редко показывал посторонним. Сторона, которая может ей понравиться. Бывший принц был интригующей головоломкой.
А Джуусан терпеть не могла неразгаданных загадок.
Часть 10. Энсей
Неделя праздников прошла, и жизнь вернулась в свою обычную колею. Однако шел день за днем, а Шурей все чаще проводила ночи с широко открытыми глазами, ощущая рядом с собой пугающую пустоту. Она никогда не думала, что ее кровать будет казаться ей чересчур широкой, чересчур огромной. Она могла переворачиваться с боку на бок сколько душе угодно, всласть потягиваться и даже лечь поперек матраса. В конце концов, она спала в собственной постели.
Одна.
Секунды сливались в минуты, минуты – в часы, а часы походили на бесконечность.
Определенно, ее кровать была слишком большой для одного человека. Теперь, когда она узнала, каково это – спать вдвоем, делить драгоценное тепло и просыпаться в надежных объятиях сильных рук, - это лишнее пустое пространство наполняло ее одиночеством. Она пыталась призвать на помощь воображение, но пустые фантазии не приносили тепла. С таким же успехом она могла попробовать внушить себе, что ее вообще здесь нет.
Шурей с неприятным удивлением осознала, насколько холодными были ее простыни - они были невыносимо холодными. Наверное, они всегда были такими, просто девушка не замечала этого, считая такой холод естественным.
Шурей поежилась и закрыла глаза.
За два дня зимней бури – странно счастливых, не смотря ни на что, дня - Шурей настолько привыкла к теплой, тихо спящей рядом фигуре Сейрана, что теперь, когда камин был починен, и все вернулось на круги своя, ей было не по себе.
Это было нормально, но почему все ощущалось, как что-то неправильное?
«Я не могу снова привыкнуть к этому одиночеству», - наконец призналась самой себе Шурей, прикрыв усталые глаза рукой. Мысли и недостаток сна сводили ее с ума, девушка чувствовала себя почти больной. Она волновалась за Сейрана, вспоминая мучившие его кошмары. Каждый раз, когда она вспоминала наполненные ужасом светлые глаза, ей хотелось тут же сорваться с места и бросится в его комнату.
Он спасал ее от ужаса гроз, она прогоняла тревожащие его сновидения. Это был их мир, необычайно хрупкий и в то же время построенный на таком незыблемом доверии, что казался прочнее самых крепких уз.
Шурей уставилась в потолок. Она должна была знать, что с ним все в порядке, иначе скоро сойдет с ума. Но он наверняка спокойно спал, пока она беспокойно ворочалась и придумывала какую-то ерунду.
Ее комната теперь казалась ей пустой и безжизненной.
И, чтобы отогнать таившихся по темным углам призраков тоски и грусти, она снова и снова перебирала золотистые осколки памяти о тех нескольких днях, которые принадлежали только им.
На следующее утро Шурей, проспав, опоздала к завтраку, но ничего страшного не произошло: и Сейран, и отец засветло ушли во дворец.
Небо было безоблачно и сияло синевой. Зимнее солнце целовало покатую льдистость крыш и снежную пушистость дорог. Это был великолепный январский день, дул прохладный, но приятный и легкий ветерок.
У нее просто не было ни аппетита, ни желания стоять у печи: противоречивые эмоции раздирали ее, не оставляя места более простым ощущениям.
Бесцельно побродив по родному особняку, в каждом закоулке которого таились призраки драгоценных воспоминаний, Шурей еще сильнее растравила себе душу, и, наконец, затопив печь, принялась готовить обед.
***
Во второй половине дня погода ухудшилась, сделалось холоднее, ветер стал злее: он свистел и рвался сквозь голые ветки деревьев их сада, но снег все же не шел.
Откликнувшись на громкий, требовательный стук, Сейран склонился в поклоне и протянул руку к двери. Но вся его изысканная галантность мигом улетучилась, как только он узрел гостя.
У двери их дома стоял Энсей, который, по расчетам Сейрана, должен был мирно и - что было бы, по его мнению, совсем чудесно - перманентно пребывать в провинции Са.
Сейран дьявольским усилием воли подавил в себе желание захлопнуть дверь перед носом так называемого друга и притвориться, что отчаянный стук в дверь был всего лишь игрой ветра и снега. Его остановила улыбка, которая казалась прочно приклеенной к лицу Энсея. Очевидно, тот был уверен, что возьмет верх.
Ха! Вызов был брошен и принят.
И поэтому он не пошевелился. Тоном необычайно спокойным и тихим, хотя Энсей, который едва ли не лучше всех знал Сейрана, назвал бы его жутко зловещим, юноша учтиво осведомился:
- Зачем пожаловал?
Затаив добродушную усмешку, Энсей фамильярно шлепнул ладонь на плечо друга. Поморщившись, Сейран дернул предплечьем, пытаясь сбросить оскорбительную конечность. В темно-зеленых глазах Энсея что-то блеснуло, но улыбка не исчезла, и руку он не убрал.
Быстро нарезая на мелкие кусочки свежий лук, Шурей, тем временем, приготовилась терпеливо ответить на очередной вопрос отца о своем самочувствии, но, не услышав ни слова, оглянулась. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как Энсей поспешно протискивается в дверь мимо застывшего на пороге Сейрана.
Когда суматоха немного улеглась, а недоверчивые и радостные возгласы утихли, на внезапного гостя посыпался град вопросов. Оказалось, что Энсей покинул провинцию Са и обязанности губернатора для того, чтобы обсудить некоторые вопросы с императором. И, разумеется, он не мог упустить чудесную возможность навестить старых друзей.
Усадив хмурого, как осенняя туча, Сейрана и оживленного Энсея за стол рядом с отцом, Шурей бодро продолжила готовить ужин. Но, несмотря на то, что стряпня была в самом разгаре, спину девушки сводило от холода. По всей видимости, раскаленный очаг был чересчур далеко от стола: то, что кипело на плите, не могло растопить ледяное напряжение, которое излучала напряженная фигура светловолосого юноши. Всякий шаг навстречу со стороны Энсея подавлялся таким количеством колючего сарказма и неприкрытого раздражения, что казалось чудом, как тому удавалось отшучиваться, подтрунивать над другом и оставаться при этом целым и невредимым.
Шурей попыталась сопротивляться расцветающей на губах улыбке, но безуспешно.
За всей этой безжалостной колючестью и напускным легкомыслием, несомненно, скрывалось взаимное уважение и проверенная временем и множеством испытаний дружба. Шурей понимала, что Энсей, в каком-то смысле, лучше нее знал Сейрана, но эта мысль не вызывала больше зависти – у молодых людей было общее прошлое, и если это прошлое приносило Сейрану столько боли даже во сне, то пусть оно дальше покоится в самых дальних глубинах их памяти. Ей, Шурей, хватит и настоящего.
- Но я здесь не только для того, чтобы повидать вас, - приветливо пояснил Энсей, когда они, наконец, уселись за стол. – И хотя я не могу назвать ни одной причины, за которую меня следовало бы прожечь негодующим взглядом…
Энсей выразительно посмотрел на юношу слева, но тот даже не подумал опустить глаза. К несчастью, его недовольству не суждено было смягчиться к тому времени, когда он насытился, на что втайне надеялась Шурей.
- Я немного побуду вашим гостем…
- Нахлебником,- пробормотал под нос Сейран, заработав укоризненный взгляд Шоки.
- Гостем, - не моргнув и глазом, повторил Энсей. - Будь я нахлебником, поверьте, я бы поленился доставить вам это.
И он шутливо помахал в воздухе письмом.
Удивление в глазах Сейрана, казалось, на какое-то мгновение, словно отражая ее собственное счастье, сменилось радостью, но Шурей не была в этом уверена. Однако каковы бы ни были эти первые эмоции, они почти мгновенно уступили место более угрюмой - более привычной для него в присутствие Энсея - маске.
***
Шторы были полностью раскрыты, позволяя неестественно желтому лунному свету проникать в комнату, одно окно было приоткрыто, морозный воздух медленно, но верно просачивался внутрь, перебивая тепло, исходящее из камина.
Время от времени по комнате проносился ледяной ветер – смертельный вздох зимней ночи, и короткие пряди его распущенных волос скользили по щекам и лбу. Свеча трепетала, жалобно моргала, но упрямо горела, освещая комнату, бросая на пол и стены длинные, неестественно изогнутые тени.
Вокруг него царила тишина, прерываемая лишь парой звуков: его дыханием, шорохом штор, потрескиванием дров в камине. И неприятным, но странно успокаивающим звуком переливающегося из бутылки в маленькое блюдце саке. Плошка наполнилась, и он отодвинул полупустой сосуд подальше, крепко сжав маленький кусок фарфора тремя пальцами правой руки.
Он прекрасно знал, что в данный момент выглядит отнюдь не образцово, не правильно и, тем более, не благородно. Вся его тоска и усталость ощутимо висели в воздухе. Да, он был противен даже сам себе.
В таком состоянии его и нашел их внезапный гость.
- Энсей, - в голосе Сейрана на этот раз не ощущалось ни ненависти, ни злости.
Названный мужчина вздохнул, в сумраке отыскал свободный стул, медленно опустился на него и задумчиво уставился на друга.
Глаза Сейрана, несмотря на присущий им обычно светлый оттенок, казались темными и бездонными. На его лице застыло то же непроницаемое выражение, что и во время разговора за ужином.
Юноша снова заговорил, словно продолжая начатую ранее, но не озвученную до этого момента мысль:
- Пальцев на обеих руках не хватит, чтобы пересчитать все случаи, когда меня могли убить, но мне всегда удавалось отделаться всего лишь несколькими ранениями, несмотря на немыслимое количество оружия, которым меня пытались уничтожить. До сих пор я выживал, прилагая при этом минимум усилий. Итак, скажи честно, это мое счастье, мое несчастье или удивительное совпадение?
Сейран чувствовал себя загнанным зверем, а прибытие Энсея лишь разбередило старые раны. Никогда в жизни ему не было так плохо. Воспоминания о прошлом наполняли его мучительной тоской, а сознание собственной беспомощности терзало день и ночь. Ежедневные походы во дворец превратились в пытку, а ночные кошмары не переставали истязать его и без того усталое сознание. Он решил напиться до умопомрачения, чтобы отвлечься от своих мыслей, но и этого, похоже, оказалось недостаточно.
Он как никогда нуждался в поддержке и ободрении. В улыбке Шурей. Но Сейран с каждым днем все отчетливее понимал, что рано или поздно ему придется забыть про этот, едва ли не единственный источник его счастья, и от этого на душе становилось еще тяжелее.
Энсей, как всегда, понял его без слов. Поразительное качество, которое, тем не менее, не уставало его раздражать.
- Знаешь, ты совершенно не боишься смерти. И, смею заметить, это ненормально. Но в следующую секунду рядом с тобой появляется Шурей, и ты превращаешься в редкостного труса. Ты впадаешь в крайности. Хочешь, я объясню тебе, почему так происходит? Все потому, что легко быть храбрым и плевать в лицо смерти, когда нечего, некого защищать.
Сейран тут же рассвирепел, но, помня о том, что нуждается в совете, благоразумно сдержался. А Энсей, тем временем, не унимался:
- Когда ты собираешься забыть, наконец, о прошлом и начать все заново? - спросил он. – Тебе совершенно ни к чему продолжать так жить. Может, пора обзавестись семьей?
- Семьей? - угрюмо усмехнулся Сейран, - Да участи моей супруги не пожелаешь даже злейшему врагу.
Энсей вопреки себе расхохотался, пытаясь вытеснить из сознания картину: Мэйшо в свадебном кимоно. Сейран, каким-то образом догадавшись о ходе его мыслей, кинул на друга свирепый взгляд.
- Убирайся, таракан, — прошипел он.
- Ну уж нет! Останусь, пока не женишься. Чем скорее ты это сделаешь, тем скорее избавишься от меня. Итак, когда свадьба?
Сейран заскрежетал зубами, но не произнес ни слова. Недобрые мысли лучше держать при себе. Немногие обстоятельства и немногие люди могли расстроить ту выдержку, то железное самообладание, которое Сейран вырабатывал годами, самообладание, столь необходимое в его профессии, но сегодня он с трудом сдерживался, в который раз столкнувшись с ослиным упрямством и невыносимой настырностью Энсея.
Сейран отвел взгляд и перевел дыхание. Когда он снова подняла голову, его лицо уже ничего не выражало, а голос был сухим и деловитым:
- Но я подумываю испытать ее.
- Кого? Жену? – все еще задыхаясь от смеха, выдохнул Энсей.
- Судьбу, - Сейран залпом допил саке и с грохотом поставил плошку на стол.
Боже, на этот раз его обычная хандра зашла слишком далеко!
Энсей встревожено покачал головой. Он знал, что в глубине души Сейран ищет смерти. Знал еще с той самой первой минуты, когда он встретил бездушного, совершенно отчаявшегося Маленького Урагана в Банде Убийц. Ничто за эти годы не смогло поколебать в бывшем принце твердого убеждения, что его жизнь больше не стоит и медной монетки.
Энсей уже не раз видел друга в таком состоянии. Но, к счастью, в отличие от него, Энсей был оптимистом, способным вытянуть молодого человека из пропасти отчаяния.
- Знаешь, какая между нами разница?
- Я неотразим и образован? – саркастически вопросил Сейран.
- Если ты хотел таким образом сообщить, что я неумен и скучен, то тебе это не удалось. Так вот: в отличие от тебя, я не стал бы отрицать, что встретил женщину, с которой не возражал бы провести остаток своих дней.
- Тебе не обязательно мучиться тут со мной. Отправляйся на поиски дражайшей половины хоть сию секунду.
- И оставить тебя тонуть в собственном самоуничижении?
- Я ни в чем не тону.
- Да? Еще немного, и ты потонешь в саке.
Сейран уставился в потолок.
«Не стал бы отрицать, что встретил женщину, с которой не возражал бы провести остаток своих дней?» Энсей всегда знал, на какую рану посыпать щедрую щепоть соли.
Сейран не мог четко сказать, когда именно клятва, данная им подле смертного одра ее умирающей матери, переросла во влечение, желание, нет, необходимость оградить свою госпожу от всех и вся. Шурей была обещанием, но его стремление защитить ее было уже чем-то большим.
Конечно, он догадывался, что все это было частью любви. Его сердце знало это, но сознание, отгораживаясь всевозможными причинами и здравым смыслом, отрицало это.
И вот, наконец, пришло время, когда со всех его убеждений медленно, болезненно начали сдирать ту занавесь, которая служила оправданием, которая была «обещанием». Остались только жалкие в своей неприкрытой наготе искренние чувства: страх, тревога, капля надежды - и неожиданно глубокая до безумия любовь.
Но какая от всего этого разница, если она не чувствует к нему того же?
Что бы он не испытывал к ней, он никогда не сможет протянуть руку и – сквозь стену предубеждений, чужого несчастья - эгоистично забрать себе то, что так отчаянно желал. Еще совсем немного – и Шурей придется выйти замуж. Эта мысль уже давно приходила ему в голову. Наступит день, когда она покинет его с улыбкой на лице. А потом наступит новый день. И еще один. Он привыкнет к одиночеству. Ему придется привыкнуть.
Сейран плотно сжал губы и стиснул зубы, чтобы не застонать от тоски, отчаяния и беспомощности. Потом нечеловеческим усилием воли загнал боль в самую глубину души за железный панцирь, где давно прятал все свои эмоции.
- И как же ты собираешься испытать эту самую судьбу? – пользуясь предоставленной паузой, взволнованно спросил Энсей. Он знал: пока друг в неадекватном состоянии, из него еще можно что-нибудь вытянуть. По правде говоря, это и была его первоначальная цель, с мыслью о которой он начал этот безумный алкогольный марафон.
Но прежде чем Сейран успел ответить, в дверях без стука появилась Шурей. Энсей разочарованно моргнул. Придется ждать, а он все же тревожился, что Сейран в своем нынешнем состоянии может решиться на что-то опрометчивое.
Девушка, поморщившись от резкого запаха спиртного, с отчаянием посмотрела на друга. В руке Сейран сжимал плошку с саке, вероятно, далеко не первую: недаром его глаза заметно покраснели: то ли от недостатка сна, то ли от выпитого.
- А, госпожа.
Он молча поднял на нее бесстрастный взгляд и лениво улыбнулся. Ни малейшего любопытства, ни расспросов, почему она вдруг оказалась здесь. Казалось, юноша ждал ее, несмотря на довольно поздний час. Слабый свет единственной зажженной свечи творил чудеса с его тонкими чертами лица, оттеняя их красоту самым невероятным образом.
Шурей укоризненно покачала головой, решив, что он все-таки пьян. Энсей, отвернувшись, постарался скрыть улыбку.
- Сейран, ты опять пил саке? – в отчаянии вздохнула девушка.
Тот поморщился, услышав смятение и разочарование в родном голосе.
Да, именно, несмотря на все обожание, всю любовь и все восхищение, он не был идеальным. Его эмоции постепенно просачивались наружу, кирпичик за кирпичиком разрушая каменную стену его самообладания, его здравомыслия.
Он не был идеален, и он понимал это. И все же был уязвлен ее тоном гораздо больше, чем ожидал.
- Насколько я понимаю, он намеревался напиться до бесчувствия, но дело в том, что спиртное на него практически не действует. Вероятно, эмоции, терзающие нашего малыша, весьма сильны.
Столь бесцеремонное заявление Энсея было вознаграждено уничтожающим взглядом. Оскорбленный полученным прозвищем, Сейран надменно процедил:
- С каких это пор ты понимаешь, что я чувствую?
- С тех пор, как я решил взять тебя под свое крыло, - жизнерадостно объяснил Энсей.
- Держи свое крыло при себе. Мне оно ни к чему.
Но Ро Энсей, черт его побери, как всегда, оказался прав. Саке, неприятным огнем скользнув в желудок, не принесло с собой ничего, кроме легкого головокружения. Его разум был по-прежнему ясным, мышление острым. Вопросы оставались бесполезными и бесконечными, а ответов на них так и не появилось.
Энсей лишь пожал плечами, не обращая внимания на резкий тон друга, и шутливо протянул:
- Ни одна из его подружек не смогла вынести этот отвратительный нрав.
Шурей натянуто улыбнулась.
- Подружек? И много их было, если не секрет?
- Толпы, - убежденно заявил Энсей, - Сотни. Может, тысячи.
Сейран фыркнул, не поднимая головы от зажатой в руке плошки.
- Не смейся, - яростно прошептал Энсей, - я же пытаюсь заставить ее ревновать.
И подмигнул ошарашенной девушке. Шурей поперхнулась, закашлялась и шлепнула чересчур развеселившегося мужчину по руке. Поскольку никто не попытался поддержать разговор, последовало неловкое молчание.
Шурей перевела дыхание и вовремя успела перехватить ладонь Сейрана, вновь потянувшуюся за бутылкой саке.
- Все, хватит, - твердо сказала девушка.
В обращенном к ней взгляде немедленно вспыхнул и застыл серебряный лед. Девушка вздрогнула, закусила губу, но собственных глаз не отвела. Юноша вздохнул, и Шурей на мгновение испытала своего рода чувство радости из-за того, что не уступила.
Ледяная комната опять погрузилась в тишину.
Светская беседа не получалась.
Энсей пожал плечами, беспрекословно поставил свою плошку на стол, и его улыбка потускнела, когда он решительно поднялся.
- Ну, я вас оставлю и пойду, пожалуй, обратно спать. Химе-сан, тебе нужна моя помощь? - Энсей выразительно кивнул в сторону Сейрана.
- Спасибо, но я справлюсь, - немного растерянно поблагодарила она.
Энсей неторопливо направился к выходу и, чуть помедлив у двери, быстро взглянул на юношу. Тот по-прежнему оставался внешне спокойным, хотя, возможно, с таким же успехом мог скрывать за невозмутимой маской бешенство или горькое разочарование.
Энсей подождал еще несколько секунд, но Шурей все же не остановила его. Что ж, вполне вероятно, что его волнение беспочвенно. Он, не оглядываясь, вышел из комнаты, не прибавив больше ни слова.
Однако пока он не скрылся из вида, Энсея провожали сузившиеся серебристо-зеленые глаза.
***
За тихим стуком закрывшейся двери последовала пронизывающая тишина. Лицо Сейрана снова было непроницаемо, он молчал.
Шурей хмуро посмотрела на полупустую бутылку с саке. Как ни странно бы это звучало, ей не нравилось вовсе не то, что он пил, а то, из-за чего он это делал. Она видела его в таком состоянии всего лишь раза три за всю жизнь, и не сказала бы, что обстоятельства были очень радостными.
Сейран совершенно измучен, несчастен, тоскует. Все существо его разрывалось от невыносимой боли, и она чувствовала это.
У нее сжималось сердце. Его тихое страдание было куда хуже, чем крик или озлобленность. Ей ужасно хотелось обнять его, предложить другу улыбку. Но ее останавливало и угнетало то, что в поисках утешения Сейран предпочитал обращаться к алкоголю и пьяному забытью, а не к ней. Она была совершенно беспомощна, и эта мысль вызывала в ней лишь смятение и отчаяние.
Наконец, Сейран, словно на что-то решившись, порывисто поднялся, но покачнулся и вынужден был опереться рукой о стол, пока не перестала кружиться голова. Потом, даже не удостоив озадаченную девушку взглядом, направился к выходу.
Но, судя по сокрушенному на пол табурету и последовавшему грохоту, головокружение все еще давало о себе знать. Во всяком случае, держался на ногах он не совсем твердо и потому, дошагав до двери и открыв ее, прислонился к косяку. Шурей ринулась к другу, опасаясь, что он переполошит своим способом передвижения весь дом.
- Куда ты идешь? - поспешно прошептала она. – Это же твоя комната.
И протянула руку к дверной ручке.
Сейран уставился на нее, в его глазах внезапно вспыхнул непонятный ей, молчаливый интерес. Шурей покраснела, разжала пальцы и отступила на шаг назад, к камину.
Сейран, наоборот, резко шагнул к ней и захлопнул дверь, которую потрясенная девушка не успела закрыть. Неожиданно очутился совсем рядом. Навис над ней. Близко, слишком близко. Не позволяя ей отступить. Положив ей руки на плечи. Пригвоздив к месту. Она поспешно попятилась, ощущая, как колотится сердце.
Сейран, как ни в чем не бывало, последовал за ней и взял за руку, чтобы не вздумала снова ускользнуть.
Так вышло, что сегодня все запасы его терпения были истрачены на разговор с Энсеем.
- Сейран, - лихорадочно пробормотала она, теряясь в мыслях, - что ты делаешь? Честное слово, я вовсе не хотела приказывать тебе, просто ты неважно выглядишь, и я…
Ее взволнованную тираду перебил веселый смешок. Сильные руки обвились вокруг талии. Шурей охнула, чувствуя, как невыносимо горят щеки.
- Я знаю, госпожа.
Он коснулся губами теплой кожи у нее на виске. Шурей слегка отвернулась, лишившись присутствия духа из-за его неожиданно ласкового жеста.
- Сейран?
Он нагнул голову и поцеловал ее в шею со всей нежностью, на которую только был способен. Шурей задрожала, но не отпрянула от него. Она совсем перестала понимать его, а главное, себя. Что с ней происходит такое, от чего все ее чувства обострились? От чего она не спит по ночам, постоянно пребывает в замешательстве и тревоге? От чего ее надежды ярко вспыхивают, а потом внезапно рушатся? Она была напугана.
И прежде, чем она лишилась разума от тех нежных поцелуев, которыми Сейран покрывал ее шею, она выпалила:
- Перестань, Сейран! Отпусти меня!
От смятения, испытываемого ею, голос Шурей прозвучал чересчур резко.
Сейран, вздрогнув, поднял голову. Шурей рывком высвободила свои руки из его пальцев и заставила юношу разжать объятия, удивляясь про себя, что ей это так легко удалось. Несколько мгновений он был пугающе неподвижен, однако потом снова шагнул к ней.
Девушка поспешно забежала за стол, но это не помогло, потому что Сейран не поленился обойти кругом. Чтобы отвлечь его, она быстро сообщила:
- Сейран, подожди. Я… Мне нужно поговорить с тобой кое о чем.
Казалось, он ее не слышал. Шурей метнулась в сторону. Вернее, попыталась метнуться. Сейран опять схватил ее за плечи - и она затрепетала в его руках.
- О чем же? – промурлыкал юноша, опустив голову и коснувшись ее лба своим.
О чем что? Ах, о чем? О чем? Его голос, руки, слова и действия оказывали на нее такое воздействие, что она даже забыла, о чем собиралась поговорить с ним, и сейчас это было, по меньшей мере, некстати.
- Сейран…
Он заставил ее замолчать поцелуем. Успех был немедленный. И пробудил в девушке немало воспоминаний. Цепляясь за остатки разумных мыслей, Шурей уперлась руками в его плечи, пытаясь отстраниться. Но стальные руки все сильнее сжимали ее талию, пока девушка не замерла. Прикосновение его губ было мягким, едва ощутимым, но она задрожала, почувствовав, как по спине у нее поползли мурашки.
- Вам холодно? – прошептал Сейран.
Девушка покачала головой.
Он чуть отодвинулся и сжал ее лицо в ладонях.
- Ты пьян, - жалобно прошептала Шурей с такой трогательной откровенностью, что Сейран расплылся в улыбке.
- Да, - не моргнув глазом, подтвердил он. Он словно схватился за любезно предоставленную ему удобную причину, и это ей совсем не понравилось. На самом деле, он вовсе не выглядел пьяным. Блеск в его глазах остался таким же острым, взгляд – таким же осмысленным. Но кто, скажите на милость, останется трезвым, опустошив полбутылки крепчайшего спиртного?
Она отвела глаза, уклоняясь от его пронзительного взгляда, и он решительно взял ее за подбородок. От подбородка его пальцы скользнули по щеке, потом запутались в ее распущенных волосах. Шурей сдержала дыхание, ожидая, что Сейран снова поцелует ее, но он лишь пристально смотрел ей в глаза.
- Скажите, госпожа, меня так трудно полюбить?
Она воззрилась на него, едва веря собственным ушам. Почему он задает такой вопрос?
- Что?
- Невозможно?
Она еле заметно покачала головой. Но, казалось бы, он разговаривает сам с собой, не обращая на ее протест никакого внимания. Ее сердце дрогнуло, потом забилось еще быстрее. Шурей хотелось сказать ему, что полюбить его, на самом деле, было так легко, что от этого становилось страшно. Ей хотелось рассказать ему, как счастлива она оттого, что они вместе, и что он рядом с ней. И какую странную, мучительную тягу испытывает она к нему. Однако Шурей быстро подавила возникшее желание открыть ему свое сердце. Он был пьян.
- Можно мне вас поцеловать? – прошептал он ей на ухо, и она снова задрожала, в волнении сжав ладони. Она пожалела, что сама не пьяна. Она пожалела, что не может дать волю своим сдерживаемым чувствам и получить радость от того, что они вместе. Она пожалела, что на этот раз он решил спросить разрешения. Все, что она испытывала, было бесконечным сожалением. Она устала сдерживать свои чувства, сохраняя в их отношениях дистанцию, которая была ей нужна для самозащиты. Она больше не могла позволить себе расслабиться в его присутствии, весело смеяться и утешать его. И от этого ей было куда хуже, чем от вины, которая, без сомнения, придет позже.
И, выбросив все мысли из головы, она качнулась к нему, обняв его шею руками, и это было все, что ему требовалось. В мгновение ока он прижал ее к себе изо всех сил и впился губами в ее губы. Казалось, Сейран обрушился на нее, словно цунами, и это яростное прикосновение сначала испугало девушку, но потом страх растворился в других, сладко-горьких ощущениях. Поднявшись на цыпочки, она прижалась к его теплому телу, ощущая каждую стальную мышцу, и ответила на его поцелуй со всей силой собственного желания. Сейран, не отрываясь от ее губ, тихо вздохнул, когда ее пальцы погрузились в его волосы, и ласкающим движением провел рукой по ее телу. Это пьянящее чувство вскружило девушке голову, и она выгнулась ему навстречу, вздрогнув, когда ее грудь коснулась его груди. Поцелуи Сейрана стали нежными, легкими. Он очертил губами линию ее подбородка, и она покорно склонила голову набок. Юноша добрался до ее уха, потом снова поцеловал ее в губы.
И тут все закончилось. Юноша с трудом оторвался от ее губ, поцеловал высокий лоб и закрытые глаза, а потом прислонился подбородком к ее темной макушке и замер. Никто не нарушал молчание.
Шурей шевельнулась, и объятия Сейрана мгновенно сжались.
- Нет, - упрямо заявил он, и Шурей с удивлением почувствовала, как от этого - до боли знакомого - упрямства расцветает на ее лице улыбка.
Она не нашлась, что ответить, и вместо этого поискала взглядом кровать, надеясь, что от этого разговора его отвлекут приготовления ко сну. Однако постель уже была расстелена.
- Сейран, я хочу спать, - эти слова прозвучали настолько по-детски, что через секунду улыбались уже оба. Он кивнул. Его серо-зеленые глаза встретили ее взгляд, и девушка со все возрастающей радостью почувствовала, как возвращается к ним то самое молчаливое понимание, то самое глубокое знание друг друга, которого ей так не хватало.
- Слушаюсь, госпожа, - шутливо прошептал он, наклонился и подхватил ее на руки. Ее руки тут же обвились вокруг его шеи.
Приблизившись к кровати, он уложил ее под одеяло и на этот раз, не дожидаясь ее уговоров, лег рядом. Следовало бы проверить, хватит ли на ночь дров в камине, но у Сейрана, похоже, ни на что не хватало энергии. Он по обыкновению свернулся калачиком, закрыл глаза - и почти мгновенно заснул. Шурей еще некоторое время бодрствовала, медленно приходя в себя, устраиваясь поудобнее в его объятиях. Ей было так уютно рядом с ним! Его близость тревожила ее лишь тогда, когда она начинала видеть в нем не только друга, а это, к ее полному смятению, случалось все чаще.
Наконец, опустив голову на его руку, она провела ладонью по мягким серебряным волосам, беспомощно, нежно улыбнувшись:
- Я не могу без тебя жить. Не знаю, как это еще сказать.
Сейран вздохнул чуть глубже, но продолжил спать, не подозревая о ее переживаниях. Да и ее глаза сами собой закрывались. Длинный день с его непредсказуемыми поворотами событий утомил ее, настолько, что она уже не могла осмыслить все подробности произошедшего. В конце концов, Шурей также погрузилась в сон, тесно прижавшись к Сейрану, и этой ночью ни одного из них не посетили мучительные сновидения.
Часть 11. Принц и принцесса
День выдался на редкость солнечным, и зимнее светило пускало тонкие лучи в большие окна императорского гарема, по-зимнему довольно-таки скудно грея. Но для свободолюбивой принцессы, не любившей холод, даже такое скромное количество тепла было поводом для счастья.
Решив не терять даром драгоценные минуты, Джуусан нетерпеливо распахнула двухстворчатое окно, наклонилась, медленно сняла с ног туфли из мягкой кожи и одну за другой осторожно поставила ступни на освещенную солнцем полоску деревянного пола. И, закрыв глаза, затаив дыхание, замерев на месте, словно озябший цыпленок, немного постояла под мягкими, ласковыми лучами ослабевшего солнца, каждой клеточкой кожи ощущая желанное тепло. Но, расслабившись и забывшись, снова нечаянно подпустила к себе уже давно мучавшие ее беспокойные мысли.
Пустовавший долгие годы гарем был слишком огромен и слишком просторен для нее одной. Сколько бы роскошных комнат она не заняла, творчески расставляя сундуки с одеждой тут и там, сколько бы щебечущих служанок не привела, она все равно будет ощущать этот призрак одиночества внутри, эту странную, высасывающую силы пустоту. Но при этом она не могла сказать, что очень хотела, чтобы тут поселился кто-нибудь еще. Даже возжелай принцесса соседства, вряд ли жене сиятельного императора полагается жить душа в душу с себе подобными. Тут царили свои законы и свой образ жизни.
Джуусан еще раз окинула мысленным взглядом ряд закрытых дверей и мысленно же заунывно застонала. Все эти комнаты так и будут до скончания века пустовать? Раз так, необходимо назначить ответственных за их тщательную уборку и периодическое проветривание, иначе роскошные спальни постепенно, но верно превратятся в покрытые пылью вычурные чуланы. Печально, что среди этих актовых залов с восточными коврами не нашлось ни одной привлекательной, уютной, а главное, маленькой комнатки. Как в жизни, так и в жилищных условиях для нее выбора не было, и, пожалуй, она никогда его не имела. Просто раньше не понимала этого так невыносимо ясно. Поймав себя на этой недостойной храброго воина жалостливой мысли, Джуусан-химе прервала столь заботившие ее размышления, отложив нытье и решение проблемы до более подходящего случая.
Принцесса коротко вздохнула. Шусуй была поистине невероятна, раз справлялась с таким объемом возложенных на нее обязанностей и умудрялась при этом выглядеть лучше любой императрицы.
А вот Джуусан чувствовала себя донельзя измотанной к тому времени, как повара начали готовить очередной роскошный обед. С самого утра ей пришлось покорно сидеть и, изнемогая от скуки, выслушивать споры старших братьев относительно какого-то пустяка, естественно, по неизвестным причинам казавшегося тройне неотложным делом государственной важности. Прошло всего полдня, а в голове у несчастной принцессы уже стоял неприятный туман, состоящий из запретов, советов, расходов, покупок, необходимых распоряжений, уборок, рецептов, кухонь и обедов.
Что еще нужно сделать? Точно, обязательная генеральная уборка в честь первого весеннего дня. До этой даты оставался еще целый месяц, но когда он наступит, прислуге придется вычистить весь дворец снизу доверху, начистить все ржавые доспехи, оружие, а также устроить большую стирку. За зиму на кухне должно было накопиться немало грязи, копоти и пыли. Нужно сейчас же собрать самых способных людей и назначить проверяющих.
А потом, возможно, поддаться соблазну и навестить Рьюки, рискуя нарваться на вездесущего бывшего принца, который, наконец, приступил к своим прямым обязанностям – расследованию загадочных покушений. Хотя, если подумать и критически оценить результат, приступил – это все, что он соизволил сделать.
Однако когда гигантским усилием воли Джуусан все же нехотя подняла ресницы, она внезапно с удивлением обнаружила в нескольких шагах от себя темную, обмытую солнцем высокую фигуру. Джуусан испуганно дернулась, как от ожога, и, чуть не споткнувшись, отступила назад, но, немного привыкнув к слепящему сиянию, узнала этот «зловещий» силуэт и успокоилась.
У подножия короткой лестницы, рядом с крыльцом, в гордом одиночестве стоял Сейран, причем с таким видом, словно только что потерял лучшего друга. С условием, конечно, что у него был тот самый друг, в чем Джуусан сильно сомневалась. Прошло несколько мгновений, заскучавшая девушка нетерпеливо подошла ближе – и раздражающе пронзительные прозрачные глаза нехотя обратились к ней.
Юноша отвесил принцессе легкий поклон и апатично оборонил:
- Джуусан-химе. Как поживаете?
- О! Деревянный пол мог бы быть и потеплее, но в целом неплохо, - задумчиво ответила она и тут же добавила со свойственной ей откровенностью: - Не ожидала встретить вас тут, принц.
Сейран едва заметно поморщился, пожал плечами и неохотно признался:
- Я думал, я найду здесь Его Величество.
Если присмотреться, то он выглядел не только не к месту печальным, но и донельзя уставшим. Пепельно-серый оттенок мрачного лица удачно дополняли темные круги под светлыми глазами. И самое удивительное заключалось в том, что принц даже не пытался по обыкновению скрыть свое плохое самочувствие за фальшивыми улыбками и не менее фальшивой любезностью.
Но она вовсе не собиралась за него волноваться. Если он хочет предаваться вселенской скорби, отсвечивая противоестественной бледностью, она не собиралась ему мешать.
- Что ж, его здесь нет.
Юноша сухо усмехнулся и впервые с начала их короткого разговора по-настоящему посмотрел на невозмутимую собеседницу.
Необычайно красивая, словно сияющая изнутри девушка с тонкими, аристократическими чертами лица и высоко поднятым подбородком, который свидетельствовал о немалом чувстве собственного достоинства и прекрасном воспитании. Она была родом из провинции, воздух в которой круглый год был напоен соленым запахом моря, влажного мха, папоротника и вереска. Внешне - истинная принцесса, питомица того традиционного мира хороших манер и врожденного благородства, к которому когда-то принадлежал и он сам. Когда-то. Но давно уже не принадлежит и никогда принадлежать не будет.
Она, судя по всему, собиралась на верховую прогулку. Девушка была одета в светло-серый мужской костюм свободного покроя для верховой езды из мягкой шерсти, перехваченный широким синим поясом. На правом боку можно было отчетливо увидеть очертания двух длинных кинжалов, спрятанных в плотные, перевитые небесно-голубыми лентами ножны. В руках у нее был гибкий стек и высокие кожаные сапоги на смену. Рядом с ее тонкими ступнями небрежно лежали легкие изящные туфли.
Она была босая.
Сейран приподнял одну серебристую бровь, но благоразумно промолчал.
А еще, по всей видимости, принцесса семьи Ран была оригиналкой. Ее импульсивное поведение даже забавляло его: сама она казалась маленькой и хрупкой, но темперамент позаимствовала, наверное, у дикой северной кошки и твердо и решительно отдавала приказы, как настоящий генерал. Все как в один голос твердили, что она безумно похожа на его Шурей, и лишь он, Сейран, так и не смог найти в двух девушках ни малейшего сходства.
Тем легче для него. Принцесса, похоже, без всякого труда и без его помощи сохраняла стойкую неприязнь к нему. А ведь он как раз искал вескую причину держаться от нее подальше. Как можно дальше.
Джуусан заметила, что бывший принц заинтригованно уставился на ее лодыжки, и с негодованием почувствовала, что краснеет. Нет, это никуда не годится!
Принцесса сердито фыркнула, тряхнула головой и начала натягивать высокие сапоги.
- Как продвигается расследование? – угрюмо спросила она.
Цели она достигла: бывший принц тут же перестал тщательно изучать ее взглядом, словно какую-то диковинную, невиданную зверушку. Его лицо опять помрачнело, он весь подобрался и напряженно застыл, словно натянутая тетива боевого лука.
Некоторое время Джуусан молча боролась с затейливой шнуровкой сапог. Казалось, что Сейран так и не снизойдет до ответа: он отвернулся и воспаленными глазами смотрел куда-то вдаль. «Что за упрямец», - успела подумать она, но тут, в конце концов, он заговорил:
- Пока никаких результатов.
Что и следовало доказать. Ярко-синие глаза сузились.
- И сколько времени у вас уйдет на то, чтобы расследовать дело, главным подозреваемым в котором являетесь вы сами?
Сейран вздрогнул, но головы не опустил, только поморщился, отчего тонкие линии вокруг его усталых глаз стали еще отчетливее. Губы его сжались в тонкую бледную полосу.
Ее охватило раскаяние. Конечно, бывший принц должен был догадываться, что она знает его истинную сущность, но этот вопрос был жестокой откровенностью даже для нее. Видимо, в этот момент Джуусан была слишком раздражена, чтобы ходить вокруг да около.
Разозлившись на саму себя за несдержанность, принцесса сильно дернула шнуровку, и аккуратный узелок тут же превратился в гордиев узел. Она пробормотала тихое проклятье.
- Пройдемте со мной, - внезапно, словно с цепи сорвавшись, коротко и зло бросил Сейран, и, резко развернувшись к ней спиной, зашагал прочь, даже не удосужившись поинтересоваться ее мнением и не дав ни единого шанса помешать ему. Теперь молодой человек казался еще более расстроенным, хотя она могла и ошибаться.
Как бы то ни было, его повелительный тон пришелся Джуусан не по вкусу, но на этот раз, подавив взрыв своих эмоций, она молча, бесстрастно последовала за ним во внутренний двор, а затем, не желая смотреть на его напряженную спину, упрямо обогнала юношу и пошла первой. Оба не спешили возобновить прерванный на злой ноте разговор, и ее ярость усиливалась. Едва она стала проникаться к Сейрану симпатией, подпустила его ближе, как ему понадобилось опять вспомнить прошлое. Из-за его невыносимых высокомерных замашек она опять замкнулась в себе.
Оказавшись на улице, Джуусан наконец сообразила, что не знает, куда идти дальше. Тщетно пытаясь сохранить хоть каплю достоинства, она медленно повернулась на пятках, зашуршав-заскрипев заснеженным гравием, и вопросительно взглянула в ненавистное лицо, в очередной раз поразившись, до чего же он красив. Как ужасно, что за этими необыкновенно красивыми чертами скрывалось холодное, бессердечное и мстительное чудовище. Ангельское лицо и дьявольское сердце.
Но так ли это? Джуусан снова вспомнила праздничную ночь Нового года, его улыбку, обращенную к Шурей, улыбку Шурей, обращенную к нему, трогательную привязанность Рьюки. Если у бывшего принца было дьявольское сердце, то каким образом он с такой легкостью сумел призвать к себе столько любви и доверия?
- Так куда мы направляемся? - надменно бросила она, вскинув подбородок, защищаясь от непрошеных сомнений.
Сейран ответил скептическим взглядом, больно задевшим ее самолюбие, и, словно не услышав ее вопроса, сообщил:
- Я хотел лишь сказать вам, что у этих, казалось бы, безобидных древних стен больше ушей, чем вы можете себе представить. Надеюсь, с этого момента вы будете задумываться о последствиях и осторожнее подбирать слова.
Джуусан скрипнула зубами. Теперь он откровенно оскорблял ее. И все это только чтобы она отвязалась? Возмутительно! Слегка раздвинув губы в неком подобии улыбки, она заставила себя извиниться:
- Прошу прощения. Я заглажу свой промах, - выпрямившись, мягким голосом произнесла она.
- Это совершенно не обязательно, - резко перебил он. - Я поговорю с вашими слугами. Они будут молчать.
Джуусан покачала головой, по-прежнему улыбаясь ему этой ослепительной, невинной и все же странной тонкой улыбкой. Что за упертая семейка, все вместе и каждый в отдельности!
- Вижу, вы полностью в этом уверены. Пригрозите безжалостно прикончить каждого в темном углу?
Сейран задумчиво моргнул и горько усмехнулся. Бледное зимнее солнце тускло сверкнуло и запуталось в его серебряных волосах.
- Это все, что вы думаете обо мне, Личный Телохранитель Императора?
- Лично я думаю, Главный Следователь, что вы пытаетесь любым способом отделаться от меня и вашего назначения, - сухо заметила она. – Но поскольку ни я, ни вы не можете ничего с этим поделать, лучше сообразите, как нам появиться в ближайшие несколько дней перед очами братьев с отчетом, чтобы не выгнали в первую же минуту.
- Я уже пытался. Не получается. Сейчас ваша очередь, - сухо и неловко попытался отшутиться он, развернувшись, однако в этот момент что-то щелкнуло в ней, что-то сорвалось.
Джуусан захлестнули какие-то темные чувства, и она вспылила:
- Скажу прямо, принц, вы мне не нравитесь. Если бы вы не отправились в изгнание, мне, скорее всего, пришлось бы выйти за вас, как и задумывали братья с самого начала. И я благодарю бога за то, что это не произошло. Я вас презираю. Вы виноваты в том, что мой брат полжизни провел в казармах, пытаясь превзойти ваш могущественный призрак. Вы удрали и не видели, как страдал Рьюки, горячо любивший вас и скорбевший о вашем изгнании. Вы можете упрекать меня в невежестве, и да, я не знаю всех ваших обстоятельств, но если бы вы действительно любили его в ответ, вы могли бы сделать хоть что-то. Но почему-то за тринадцать лет вы так и не нашли времени утешить собственного брата.
Его спина напряглась.
- Это было не в моей власти, - твердо прозвучал низкий голос. Джуусан яростно взглянула на него, испытывая непреодолимое желание заткнуть уши, чтобы больше не слышать эту надменную речь.
- Просто удивительно, как много не в вашей власти! Вы капитан, которому подвластны десятки солдат, но вы так и соизволили начать расследование. Вы обладайте достаточным талантом, чтобы вывести эту страну из кризиса, но вы и пальцем не пошевелили, чтобы помочь своему народу. Вы трусливо убежали от ответственности и эгоистично спрятались в своем уютном маленьком мирке.
Все ее обвинения разбивались о его невозмутимость, словно вода о камень, и голос ее зазвучал выше, слегка срываясь от волнения:
- А ведь я прекрасно понимаю, как чувствовал себя Рьюки, лишившись вашей поддержки. Так же чувствовала себя и я, потеряв мать. То печалилась, то злилась. Весьма неприятные эмоции.
- Полагаю, в ее смерти тоже я виноват? - саркастически поинтересовался он, закипая. Видимо, некоторые из ее слов все же достигли его ушей, не на шутку задев.
- Возможно, - отрезала Джуусан. - В конце концов, все эти события связаны. Но я не настолько жестока и безосновательна, я всего лишь хочу сказать, как меня возмущает ваше безразличие! Ваше бездействие! Даже если Шурей-тян…
- Замолчите! - не выдержал он.
- Вы не смеете мне приказывать! - взорвалась она. - Хочу и буду говорить хоть целый день, хоть два!
- Ой-ей-ей, что у вас тут за буря?
Молодые люди вздрогнули и резко обернулись. Две пары рассерженных глаз обратились к возникшим как из-под земли фигурам.
Шуе лениво улыбался и ждал ответа на свой все еще висевший в воздухе шутливый вопрос – весьма слабую попытку прекратить ссору. Рьюки слегка хмурился, на его потемневшем лице было написано глубокое беспокойство.
- Ничего, - в один голос негодующе, без тени юмора огрызнулись оба спорщика.
- Да на тебе лица нет! В честь чего вчера заложил за воротник, старина? – так и не дождавшись ответа на первый вопрос, усмехнулся Ран и фамильярно положил руку на плечо Сейрана.
Тот лишь раздраженно сверкнул усталыми глазами, досадливо дернул предплечьем и, резко развернувшись, стремительно зашагал прочь. Не растерявшись, Рьюки поспешил за ним. Затем Джуусан яростно промчалась мимо брата по направлению к конюшне.
Ран Шуе зябко повел потяжелевшими плечами, покачал темной головой и вздохнул. Он ожидал такой реакции, но все же попытаться стоило.
Если подумать, то это столкновение можно было предсказать. Его младшая сестра по натуре всегда была прямой и откровенной. Плести запутанную паутину заговоров и далеко идущих замыслов было не в ее характере. Заметив на пути преграду, будь-то проблема или человек, она предпочитала быстро и бескомпромиссно разрешить все вопросы. Хотя, справедливости ради нужно было заметить, что целью бесконечных и утомительных уроков тройняшек было научить юную принцессу семьи Ран умело управляться с ведением хозяйства, если в этом вдруг появится необходимость, а отнюдь не сражаться наравне с мужчинами и, тем более, не перечить самым твердолобым из них.
Сейран же мог оставаться абсолютно спокойным, даже если в душе его по-прежнему таился гнев. Нужно было слишком хорошо знать его, чтобы это почувствовать.
И этим людям волей-неволей пришлось объединиться. Может быть, Сейран станет более откровенным, а Джуусан терпеливой…
Мимо него, подняв целый столп пыли, промчался пышущий раздражением стремительный чалый вихрь.
Возможно. Но не раньше, чем в следующей жизни.
Часть 12. Принц Сейен
- Что произошло, Сейран?
Ответом запыхавшемуся императору была лишь гробовая тишина. Названный юноша, непочтительно промолчав, ускорил шаги, не в силах видеть никого. Буквально за несколько мгновений он преодолел десяток покрытых тонкой коркой льда метров, разделяющий гарем и сад, и попытался скрыться под сенью вечнозеленых деревьев-гигантов.
Но Рьюки был настойчив. В течение некоторого времени молодые люди стремительно и целеустремленно шагали по узкой дороге, пока, наконец, не достигли маленького пруда.
Тут, окончательно выбившись из сил, император сделал последнее усилие, подался вперед и поймал Сейрана за рукав. Резко остановившись, тот угрюмо уставился вдаль.
- Что тебя беспокоит, брат? – снова мягко, но торопливо спросил Рьюки. Ткань под его пальцами опасно скользила, словно стремясь убежать.
Сейран дернулся, словно от ожога и с трудом встретился с императором взглядом. На открытом, красивом лице его младшего брата было написано искреннее недоумение, в золотистых глазах пряталась тень заботы. Желваки на скулах Сейрана напряглись, а Рьюки по-прежнему не понимал, от гнева или от скрытого волнения.
- Ваше Величество, - вздохнув, как можно спокойнее постарался сказать Сейран, - не называйте меня так…
- Почему? Из-за покушений? Через некоторое время… - скороговоркой проговорил император.
- Вообще. Никогда больше, - резче, чем ему хотелось, сухо перебил его юноша. Теперь его голос звучал требовательно. Он опустил глаза на ладонь, сжимавшую его рукав.
Пальцы Рьюки лишь крепче сжались вокруг его запястья. Вряд ли старший брат мог задеть младшего сильнее, но сейчас императора волновало вовсе не это. Больше всего Рьюки пугали посеревшие, безжизненные глаза стоявшего напротив молодого человека. Решив зайти с другой стороны, император послушно отпустил его руку и отодвинулся.
- Мне казалось, ты хотел поговорить с Нами?
Больше всего на свете в данный момент Сейрану хотелось остаться одному. Он не был зол или расстроен. На самом деле он был просто выбит из колеи.
Однако Рьюки все еще выжидающе смотрел на брата, и, наконец, Сейран отвел глаза и резко выдохнул, как будто сожалея. Однако когда он заговорил, его голос был как никогда спокоен и уверен:
- Да. Я обнаружил несколько связующих нитей между первым и вторым покушениями, но пока не хочу разглашать эту информацию. У меня есть план.
Рьюки кивнул. На душе у него стало куда легче.
- Также есть подозреваемый, к сожалению, приближенный ко двору. У него имеется алиби, которое кажется мне весьма сомнительным: этот человек мог бы без труда нанять помощников. Но боюсь, что на данном этапе моих подозрений будет недостаточно, чтобы заставить его признать свою вину. К тому же, мне кажется, что наш подозреваемый догадывается или даже знает о моей истинной личности и поэтому специально раздувает все возникшие с недавнего времени слухи о возвращении изгнанного принца, - сообщил Сейран и сдержанно добавил: - Мне нужна ваша помощь, Ваше Величество, и время.
Император кое-как спрятал улыбку, но в голосе его все же сохранилась торжественная серьезность:
- Мы всегда готовы дать тебе и то, и другое, брат Сейен.
***
Шурей брела, спотыкаясь, не разбирая дороги, пока вдалеке, наконец, не показался дом. Солнце скрылось, сумеречное зимнее небо опять затянули неприветливые тучи, предвещавшие обильный снегопад, однако Шурей успела достичь собственного особняка прежде, чем первые легкие его снежинки слетели на студеную землю.
Навстречу, мимо, за ее спиной люди спешили по своим делам, как ни в чем не бывало. Весь город жил своей размеренной жизнью, как ни в чем не бывало. А между тем – для нее перевернулся целый мир.
Несколько долгих, мучительных мгновений девушка стояла перед воротами, дрожа на холодном ветру, слишком ошеломленная, чтобы двинуться с места, слишком пораженная, чтобы думать о чем-либо. Время снова на миг остановилось. Ноги ее ослабели, к горлу подступала тошнота, голова невыносимо болела от пережитых потрясения и отчаяния…
Шурей хотелось, чтобы тяжелые облака над ее головой немедленно раскрылись и высыпали накопившийся снег, чтобы колючие снежинки били ее по лицу, жалили глаза и щеки, смешиваясь с обжигающими, горькими слезами. Но отстраненное небо напротив все так же сдержанно хранило хмурое молчание, и девушка, собравшись с силами, вошла в родной дом.
С трудом добравшись до своей спальни на втором этаже, она опустилась на постель и закрыла пылающее лицо руками. Память снова сверкнула нежеланным, шокирующим открытием, и Шурей стало еще труднее дышать. Она вспомнила радостное предвкушение, с которым она бежала во дворец, чтобы увидеть Сейрана, который, проспав сегодня утром, в спешке забыл свой обед. И леденящее кровь оцепенение, вызванное словами Рьюки. Шурей услышала достаточно. Теперь ей все стало ясно. Случайно подслушанный ею разговор в императорском саду перевернул все.
Брат Сейен. Брат.
Это зловещее слово проникало во все уголки ее сознания и, как стрела, пронизывало невыносимой болью ее голову. Ее охватило чувство разбитости, горло болезненно сжалось, словно его стиснула невидимая рука.
Все кусочки сложились в мозаику: его гармоничная красота, правильная речь, безупречная грация, свойственная тем, кто в совершенстве владеет мечом, неоспоримый талант и умение писать. Все это было неоспоримой частью легендарного, блестящего принца Сейена. Изгнанного, без вести пропавшего принца Сейена.
Брат императора. Ши Сейран. Принц Сейен. Ее Сейран. Он принадлежал другому миру.
Сдавленное подушкой рыдание чуждым тишине вскриком вырвалось наружу.
***
Измученная невыносимой головной болью и больше не в силах находиться в собственной спальне, Шурей медленно поднялась на ноги. Закрыв за собой дверь, она растерянно побрела по узкому коридору, словно во сне прошла мимо ряда наглухо закрытых дверей, зашла в ставшую почти родной комнату Сейрана и приблизилась к аккуратно застеленной широкой кровати. Поверх плотного покрывала лежала та самая рубашка, которую она закончила шить во время зимней бури.
В странном приступе безумной ярости Шурей отчаянно сорвала с себя теплое платье, небрежно оставив его скомканной тряпкой сиротливо лежать на полу, натянула на себя льняную рубашку и скользнула под шерстяное одеяло. Прижавшись лбом к подушке, она крепко зажмурилась. Так, окруженная родным запахом, она все еще могла представить, что ничего не изменилось, и ее Сейран все еще принадлежит ей.
Он был неизменно добр к ней, заботлив, она обожала его, и сейчас девушка испытывала к себе лишь неприязнь и отвращение за то, что так запуталась. Но просто закрыв себе уши или зажмурив глаза, отвернувшись от правды, ничего не исправишь. Ее покрытое болезненным туманом сознание отказывалось воспринимать все доводы разума, а сердце билось в груди, словно пойманная в стальную ловушку птичка.
Прошло несколько часов, за окном стало темно, а в особняке все так же царила одинокая холодная тишина. Мир вокруг нее все так же молчал, соблюдая нерушимое зимнее спокойствие, а она все так же не могла закрыть воспаленных глаз, прикованных к закрытой двери. Девушке казалось, что время остановилось. А может быть, это минуты ползли так медленно, что ей хотелось кричать. Но даже на это у нее не хватило бы сил.
Огромным усилием воли выйдя из утомительного оцепенения, Шурей приказала себе успокоиться и перестать таращиться на дверь. От того, что она, не отрываясь, смотрела на нее, дверь скорее не откроется. Никто не вернется. Ничто больше не станет таким, как прежде.
Устав сдерживать слезы, девушка горько закрыла глаза.
***
Звуки, неожиданно донесшиеся до ее слуха, привлекли внимание Шурей, выдернув ее из лихорадочной полудремы и, вздрогнув, она заметила, что ночная тьма безжалостно изгнала последние лучи света из спальни, а одинокая свеча, которую она зажгла (она не помнила, как и когда), почти догорела. Она больше услышала, чем увидела, как дверь приоткрылась, луч света скользнул по деревянному полу, раздались твердые, уверенные мужские шаги и озадаченный вздох. Девушка, догадавшись по этому слабому звуку, что ее обнаружили, застыла, стараясь дышать как можно ровнее.
Постояв немного возле постели, Сейран вернулся, неторопливо закрыл дверь и направился прямо к единственному в комнате окну, чуть не споткнувшись о небрежно брошенное на пол платье.
Осторожно Сейран отдернул занавеску настолько, чтобы снежное сияние и лунный свет развеяли кромешную темноту, и снова наклонился над кроватью. Фигура Шурей была едва заметна под огромным одеялом, и лишь иссиня-черные, как смоль, волосы неожиданной гостьи, разметавшиеся по белой подушке, выдавали присутствие девушки. Лишь мгновение стоял Сейран в нерешительности, разглядывая, как ему казалось, мирно спящую девушку.
Затем, тяжело вздохнув, он бережно поднял женский наряд и, быстро сложив его, повесил на спинку стула. Девушка, с опаской приоткрыв глаза, пытливо посмотрела на его освещенное луной лицо. Беззвучно сняв сапоги, юноша быстро скинул рубашку и оглянулся в поисках другой, той самой, которая в данный момент была на Шурей. Движения его были гибкими и красивыми – слияние природной грации и многолетних физических упражнений. Когда он наклонялся или поворачивался, лунные блики играли на его спине, плечах, руках, запястьях, запутывались в серебристых волосах, завораживая девушку. Высокий и стройный, он был почти полностью обнажен, не считая нижних штанов. Шурей как никогда ясно осознавала, что ей следует отвернуться или хотя бы закрыть глаза, но не смогла и пошевелиться. От окончательного грехопадения ее спас пытливый взгляд друга, под которым она, вздрогнув, снова стремительно опустила ресницы.
Ей показалось, что Сейран опять вздохнул, но она не была уверена, потому что в этот момент кровать привычно заскрипела под его тяжестью. Смирившись с соседством, он лег на бок, повернувшись к ней обнаженной спиной, так и не накрывшись, видимо, не желая тревожить ее сон.
В течение десятка долгих минут Шурей неподвижно лежала рядом с другом, прислушиваясь к стуку своего сердца, к его усталому, ровному, спокойному дыханию. И эта беззащитная усталость его забвения неожиданно глубоко растрогала ее, растопив в душе все заледеневшие ранее мысли и чувства.
Шурей осторожно накрыла его одеялом, поделившись драгоценным теплом, скользнула ладонью по широкой спине. Дыхание его не изменилось. Набравшись непонятно откуда взявшейся храбрости, она зажмурилась, судорожно свернулась плотным калачиком и прильнула к другу, приобняв его. Ощущение шелково-шершавой кожи напротив щеки завораживало, и, поддавшись порыву, она слегка повернула голову, скользнув губами перпендикулярно линии позвоночника, и прижалась сильнее.
В темноте, в молчании ночи она могла вообразить, что это тот самый Сейран, которого она знала всю жизнь, который заботился о ней, бесчисленное количество раз спасал ее, баловал ее, сердился на нее, смотрел на нее с нежностью в светлых глазах… А не тот, другой, все еще чуждый ей незнакомец, принц Сейен.
Вопреки желанию сердца окунуться в сладкую ложь, она в очередной раз вспомнила наполненный теплотой голос Рьюки, произносящий такое привычное для него слово «брат». Все внутри нее опять перевернулось.
Она снова прижала губы к его спине, наслаждаясь запахом его тела – единственным источником утешения. Все ее чувства в один голос твердили о том, что рядом с ней спит ее Сейран, и, спустя некоторое время, ее уставший разум внял этим голосам, и позволил сну взять над собой верх.
***
Ей снился странный сон – в дверь их особняка стучали.
Тук-тук. Прошло несколько мгновений - и звук требовательно повторился.
Шурей открыла глаза и резко села в постели. Одеяло крадучись скользнуло в сторону - и упало на пол.
- Что?.. – хриплый вопрос мирно дремавшего рядом юноши потонул в грохоте распахнувшейся парадной двери, по лестнице воинственно застучали твердые подошвы солдатских сапог. Вскочив на ноги, Сейран со скоростью молнии привычно притянул девушку к себе, защищая своим объятием. Шурей тревожно взметнула на него большие карие глаза, и, вздрогнув от горечи вновь в мгновение ока разбередивших душу воспоминаний, попыталась вырваться. Сейран, поддавшись, растерянно разжал кольцо рук, крепко сжимавших госпожу.
Послышался короткий, но резкий стук в дверь комнаты, а затем она распахнулась без лишних церемоний. Неожиданное вторжение испугало Шурей, и девушка снова вцепилась в друга, чтобы через мгновение опять оттолкнуть его.
Комната зловеще наполнилась мрачными вооруженными людьми в военных доспехах. Сейран быстро отступил, его рука потянулась к рукояти меча, стоявшего возле кровати, но когда одна из темных фигур шагнула в озерцо лунного света, он понял, что знает этого человека. Правда, это не принесло ему облегчения, лишь встревожило еще сильнее. Высокий, полноватый и смуглый, этот одетый в темное солдат был одним из лучших воинов императорской армии.
Проклятое сознание услужливо напомнило о похожей сцене, о трагедии, которая произошла более чем пятнадцать лет назад. Хранивший тяжесть воспоминаний меч в его руках дрогнул, отразив и поглотив снежный свет. Каншо – его оружие и его проклятие.
- Капитан императорской армии Ши Сейран, вы арестованы.
Человек, который на протяжении нескольких лет являлся его верным подчиненным, замкнул сильные пальцы в черной перчатке вокруг запястья юноши. Тот резко выдернул руку, не считаясь с болью и последствиями неповиновения. Краем глаза Сейран увидел, как сжалась в комочек Шурей. Ее растерянное молчание, без вопросов, без гнева, неожиданно сильно его задело.
- Почему? – спросил он, и голос его прозвучал чуть более хрипло, чем он ожидал.
- Предательство и измена.
И вновь он услышал эти слова. Кровь в его жилах застыла, застыл и сам Сейран, пытаясь побороть накатившую вдруг дурноту.
Мужчина, немного удивленный тем, что на его сомнительное обвинение не последовало возражений, повернулся к стражникам и с сожалением приказал:
- Взять его.
Сейран, повернув голову, в упор посмотрел на Шурей. Его беспокойный взгляд пронзил ее до глубины души, и она невольно отшатнулась.
В ответ на столь неприкрытый страх девушки в его стальных глазах на мгновение промелькнули острая боль и недоумение, но Сейран тут же опустил ресницы, по обыкновению скрывая свои мысли, какими бы тяжелыми они не были. Юноша слегка наклонил голову в знак согласия и, отвернувшись от нее, сделал шаг вперед, в руки охраны.
И, как будто что-то вдруг выдернуло девушку из оцепенения, она дернулась вслед за ним.
- Вы не арестуете его! Он все еще принадлежит семье Ко.
И сказав это, осеклась, снова вспомнив, кто он на самом деле. Он не принадлежал ей. Не принадлежал никому. Она больше не понимала этого незнакомца с любимым голосом и родными чертами лица.
Солдат замер в нерешительности. Потом внимательным взглядом окинул темную комнату, разбросанную постель, девушку в мужской сорочке, полуобнаженного мужчину, видимо, задумавшись, в чем же состояла ее интерпретация «принадлежности семье».
Шурей лишь высокомерно вздернула подбородок, хотя внутри нее все слиплось в противный холодный трепещущий комок. Лишь Сейран заметил ее напряженное, прерывистое дыхание, и сердце его тут же учащенно забилось, заболев. Бессмысленная борьба, бессмысленные жертвы. И в очередной раз дорогой ему человек страдает по его вине.
Он поколебался мгновение, затем, до боли стиснув пальцы, протянул ближайшему стражнику Каншо и ножны.
- Хорошо. Я пойду с вами.
- Сейран! – в ее дрожащем голосе прозвучало скрытое страдание, но он его не услышал. Или не захотел услышать.
Резко повернувшись, он схватил лежавшую на стуле одежду, но не сделал ни малейшей попытки укрыться от холода зимней ночи. Затем, отстраненно поклонившись ей, расправив плечи и больше не поднимая на девушку глаз, Сейран покорно вышел из дома в сопровождении одетых в темное императорских солдат, а Шурей еще долго прислушивалась к цокоту копыт, звону оружия и звяканью металла. Внутри ее образовалась какая-то пустота, словно ее лишили чего-то важного. Как воздух, чтобы дышать. Или вода, чтобы не умереть от жажды.
Шурей без сил опустилась на пол, прижала колени к груди и, опустив голову, тихонько застонала. Так, замерев в неудобной позе, на холодном полу она и провела остаток этой нескончаемой, похожей на страшный сон ночи.
Часть 13. Тюрьма
Легкий туман, словно пар, поднимался от студеной земли в холодные рассветные часы, добавляя зловещей жути прикрытым серым инеем колючим теням и опасности – коварным скользким тропинкам.
Не желая покидать Джуусан и принимая во внимание то, как она была явно огорчена и встревожена весь прошлый день, Рьюки осторожно шел – точнее, крался - в нескольких шагах позади нее, следуя за девушкой по направлению к нескольким раскидистым вечнозеленым деревьям, окружавшим просторную императорскую конюшню.
Императору с некоторых пор казалось, что весь мир изо всех сил старается застигнуть его врасплох, одну за другой предоставляя серьезные причины для волнения. Настроение принцессы оставляло желать лучшего, и уже это беспокоило правителя. Не говоря об утреннем донесении доблестной стражи – тайном аресте, перевернувшем с ног на голову все тщательно построенные планы братьев Ши. Видимо, убийца был не так прост, имел определенное влияние при дворе, и теперь, как неутешительный результат, Рьюки остался в гордом неуютном одиночестве. Естественно, это не означало, что император будет бездействовать, но главного козыря он все же временно лишился.
Внезапно, вихрем врываясь в плавное течение его тяжелых размышлений, подул ледяной ветер, и, не выдержав таких бурных проявлений чувств со стороны природы, Рьюки растерянно чихнул.
- Будьте здоровы! – негодующе фыркнула Джуусан-химе, что весьма не сочеталось с вежливым смыслом произнесенной фразы, но отлично сочеталось с настроением девушки. «Какого дьявола вам нужно?» - вот что действительно читалось в прищуренных синих глазах.
- Будем, - заверил ее император со всей невинностью, на которую был только способен и добавил: - Какое удивительное совпадение, что нам по пути.
И снова громко чихнул, растеряв весь невинный эффект.
Джуусан-химе негодующе промолчала, но теперь в сердитом взгляде сквозило легкое восхищение его воистину ослиным упрямством.
- Лично я иду на короткое свидание с собственной лошадью, ибо на данный момент это все, что позволили мне мои братья, - объявила она. – Вы?
- Мы? Мы решили прокатиться по саду. Ибо на данный момент это все, что позволяет мне Койю, - кисло сообщил в ответ полуправду Рьюки. В последнее время Койю действительно был настоящей занозой и с утра до ночи напоминал ему, что он «должен» делать, а чего «не должен».
Принцесса, запрокинув голову, некоторое время молча созерцала туманный горизонт.
- Вы больше не можете демонстративно избегать ваших обязанностей.
- Безусловно, - покладисто согласился Рьюки.
- Не пропустите совет сегодня вечером.
- Конечно.
- И, если вы до сих пор не заметили, на вашем письменном столе нашла пристанище гора запылившихся документов, которые необходимо просмотреть. И подписать.
Рьюки обиженно фыркнул, вслед за принцессой внимательно изучая клочья тумана, нанизанные на острые верхушки дрожащих на ветру деревьев.
- Мы помним. А с каких пор у вас, Джуусан-химе, появилась потребность напоминать Нам о Наших обязанностях?
Принцесса расплылась в насмешливой улыбке, и заскучавший император тут же воспарял духом.
- А с каких пор у вас появилась обязанность сопровождать вашего телохранителя повсюду? По-моему, должно быть совсем наоборот.
- Это как посмотреть. Если подумать, то именно Мы решили сопровождать вас в прогулке по саду, а вам, как телохранителю, не оставалось ничего другого, как последовать за Нами.
- Как скажете, Ваше Величество, - в этот раз улыбка добралась до ее глаз, но принцесса лишь неодобрительно хмыкнула, выказывая невысокое мнение о его остроумии. Не впечатлившись интеллектуальной головоломкой императора, она отвернулась и взяла из рук улыбчивого веснушчатого конюха две ярко-рыжие – цвета его волос - морковины. Рьюки разочарованно последовал ее примеру.
Привлеченная запахом хозяйки, верная лошадь мгновенно рванулась к девушке и с такой силой ткнулась лбом в тонкую руку, что Джуусан опасно пошатнулась и едва не упала на стог соломы.
- Она сильно по вас тосковала, - как бы между прочим заметил император. - Прямо-таки убивалась всю эту неделю. Почти ничего не ела и каждый раз, когда Мы проходили мимо, пыталась Нас укусить. Приходилось подкупать ее сладостями, сахаром и овощами.
Джуусан мудро решила сделать то же самое и поспешно предложила кобылке обе морковки, чтобы та немного отвлеклась и успокоилась. Но, к ее отчаянию, это почти не помогло. Кобыла словно упрекала ее за эгоизм и предательство и одновременно радовалась внезапному появлению любимой хозяйки.
Потом пришла очередь трехлетки, который, в отличие от чалой, сжевал свежие овощи с таким хрустом и надменным видом царственного согласия, что Джуусан немедленно сравнила самодовольного каурого с Сецуной, а морковку – с головами всех несчастных и в чем-то перед братьями провинившихся. Рьюки зябко поежился от такого сравнения, улыбнулся, вообразив реакцию тройни на него; затем подтянул подпругу, застегнул серебряную пряжку подбрюшного ремня и вскочил на крепкую спину коня. Джуусан с отсутствующим видом похлопала своевольного жеребца по бархатной шее и запустила пальцы в его длинную жесткую соломенную гриву. Рьюки вздохнул.
- У Нас просьба.
Принцесса, вопреки его ожиданиям, не особо удивилась этому полувопросительному утверждению.
- Сейран?
- Да. Мы не можем увидеться с ним, поэтому Мы просим вас навестить его, - с глубоким беспокойством в голосе проговорил император, сжав в руках поводья. Между его тонких светлых бровей явственно обозначилась глубокая морщинка.
- Похоже, у меня нет выбора, - сухо и отрывисто произнесла девушка, тем не менее, тут же смирившись. Можно было подумать, что он потащится туда сам, даже если она откажется идти, несмотря на строгие запреты братьев и Койю. Ничего не поделаешь. В любом случае, она ни за что не смогла бы выстоять перед тем щенячьим взглядом, которым в совершенстве, просто виртуозно владел ее обаятельный муж.
Рьюки, услышав непривычно холодный тон, в замешательстве моргнул - и взволнованно сник. Беспокойство за старшего брата, сидевшего в холодной тюрьме, желание узнать о его планах и понимание необходимости такого шага смешалось с неизбежной виной перед принцессой Ран. Он опять бездумно пользовался ее положением во дворце, выдающимися способностями и, главное, драгоценным дружеским участием.
Джуусан тепло улыбнулась и легонько коснулась прохладными пальцами его судорожно сжимавших поводья рук.
***
Голова невыносимо раскалывалась, в ней огромным зверем ворочалась усталость, и ему трудно было держать глаза открытыми. Это первое, что ощутил Сейран, проснувшись. И только после этого заметил, где именно находился. Не в своей уютной комнате, где пребывал примерно прошлой ночью, а в темной, холодной, пахнущей сыростью и копотью тюремной камере. Свет факела проникал через маленькое зарешеченное оконце, освещая стальные прутья двери, утоптанный земляной пол, чистый ночной горшок в углу и деловитых муравьев, вылезающих из трещин в каменных стенах.
Прелестно. Удивительно, что ему удалось уснуть в таких условиях, но, с другой стороны, ему приходилось засыпать в местах куда хуже, а прошлая ночь была выматывающей и практически бессонной. Если задуматься, сколько же он проспал и какой сегодня день недели?
Хмурый долговязый парень, который принес ему скудный тюремный обед, оказался немым или успешно таковым притворялся. Не произнес ни единого слова и не ответил ни на один вопрос.
Тюрьма императорского дворца. Он и раньше был здесь, но теперь стены казались уже, потолок – ниже, а сырость, как ни удивительно, была вполне переносимой. Поразительно, как меняется восприятие, когда на каждое лишение находится воспоминание о лишении гораздо более ужасном. Избалованный принц Сейен давно канул в Лету.
Взамен его память навсегда сохранила ужас и спокойствие кромешной тьмы. Он до сих пор отчетливо помнил полный опасностей мир, где война была повседневностью, где больше всего ценился холодный, жестокий, острый металл, где умение сражаться было необходимостью, ибо без него никто не продержался бы и дня. Место, где семья не значила ничего и была лишь обузой.
Место, где он был лишь обыкновенным оборванцем, был отвержен и забыт. Место, где все были врагами, все, кроме…
«Твое имя отныне Сейран».
Люди, спасшие его от темноты и вечного одиночества. Их глаза были другими, они были наполнены жизнью и надеждой. Дни боли и страданий сменились светом, который, тем не менее, невыносимо слепил его привыкшие лишь ко тьме глаза. И он, ослепленный, ошеломленный, хранил молчание. Работал, не разгибая спины, и грезил, грезил, грезил наяву.
Его память также навсегда сохранила радость и отчаяние этого света.
Но неумолимое колесо судьбы продолжало медленно вращаться. И эта встреча неизбежно привела его лишь к большему страданию, тем более жестокому, что оно было ожидаемым. Он знал, что его руки, которые держали так много, слишком много покрытого кровью оружия, больше не достойны прикасаться к другому человеку. Он знал, что рано или поздно тайное станет явным, и все, что он с таким трудом построил, будет навеки разрушено этой внезапно открывшейся истиной о его прошлом. Но упрямо пытался скрыться от правды в счастливом течении будних дней и искренних улыбках друзей, бездумно упиваясь тем, что снова может испытывать привязанность к кому-то. Он был лишь глупым эгоистичным мотыльком, не понимавшим, что лишь тьма сохранит его жизнь, что свет принесет ему только погибель, что в конце его ждет лишь смерть в одиночестве, какой бы яркой она не была. А ведь он не хотел снова испытать то ужасное, сводящее с ума чувство потери. Он не хотел, чтобы прошлое, которое он перенес уже однажды с таким трудом, повторилось. Потеря людей, которых он поклялся защищать, расколола его на части много лет назад, и он не мог позволить этому случиться вновь.
Даже так, он должен любой ценой защитить Шурей.
Сейран сел и, спустив ноги на холодный пол, задумался. В ночь задержания произошло нечто, чего он не мог понять. Шурей выглядела встревоженной, испуганной, но не удивленной. У нее было странное выражение лица и необъяснимое поведение. Задержание отнюдь не стало для нее сюрпризом.
А это означает, что она знала. Каким-то невероятным образом она узнала обо всем, о его темном прошлом. Он столько раз представлял себе это и, казалось бы, вполне подготовился ко всему: разочарованию, гневу или даже ненависти. Но почему тогда… Почему ему так трудно с этим смириться? Почему на похолодевшей коже его спины до сих пор горят следы ее рук и губ?
Лишь с Шурей он чувствовал себя живым. Тепло ее маленьких ладоней, ее слов, искренние эмоции в ее трогательно больших глазах - все это будило его замерзшее сердце, и оно неуверенно билось, внезапно пугающе хрупкое. Она подарила ему радость, счастье, волю к жизни. И если он потеряет ее… Он умрет?
Хватит! Он вел себя как влюбленный дурак достаточно долго. Пора уже прийти в себя.
- Черт побери, - пробормотал он, тряхнув головой, хотя в абсолютной тишине бормотание прозвучало криком, на который последовал немедленный отклик.
- Да вы, оказывается, живы!
Сейран пожал плечами, внешне совсем не удивившись явлению незваной гостьи.
- Несомненно, - коротко бросил он. – А вы разочарованы?
Принцесса Ран звонко рассмеялась. Эхо ударилось о стену и стеклянными осколками посыпалось вниз.
- Думаю, как далеко вы зайдете в размышлениях о смысле вашей никуда не годной жизни, бывший принц, - понизив голос до полушепота, доверительно сообщила она.
- Спасибо за заботу, - сухо отозвался Сейран, поморщившись. Неожиданно ее слова оказались не так далеки от горькой истины.
Девушка лишь небрежно пожала плечами и загадочно прижала указательный палец к губам:
- Я пришла с поручением от Рьюки, информацией и с редким предложением заключить временное перемирие.
***
Как обычно в утренние часы, кухня особняка была пронизывающе пуста, и Шурей, тяжело вздохнув, опустилась на низенькую скамейку, прислонившись к холодной стене безумно болевшей головой. Еще никогда в жизни ей не было так плохо, так страшно. Она совершенно не знала, что ей следует дальше делать, как поступить, что думать. Измученная напряжением, в котором находилась всю эту ночь, она хотела бы свернуться на покрытой пушистым снегом земле и уснуть. Уснуть и больше никогда не просыпаться.
- Принцесса!
При звуке этого энергичного голоса, раздавшегося позади, Шурей почувствовала неимоверное облегчение. Она обернулась, вскочила и буквально вцепилась в протянутые руки по обыкновению взъерошенного Энсея. Тот лучезарно улыбнулся, но при виде пепельно-серой кожи и дрожащих губ сияющая улыбка медленно сползла с его лица.
- Принцесса? Что-то произошло? Где Сейран?
Звук этого имени стал для нее последней каплей. Кухня поплыла перед глазами, растворяясь в слезах и темноте забвения, из которой ее вовремя выдернул еще один встревоженный оклик. Девушка, опираясь на друга, с трудом открыла глаза и увидела склонившегося над собой отца, в прищуренных глазах которого застыло беспокойство, раздумье и участие. Он знал. Всегда все знал.
- Со мной все в порядке,- произнесла она каким-то тусклым, погасшим голосом, закусила нижнюю губу и отвернулась, чтобы скрыть навернувшиеся отчаянные слезы.
- Присядь, - мягко, но с ударением попросил глава семьи, сдвинув брови.
Шурей даже не пошевелилась. Шока многозначительно посмотрел на растерянного Энсея, и тот, словно очнувшись от сна, нервно вздрогнул. Потом торопливо захлопотал возле девушки, осторожно усадив ее обратно на остывшую скамью. Шурей, немного придя в себя, опять сжалась в комок, в ее карих глазах светилась прекрасно ощутимая настороженность, полная тревожного ожидания, и смутный страх.
- Я был у императора – это всего лишь предварительное задержание. Скоро будет суд. Все образуется, - повторил Шока и спокойно добавил: - Кто как ни мы с тобой знаем, что Сейран ни в чем не виноват.
Это звучало вполне искренне. Девушка недоверчиво поджала губы. Но правда ли эти такие надежные на слух слова отца? Или очередная сладкая ложь во имя успокоения?
Энсей резко повернул голову, испытующе посмотрел на Шоку встревоженными глазами и недоуменно заморгал, смешавшись:
- Что с Сейраном?
Шурей, не обратив на вопрос никакого внимания, ухватилась за край стола и до боли сжала пальцы:
- Все будет в порядке, даже учитывая, что Сейран на самом деле принц Сейен?
Озадаченный Энсей пораженно охнул. Рука Шоки, державшая какой-то свиток, слегка дрогнула, но выражение лица не изменилось.
- Так ты знаешь.
- Ты знал все это время, - жестко перебила отца девушка.
- Да, - не стал отрицать или оправдываться Шока, отложив свиток и сцепив вместе руки.
Шурей кивнула и опустила глаза на свои сжатые в кулак тонкие пальцы. Она все еще не была уверена, каким образом отнестись к тому факту, что лишь она в семье Ко не догадывалась о тайне, скрывавшей прошлое Сейрана. Ложь, с какой бы целью она не была произнесена, Шурей считала самой мерзкой, самой отвратительной вещью в жизни, но в глубине души она понимала, почему отцу приходилось обманывать. Скорее всего, глава семьи, как и сам Сейран, не считал обманом свое молчание, видимо, надеясь, что она, Шурей, будет в итоге счастлива и защищена.
Да и какая сейчас разница? Оставалась одна надежда.
- Наша семья…
- Шурей, - с трудом выдохнул Шока, - я разговаривал с твоим дядей. Конечно, он понимает твои чувства, но даже будь на месте Сейрана его приемный сын Койю… Нет, именно потому что задержан Сейран…
- Папа? - прервала его Шурей, бледнея при каждом новом его слове все больше.
- Если откроется правда о принце Сейене, может начаться гражданская война. Мы не можем рисковать, ты же знаешь.
Да, Шурей знала и помнила. Голод, смерть и бесконечное отчаяние. Она поклялась себе, что этого больше не повториться и решила прожить жизнь ради них, столько лет страдавших людей своей страны.
Но она не могла пожертвовать Сейраном. Чем угодно, только не Сейраном. Нет, немыслимо!
Немыслимо жить без него. Каждое утро нового дня ее первой мыслью была мысль о Сейране. И последней, перед сном, тоже о нем. Он был ее героем, чудом, ангелом с первого дня, с того далекого холодного зимнего дня - дня их встречи. Она могла пробыть рядом с ним всю оставшуюся жизнь. Одиночество - это все, что она чувствовала в этот момент. Непереносимое одиночество, которое поглощало все остальные разумные мысли.
Неожиданной волной – одно за другим - нахлынули воспоминания. Она вспомнила легкое прикосновение его мягких губ к своим, его глаза, тепло и нежную шершавость его рук. У него были очень красивые руки. Изящные, элегантные кисти, тонкие, длинные пальцы. Теперь она понимала, что это тоже было наследством, оставленным ему благородными предками.
Его руки были теплыми. Они заставляли ее забыть о страхе и волнении. Ей нравилось держать его за руку – на нее сразу накатывали волны спокойствия, и в душе тихо расцветало чувство защищенности. Но – загадочно – когда у нее был болезненный жар, его руки становились приятно-прохладными. Руки Сейрана были мозолистыми и шершавыми – от долгих лет владения мечом, от долгих лет работы с отцом в поле. Но она любила ощущение его прикосновений. Она любила его руки.
И, похоже, любила его.
Как ни странно, она не испытала удивления, осознав это. Только горькую иронию.
Она любила его. Но как только она поняла, что любит Ши Сейрана, как оказалось, что его место занял легендарный пугающий незнакомец - принц Сейен. У него появилась тень, у него появилось незнакомое ей прошлое.
Однако Шурей вовсе не была готова отказаться от него или своих чувств к нему. Да, он стал незнакомцем, но, тем не менее, запутавшись в паутине старой лжи и недоговорок, теперь она могла доверять только ему. Пожертвовать Сейраном означало бы совершить самоубийство, потому как без него Шурей, похоже, и дышать толком не могла.
Краем глаза она заметила, как отец сжал руки в кулаки и немного опустил ресницы. Казалось, он смирился или отчаялся, устав сопротивляться. Шурей повернула голову, отводя глаза от его упорного, застывшего полувзгляда, затем встала из-за стола и выбежала из дома, сопровождаемая недоуменными восклицаниями потрясенного Энсея.
***
Ноги сами принесли ее к мрачному зданию, где держали заключенных, где она сама, казалось бы, еще совсем недавно проверяла условия содержания камер и где встретила Шиба Дзина – таинственного пленника, сыгравшего в ее жизни немаловажную роль.
Она совершенно бесцельно стояла возле высоченной стены, бездумно уставившись в серое небо и предаваясь воспоминаниям, пока ее не заметил один из тюремных охранников, мужчина средних лет с пышными седыми волосами и удивительно пронзительными глазами цвета жухлой травы. Пыхтя от усилий, охранник катил к воротам огромную бочку с неизвестным содержимым.
- Ко Шурей, - утвердительно произнес он, поклонившись. Он помнил ее, она помнила его – поэтому в представлении никто не нуждался. Несколько секунд они молча взирали друг на друга.
Затем Шурей все же кивнула, опустила глаза, но по-прежнему не могла вымолвить ни слова. Мужчина, деловито поставив загадочную бочку на дно, лаконично осведомился:
- К Ши Сейрану?
Видимо, для охранника вопрос был сугубо риторическим – он, не дожидаясь реакции от собеседницы, галантно открыл перед ней ворота и пропустил девушку вперед. Шурей вздохнула и выпрямила потяжелевшую спину.
Проходя в молчании по темному узкому коридору, она не могла отделаться от горького чувства вины и предательства. Как никогда в жизни ей хотелось малодушно развернуться и сбежать прочь. Однако, несмотря на мучивший ее страх и сомнения, Шурей механически брела мимо тесных неуютных камер, тускло освещенных неярким светом лампы в руках у терпеливого провожатого.
По всей видимости, дружелюбный охранник списал ее бледный вид и жалко дрожащие ноги на счет волнения. Не сбавляя шага, он повернул поседевшую голову и ласково, участливо заметил:
- Не волнуйтесь, это просто недоразумение, не более. Я не знаю, в чем его подозревают, но великолепно знаю капитана Ши, поэтому полностью уверен, что он ни в чем не виновен, - мужчина утвердительно покивал и с ободряющей улыбкой объявил: - Вот и его камера.
Шурей помедлила мгновение, затем расправила плечи, пытаясь сохранить присутствие духа.
- Капитан, к вам посетитель, - почтительно сообщил тюремщик, подняв лампу немного выше.
При звуках его голоса от противоположной стены медленно отделилась призрачная тоненькая тень, испугав не только Шурей, но и самого мужчину, который, вздрогнув, чуть не выронил из рук единственный источник света.
- Принцесса Ран? – неподдельно изумился он и поспешно склонился перед высокопоставленной особой. - Я и не заметил, как вы вошли.
Джуусан, сложив руки за спиной, глуховато закашлялась и исподлобья посмотрела на Шурей. Та, немного придя в себя от испуга, поймала ее встревоженный взгляд.
- Джуусан-химе, - прошептала девушка, широко раскрыв карие глаза. - Что вы здесь делаете?
Ответа не последовало - они явно застигли Джуусан-химе врасплох. Обращенный к ней взгляд Шурей вынуждал принцессу чувствовать себя виноватой, хотя и непонятно в чем. Приступ кашля, охвативший смущенную девушку, стал сильнее и уже грозил сойти за припадок. Сейран, не выдержав, улыбнулся, чем немедленно привлек к себе внимание всех присутствующих.
Внезапно его чудесная улыбка, обращенная к другой, пробудила в Шурей болезненное, пронизывающее собственническое чувство. Дышать стало гораздо труднее, в груди родился и быстро разгорелся глухой гнев. Никогда прежде не считавшая себя собственницей, она нахмурилась, пытаясь понять, почему же теперь испытывает это весьма неприятное ощущение.
- О, Шурей-тян! Я… - тем временем уверенно начала принцесса и тут же осеклась.
Тысяча чертей! В момент, когда нужно было использовать свое знаменитое невероятное воображение, в ее голове царила блаженная пустота, а на лице – жалкая виноватая улыбка. Джуусан не могла признаться, что пришла сюда по поручению императора, но и не могла сказать, что «просто проходила мимо». Они с бывшим принцем не были в столь близких отношениях. Кстати, о бывших принцах.
Джуусан с силой наступила ему на ногу через решетку, безмолвно прося содействия, но все ее старания не возымели эффекта. Или он просто не понял намека, лишь досадливо поморщившись.
Вот ужасная ситуация!
- Я пойду, - наконец с грехом пополам ляпнула Джуусан, мысленно отвесив себе немилосердную затрещину за исключительное отсутствие находчивости, и, напоследок кивнув Сейрану, стремительно зашагала прочь. Юноша проводил ее колючим, внимательным взглядом, на его губах опять появилась довольно странная, но веселая улыбка. Шурей чуть слышно скрипнула зубами, злясь с каждой секундой все сильнее. Правда, больше на себя, чем на кого-либо еще. Охранник хмыкнул, мудро промолчал, пожал плечами, открыл замок камеры одним из висевших на поясе ключей и также оставил их наедине.
Теперь Сейран и Шурей были совершенно одни, а между ними – стальная решетка.
Сейран, краем сознания встревожено отмечая незнакомые черты в поведении стоявшей напротив девушки, все же никак не мог выбросить из головы слова, сказанные Джуусан. Неужели он попал в ловушку? Но возможно ли для убийцы продумать ситуацию на столько шагов вперед? Невероятно, но скорее всего так оно и есть, что неожиданно подарило ему хорошую возможность. Теперь ему нужно лишь дождаться судебного процесса, и у них с Рьюки появится шанс разоблачить преступника.
Шурей, все еще отделенная от него толстыми прутьями решетки, неуверенно переступила с ноги на ногу, не решаясь зайти, пытаясь спрятаться за своим молчанием, чувствуя себя в высшей степени неловко и не на месте.
- Госпожа, - заметив эту неловкость, Сейран отбросил все размышления, привычно улыбнулся и сделал шаг вперед. Она встрепенулась, встревожено нахмурилась и отступила, обидчиво поджав губы.
В тот же момент в его взгляде что-то погасло. Он вспомнил о том, что теперь его мрачная тайна известна и его госпоже, а значит, любая холодность с ее стороны вполне предсказуема и даже естественна, хотя оттого и не менее болезненна. Сейран больше не делал попыток приблизиться, просто стоял, опустив руки. Потом, сделав над собой усилие, надел на лицо молчаливо-пренебрежительную маску, за которой обычно скрывал боль, низко поклонился и бездушным тоном повторил:
- Госпожа, - и окончательно замолк.
Шурей зябко поежилась, обратив внимание на подчеркнуто безразличные нотки глубокого голоса, но снова промолчала. В его облике ощущалось нечто мрачное и жестокое, совершенно не свойственное тому внимательному, заботливому молодому человеку, которого она знала всю жизнь. Кто стоял перед ней – принц Сейен или ее Сейран?
Юноша под ее настороженным взглядом резко отвернулся, подошел к тюремному лежаку, сел на матрас и, тяжело вздохнув, опустил голову на ладонь левой руки. Все в нем: его поза, усталая линия спины, глаза – все говорило о том, что он измучен не меньше, чем она. И это осознание, наконец, пробудило ее, заставив действовать.
Почему же все так вышло?
Шурей вопреки себе заворожено приблизилась к камере и открыла тяжелую железную дверь. Лишь она заставляла его смеяться и не позволяла замыкаться в себе самом. Что же она наделала, что делает сейчас?
Решив не ждать, пока к ней придет запоздавшая решимость, она шагнула вперед, присела рядом, положила ладони к нему на плечи и прижалась щекой к его спине. Она почувствовала, как в то же мгновение напряглись его мускулы, услышала, как нервно втянул он затхлый тюремный воздух. Теперь они были совсем близко. Прошло несколько долгих, мучительных секунд. Медленно, очень медленно он повернулся в ее руках. Его потемневшие, измученные глаза встретились с ее взглядом. Ее тут же захлестнула нежность. Кончики ее пальцев перышком пробежались по его лицу, пройдясь сначала по дугам бровей, затем погладив щеки и, наконец, коснувшись губ.
Ей пришлось сделать глубокий вдох, прежде чем открыть рот и заговорить.
- Сейен, - задумчиво попробовала девушка на вкус его настоящее имя, и тут же пожалела об этом. Молодой человек вздрогнул, как от физического удара, и почти панически попытался вырваться.
Шурей лишь сильнее сжала руки, обвив их вокруг его шеи. Ее сердце билось. Ей казалось, что если сейчас она поцелует его, то поцелует совершенно незнакомого ей человека. Но, тем не менее, ей хотелось поцеловать этого незнакомца. Она окончательно сошла с ума.
- Я не могу понять, - прошептала она. – В чем же разница?
Глядя снизу вверх, она вдруг поняла, что без ума именно от него – от его улыбки, от светлых глаз, от серебристых волос… Разницы не существовало. Просто это был он. Нечто необъяснимое, заключенное в нем. Она осторожно коснулась холодными ладонями теплых гладких щек. И тут же расслабилась.
- Сейран, - она вздохнула и, приподнявшись, поцеловала его в плотно сжатые губы. – Мой Сейран.
Его глаза удивленно распахнулись, и он вздрогнул от ощущения ее дыхания на своей коже, но затем все же тело под ее руками автоматически ответило на нежные нотки в любимом голосе, потянувшись к ней. Он обнял ее и крепко прижал к груди, ласково погладив по голове. Шурей уткнулась носом в ладонь юноши, ощущая непривычные спокойствие и уверенность, которые всегда приобретала в его присутствии.
- Я больше не смогу вас отпустить, - хрипло и беспомощно пробормотал молодой человек, ледяная корка которого ломалась прямо у нее на глазах.
Шурей лишь кивнула. Сейчас она с готовностью согласилась бы с чем угодно, с ностальгией купаясь в его объятиях, отбросив в сторону все мысли и переживания. Даже если бы он отпустил ее, она, без сомнений, вцепилась бы в него, как репейник, и следовала повсюду, лишь бы, как сейчас, ощущать всем своим существом его теплое присутствие.
Словно угадав ее мысли, он тихо рассмеялся, и снова все в этом мире встало на место. Как и было всегда с момента их первой встречи. Но, как всегда бывает, на смену безмятежному счастью постепенно пришло любопытство, вызванное чисто женским желанием узнать мысли любимого.
- Почему?
Шурей ждала ответа, не зная, что хочет услышать, затаив дыхание. Сейран закрыл глаза и прижался щекой к ее щеке. Этот ласковый жест потряс, обезоружил и пленил ее.
- Вы исцеляете меня.
Его слова были далеки от признания в любви, но, тем не менее, она смущенно опустила сияющие счастьем глаза, а руки ее все еще нервно прикасались к его плечам, медленно проводили по ним, а потом она снова прильнула к нему, крепко обхватив за шею. Он был ее миром, ее сердцем, ее тенью. Ни принцессе Джуусан, ни печали, ни смерти…
- Я никому тебя не отдам, Сейран.
Никогда.
Часть 14. Рьюки
Подготовительные работы в главном зале были почти завершены, вышколенные слуги носились туда-сюда, торопливо расставляя по углам огромное количество разнообразных предметов, но при этом умудряясь сохранять немалое достоинство и оставаться незаметными. До суда оставалось всего пара часов.
Наконец, ковры были должным образом постелены и почищены, пол вымыт, а в воздухе висел мягкий ненавязчивый аромат экзотических цветов.
Возле одной из гигантских витых колон, стараясь держаться в тени, задумчиво стояли двое высоких мужчин. Роскошная одежда выдавала в них высокопоставленных особ, а манера держаться – благородное происхождение. Один из чиновников, сложив на груди руки, небрежно прислонился к каменной лепке, другой настороженно стоял рядом, пряча лицо за нервно вздрагивающими перьями огромного веера.
- Хм. Она и впрямь очаровательна. Обаятельна и энергична, - неожиданно высказался второй, прищурив узкие проницательные глаза.
Ко Киджин, услышав от своего эксцентричного друга столь необычную похвалу, удивленно приподнял изящные брови за очередной маской и проследил за взглядом Рейшина.
Тоненькая, гордая фигурка в синем на фоне огромных настенных ковров и высокого аляповатого потолка, Джуусан-химе. Принцесса, по обыкновению, следила за слугами, время от времени отдавая команды, но сегодня она казалась странно усталой, измученной и бледной, как полотно. Очередная маленькая пешка в игре своих могущественных старших братьев.
- Мне жаль ее. Обаятельна и энергична, без сомнения, но ее энергия пропадает зря в гареме этого глупого недоросля, - продолжил Рейшин.
Подобная реплика заставила Ходжи недоуменно нахмуриться. И вовсе не из-за оскорбительно пренебрежительного прозвища, которым наградил императора его друг – этот завзятый бездельник просто не мог выражаться иначе. Скорее, из-за очевидной бессмысленности такой жалости.
Рейшин с треском захлопнул цветастый веер и заинтересованно склонил голову набок. Киджин пожал плечами, тонкие губы его при этом скривились.
Не имело значения, насколько талантлива была та или иная наследница, она до конца жизни оставалась безмолвным движимым имуществом. Чем более высокое положение она занимала в обществе, тем меньше шансов было у девушки проявить свои способности, тем меньше свободы она имела. Девушка переходила от отца или родственника к мужу, собственность одного мужчины передавалась другому. Киджин никогда не предполагал, что дело может обстоять по-другому. Хотя, признаться, взгляды его резко поменялись, стоило Ходжи встретить самое упрямое создание женского пола, принцессу знаменитой семьи Ко, Ко Шурей. Он усмехнулся.
Джуусан-химе во многом напоминала ему дочь Шоки. Она была своеобразна. В ее взгляде читалась та же твердость характера, то же упрямство, свободолюбие. У нее был приятный голос и хорошая речь, она была неглупа, он ценил ее силу и мужество. Но бывают обстоятельства, от которых не убежать, - и этот сильный характер тоже понемногу уступал чудовищному давлению императорского дворца. Чуть более выраженные скулы, а значит, впалые щеки, и потускневший взгляд – еще один признак тоски. Киджин с удивлением почувствовал, как болезненно сжалось сердце. Ему не хотелось признавать это, но, видимо, он, как и Рейшин, сочувствовал девушке, ему было жаль этого яркого светлячка, медленно гаснущего в духоте гарема. Однако, как повелось, следующие слова друга заставили Ходжи сильно усомниться в искренности сочувствия того.
- Не то, чтобы мне было дело до этой незаконнорожденной девчонки, но она так напоминает мне Шурей. О, моя любимая племянница Шурей, как же я скучаю…
Далее монолог Рейшина перешел в невразумительные причитания. На глазах у мужчины выступили неподдельные прозрачные слезы. Киджин, услышав знакомые заунывные нотки в жалобном голосе, покачал головой и закатил глаза. С каких пор у его упрямого, как сто ослов, приятеля появилась потребность все время ныть?
- Идем. Нужно подготовиться.
Ответа Ходжи не получил. Рейшин тоскливо вздохнул последний раз, потом презрительно фыркнул, но, держась немного позади, все же без возражений последовал за товарищем.
***
Прерывистый огонь свечей вызолотил темный силуэт в тяжелом одеянии, и Шурей, слегка улыбнувшись, ускорила шаг.
- Рьюки, что ты здесь делаешь?
Император, оторвавшись от сосредоточенного созерцания одной из картин в узком, тускло освещенном коридоре, немного смутился и даже тихо вздохнул.
- Мы собирались с мыслями перед заседанием.
Шурей подошла ближе и внимательно всмотрелась в заинтересовавшее императора полотно. На крупном холсте был изображен сурового вида мужчина с прямыми серебристыми волосами и медового оттенка глазами. Художник необыкновенно правдивым образом передал его пронзительный золотой взгляд – неподвижный, осмысленный и печальный.
- Отец, - оборонил Рьюки, как будто представляя нарисованного мужчину девушке. Та со знанием кивнула.
- Император Сэнка. Ты унаследовал цвет его глаз, - осторожно добавила она, внимательно наблюдая за живым выражением лица правителя.
- Да. А вот волосы достались второму принцу, моему старшему брату Сейену.
Лицо императора засияло, словно озаренное звездным светом, – так было всегда, когда он вспоминал о старшем брате. Но теперь Шурей придавала всем деталям более глубокое значение, замечала гораздо больше, чем видела. И действительно – пряди длинных волос бывшего императора хранили тот же красивейший серебристый оттенок, что и волосы Сейрана. Он могла только удивляться, что не заметила этого поразительного сходства раньше, а также того, что с некоторых пор Рьюки говорил о принце в настоящем времени.
Она нахмурилась, беспомощно прижав ладонь ко лбу. Нельзя допустить, чтобы правду о принце узнали простые люди. Ради страны. И самое главное – ради Сейрана.
Списав ее озабоченный вид на беспокойство, Рьюки осекся и ободряюще улыбнулся:
- Все будет хорошо, Шурей. Мы защитим тебя.
- Спасибо, Рьюки, - немного помедлив с ответом, девушка ласково коснулась его руки, но император внезапно почувствовал себя одиноким.
Конечно, солнечная улыбка Шурей была по-прежнему полна тепла, но казалась рассеянной, а карий взгляд был устремлен скорее внутрь, чем на него. Он думала о Сейране.
Рьюки не мог ее винить, он знал, насколько глубоко течет ее привязанность к старшему брату, да и чего таить – он сам не на шутку волновался. Сейран всегда защищал его спину и теперь, когда брата не было рядом, даже он, правитель Сайнкоку, чувствовал себя не в своей тарелке. В данной ситуации было вовсе не легко разыграть холодное безразличие.
- Пойдем, - выкинув из головы грустные мысли, император протянул девушке согнутый локоть и, заработав в ответ очередную улыбку, храбро и решительно двинулся к судебному залу.
***
Его окружало целых шесть вооруженных, жутковато гремевших доспехами человек, но все же он успел уловить взбудораженный шум судебного зала, в который его медленно и осторожно сопроводила стража. А вот увидеть ничего не удалось – железные спины сопровождающих, к сожалению, оказались чересчур широкими и почти полностью заслоняли вид на роскошное помещение. Сейран до сих пор искренне недоумевал, по какой причине кому-то понадобилось так рьяно охранять его. Конечно, с мечом в руках он мог бы справился и с дюжиной, но безоружным выступать против такой толпы было больше похоже на глупое самоубийство. Принц Сейен или нет, но он вовсе не страдал суицидальными наклонностями. Более того, что-то подсказывало ему: решение об усиленной охране могло принадлежать только некстати запаниковавшему Рьюки. Оставалось лишь сокрушенно вздохнуть, смириться, потерпеть и принять это спокойно.
Когда же его – вернее, его многочисленную дребезжащую охрану, - наконец заметили, то в зале воцарилась гробовая тишина. Разговоры вмиг умолкли, и все в открытую уставились на него. Их процессия тут же стала центром всеобщего внимания.
С каждым новым неторопливым шагом Сейран все ближе и ближе подходил к самому сердцу великолепного зала, минуя одни ряды любопытных зрителей за другими. Гордо подняв голову, он с любопытством вглядывался в ряды одинаково заинтересованных пар глаз. Раны, Ко, Ши, Са, Хаку – они все были здесь. Их лица были непривычно строгими и холодными, их взгляды неизменно впивались в него, подобно острым ледяным иголкам.
Сейран понимал, что придя сюда, тем самым отдает себя в жаждущие его крови руки настоящего преступника, ибо в случае нападения он вряд ли смог бы выбраться из этой ситуации живым и невредимым. Казалось бы, он полностью доверился судьбе, подготовился к худшему развитию событий, однако, увидев среди наблюдателей Шурей, Сейран почувствовал, как испуганно сжалось непослушное сердце. Она могла пострадать, хотя находилась ближе к выходу, чем к середине зала. Он, поколебавшись, отвел глаза.
Джуусан, к его удивлению, выглядела весьма бледно и стояла рядом со старшим Сецуной, но его взгляд, по обыкновению, встретила настороженно, в упор. Каждый из тройни казался в равной степени корректным и серьезным. Шуе бдительно застыл чуть вдалеке, рядом с императором. Койю озабоченно хмурился и кусал губы – впрочем, обычное его состояние.
Рьюки еле заметно кивнул ему – Сейран чуть приподнял уголки губ.
Стража довела юношу до императорского кресла, остановилась чуть левее и, сомкнув ряды, застыла в неудобных позах. Теперь ему осталось только разглядывать потолки, богато украшенные лепниной, позолоченные и очень высокие.
Занавеси приоткрылись и спектакль начался.
***
Судебный процесс, наконец, пришел в движение, зловеще скрипя шестеренками, поразительно похожими на голос главного обвинителя, пояснявшего суть дела, а Джуусан-химе все еще пыталась вытряхнуть неприятный туман, казалось бы, навсегда поселившийся в ее голове. Она встала очень рано, хотя спала мало и плохо. Весь день ей пришлось играть привычную роль, стиснув зубы и испытывая неимоверные страдания. Ей не нравились ни безумная спешка подготовки к суду, ни последующее нарушение душевного равновесия. Уже к полудню принцесса была настолько измождена, что у нее не было сил добраться даже до собственной кровати, от которой ее отделяло всего несколько несчастных десятков метров, чтобы отдохнуть хотя бы пару часов. Подготовительные работы и уборка прошли в тусклой горячечной дымке, потому что от усталости и нервного напряжения она словно находилась в тяжком полусне.
- Мне даже сквозь толпу слышно, как ворочаются в голове твои глупые мысли, – послышался ворчливый, мрачный голос брата совсем рядом.
Джуусан автоматически поискала в голове достойный высказывания язвительный ответ, не нашла и решила промолчать, сосредоточенно вдыхая и выдыхая драгоценный воздух. Кажется, ее даже шатало - ситуация становилась опасной. Оставалось одно – сжаться в неподвижный комок, стушеваться окончательно, и девушка сосредоточенно уставилась на свои туфли.
Удивленный нехарактерным молчанием, Шуе осторожно скосил на девушку глаза. Она выглядела бесконечно усталой, лицо ее было бледнее обычного. Глаза оставались широко открытыми, но взгляд ничего не выражал. Словно его младшая сестра превратилась в лунатика.
Шуе торопливо схватил принцессу за запястье, поднес к глазам и ужаснулся – оно было даже тоньше, чем прежде, если такое вообще возможно.
Джуусан-химе от неожиданности сделала шаг назад, натолкнувшись на какого-то человека, и издала короткое нервное восклицание. Ее яростный взгляд, по обыкновению, был подобен кинжалу, но в этот раз ему словно недоставало остроты.
Опомнившись и осознав, что своей железной хваткой делает сестре больно, Шуе отпустил ее руку и внимательно изучил девушку, сделав для себя еще несколько неутешительных открытий. Но, открыв рот для многочисленных неприятных вопросов, был тут же перебит шумом в зале, который уже некоторое время нарастал, а теперь вдруг стал невыносимым.
А потом Джуусан внезапно метнулась в сторону и пропала в толпе.
***
Холодная ярость разливалась по его венам, смешивалась с его кровью и замораживала уже давно превратившееся в камень сердце.
Перед его глазами по-прежнему стояли тела матери, отца и братьев. Это просто было одним долгим жутким воспоминанием, которое, тем не менее, сломало ему жизнь. Его измученная душа не знала покоя. Он ел лишь по необходимости - у любой еды был привкус полыни и пепла. Спал, потому что ночью все спят. И ненавидел, без конца ненавидел, потому что жар ненависти рассеивал холод разрывавших душу картин прошлого.
Сегодня они ответят за грехи своего кровожадного отца. Ответят за гибель его семьи, за уничтоженное счастье, за пролитые слезы. За кровь, крики и смерть. Он уничтожит многое, потому что многое у него отняли.
Перед его глазами обвинитель, император и изгнанный когда-то принц мастерски разыгрывали смехотворный фарс под названием судебное заседание. Но он знал, что это не более чем тщательно продуманная театральная постановка. Даже сейчас принца окружало целых шесть вооруженных с ног до головы человек. Непросвещенному человеку могло показаться, что все было сделано ради защиты императора, но он мог с уверенностью сказать, что это было сделано самим императором, который желал любыми способами защитить своего драгоценного старшего брата.
Наивный мальчишка. В этом никогда не было нужды. Мягкий и безоружный на первый взгляд бывший принц был гибким и опасным, как тигр, и за мягкой серебристой шерстью коварно прятал острые зубы и стальные клыки. Сбрось его со скалы – и он приземлится на лапы. Зверь в обличие овцы. Кровавое чудовище.
И сейчас, и тогда, пятнадцать лет назад, они все были обмануты этим серебряным очарованием, этой видимостью заботы, этой фальшивой улыбкой и гордо поднятой головой. И пятнадцать лет назад, и сейчас сопляк император был готов сделать что угодно ради своего драгоценного брата – отдать трон или отдать жизнь.
Принц был окружен восхищением, принц был окружен любовью. Но все это уйдет, как только народу будет открыта его истинная сущность. Он отомстит ему самым худшим из возможных способов. И начнет с того, что заберет у принца самое дорогое ему существо. Так же, как и его отец забрал у него семью.
Движимый этой холодной яростью, он без колебаний заберет у принца Ко Шурей.
Принцесса Ко стояла чуть впереди него и, не двигаясь, сжав руки в кулаки, неотрывно смотрела на обвиняемого. Глупая влюбленная девчонка, ее большие наивные глаза отражали лишь этого кровавого юношу. Он слышал, что император всегда хотел заполучить ее в свой пустынный гарем. Что ж, тем хуже для чересчур мечтательного мальчишки. Ради любимого старшего брата ему придется пожертвовать еще и этим увлечением.
Пропади этот правитель пропадом. И пропади пропадом все те, кто использовал свою власть лишь для собственного обогащения. Их бывший император забрал у него гораздо больше.
Он просто хотел справедливости. И если эта справедливость должна прийти через смерть и страх, а не через правосудие – что ж, пусть будет так.
Он не чувствовал страха, лишь злобу и ненависть. И ненасытную жажду мести.
И убийца хладнокровно достал из широкого рукава кинжал.
***
Джуусан негодующе высвободила свою руку из железной хватки брата и неуютно поежилась. Холод тревоги опять запустил ледяные пальцы в ее душу.
Что-то неуловимое скользило по краю ее сознания, какое-то странное чувство. Липкий, противный взгляд на затылке, острая искра света где-то справа. Дрожь осознания пробежала по ее спине, когда она поняла, что это отблеск длинного и тонкого ножа в руках одного из многочисленных свидетелей. Ничем не примечательный мужчина с мрачным выражением лица, он неподвижной тенью стоял между ней, ее братьями и Шурей. На нем была дорогая, расшитая золотом одежда, но во взгляде его было нечто демоническое – и ни следа той мягкой учтивости, которая была присуща знатным людям.
Джуусан, ни на секунду не задумываясь, метнулась к нему и схватила за запястье. Их глаза встретились, мужчина потрясенно застыл. Всего несколько секунд они яростно боролись. Потом кинжал беззвучно упал на мягкий ковер.
Выругавшись, он наотмашь ударил ее тыльной стороной левой руки так сильно, что у принцессы зазвенело в ушах. Ослепляющая боль заставила девушку упасть на колени. Она неловко поднесла руку к носу и с удивлением промокнула кровь, текущую из левой ноздри.
Кто-то рядом с ней громко ахнул, кто-то из прислуги закричал. Вокруг Джуусан-химе постепенно образовался полный настороженности вакуум, и, не желая быть в центре всеобщего внимания, преступник попытался незаметно скрыться из виду. Заметив это, все разом набросились на него, а в следующую секунду разбежались кто куда, не сводя испуганных глаз с вылетевшей, словно из ниоткуда, длинной стрелы. Стрела со зловещим визгом пролетела над головами присутствующих и, задребезжав, вонзилась в мягкую древесину оконной рамы.
Поднялась паника. Люди бежали к выходу, бездумно расталкивая друг друга, в поисках спасения, в поисках укрытия. Они постепенно и неотвратимо увлекли за собой невозмутимую тройню Ран и отчаянно размахивающего руками Рейшина, хладнокровного Ходжи и суетливого Койю. За первой стрелой последовали остальные – у преступника все же оказались верные ему сообщники. Паника усилилась, но страх толпы был напрасен. Две из выпущенных стрел прошли мимо Сейрана, одна ударилась о перегородку между ним и высоким троном. Цель выстрелов сразу же стала ясна.
Преступник, подняв меч высоко над головой и угрожающе глядя на людей сверху вниз, медленно пробирался сквозь толпу к трону. Не замечая вступивших в бой генералов, не замечая, как один за другим, в отчаянной мольбе о пощаде преклоняют перед императором колени его сообщники. Ярость все еще двигала им, когда здравый смысл должен был подсказать, что лучше сдаться.
Сейран, решив рискнуть, молча обогнул растерявшихся стражников и застыл на месте, не сводя глаз с преступника, стараясь отвлечь его внимание на себя, подпустить его как можно ближе. Шурей, осознав всю опасность такого решения, протестующе вскрикнула. Рьюки, запаниковав, тут же обернулся. Сейран поймал на себе глаза младшего брата и мотнул головой, молча прося защитить безрассудную девушку.
И вовремя. Вместо того чтобы застыть на месте, Шурей начала пробираться сквозь толпу, против течения людей, прямо в самое пекло битвы.
- Сейран!
Ее хриплый крик заставил обоих юношей вздрогнуть.
Рьюки бросился ей наперерез, схватил Шурей за запястье и потянул назад. Девушка, не поддавшись, повернулась. В ее взгляде было все: ярость, гнев, страдание, беспокойство, сожаление. Но главное - там светилась любовь.
Любовь, но не к нему.
Пальцы императора разжались сами собой. В его глазах отразились зародившиеся давно подозрения – мрачные, ясные, болезненно реальные. В тот же момент убийца занес меч для удара.
Шурей, ощутив свободу, от неожиданности споткнулась, но, не остановившись, молнией кинулась в к Сейрану и защитила его своим телом, раскинув руки в сторону, ступив в то, казалось бы, слишком узкое пространство между смертью и ее любимым. Глаза ее горели яростью, в этот момент она напоминала кошку, готовую зашипеть.
- Не смей, - процедила она.
Все в ужасе застыли. Преступник тоже удивленно помедлил, но лишь на мгновение, потом его лицо исказила торжествующая усмешка, и меч снова оказался в воздухе, теперь жаждущий крови другой, не менее желанной жертвы. Непоколебимый, решительный взгляд убийцы нес такую обвиняющую силу, что даже кипевшая гневом Шурей на миг оцепенела. В завораживающем взгляде этого человека было что-то безжалостное и неумолимое. Словно болезнь, словно сама смерть. Черные – но странно бледные, почти мертвые, эти ненавидящие глаза видели гораздо больше, чем любые другие.
Сейрану казалось, что все вокруг него погрузилось в дикий лихорадочный сон. И маленькая фигурка Шурей, храбро заслоняющая его от острого меча, стала средоточием этого безумного сна. Он не знал, что ему следовало предпринять, он не просчитал вперед ни единого шага, он просто не имел понятия, что делать, как поступить. Его кровь словно застыла в жилах, заметно пульсируя лишь на шее. Желание вырвать Шурей из рук смертельной опасности было невыносимым, однако, как бы он ни хотел пошевелиться, тело не слушалось и, наконец, стало совершенно чужим.
Часы отмерили еще одно жуткое мгновение.
Блеснуло, потускнело и снова блеснуло лезвие меча, раздался характерный свист - позади к ним на помощь вовремя подоспел Шуе. Убийца неуклюже взмахнул оружием - и темная кровь с плеском окрасила светлый ковер.
Мужчина вскинул голову, смертельно побледнел и осел на пол, закашлявшись.
Нет, он не мог сейчас умереть. Такая перспектива вовсе не устраивала его. Человек, которого он хотел сделать несчастным, которого он хотел убить, все еще был жив, и эти проклятые, невыносимо прозрачные серо-зеленые глаза даже не замечали его, сосредоточившись на застывшей, как изваяние, безрассудной, обезумевшей девчонке. Никто из них не смотрел на него - ни тогда, ни сейчас. Никто из них не видел его горя и не понимал его страданий.
- Принц Сейен, - отчаянно прохрипел убийца, медленно оседая на пол, все еще всей своей душой желая отомстить. Хоть этим проклятым именем. Хоть как-нибудь.
Но единственными людьми, ушей которых достиг его предсмертный хрип, оказались лишь три человека, стоявших над ним. Шуе неловко передернул плечами и посмотрел вниз. Сейран, напротив, первый раз внимательно заглянул убийце в лицо.
Взгляд преступника, скрестившись с его взглядом, в последний раз вспыхнул странной радостной ненавистью – и остекленел. Смоляные, как ночь, ресницы в последний раз накрыли темные пронзительные глаза. Сейран вздрогнул – и, не выдержав, наконец отвернулся.
***
Постепенно ужас, сковавший людей, уступил место нервным разговорам и обсуждению увиденного и пережитого. Охранники пришли в себя и теперь деловито, быстро и без лишней суеты прочесывали толпу в поисках сообщников.
Только Шурей, словно не осознав случившегося, несмотря на дрожавшие колени и губы, все еще стояла перед ним, раскинув руки в стороны. Шуе окликнул ее, и только тогда она пошевелилась, обратив к Сейрану трогательно беспомощный взгляд карих глаз.
Он протянулся к ней – и по толпе пошел пораженный ропот. Сейрану понадобились мгновения, чтобы понять причину такого поведения людей: все внезапно осознали, что наследница Ко защищала подозреваемого в покушениях. Еще секунда понадобилась ему, чтобы с горечью признать единственно возможный выход из положения. И он, в который раз переступив через себя, подавив разочарование и досаду, попытался отойти в тень, тем самым показав непричастность девушки к случившемуся в целом и к себе в частности.
Но Шурей, качнувшись вперед, вцепилась в юношу со всей силой своих тонких рук, не желая отпускать, и спрятала лицо в изгибе его шеи.
За их спинами толпа в изумлении ахнула, Сейран неуютно оглянулся - но ей было все равно. Шурей увидела смирение и боль в его светлых глазах и на краткий момент все покушения, обвинения, интриги и угрозы – все перестало существовать для нее. Сейчас она чувствовала лишь исходящую от него спокойную силу и уверенность и, прильнув к нему, девушка скользнула губами по его укрытому рубашкой плечу, спрятала лицо у него на груди.
Сейран, поддавшись яростной хватке, крепко сжал подругу в объятиях - ее сотрясала крупная дрожь. Прижимая Шурей к сердцу, он неловко перебирал ее волосы, время от времени прикасаясь к ним губами. Вскоре она успокоилась, согревшись в кольце его рук.
Сейран неторопливо гладил ее по спине, обнаружив, что сам успокаивается. Было что-то чудесное в этом простом объятии. Быть рядом с ней, утешать ее – именно этого всегда желало и будет желать его сердце.
Толпа еще немного пошумела и, наконец, зачарованно затихла.
Тем временем Джуусан-химе с недоумением и некоторой обидой осознала, что про нее совершенно забыли. Ее друзья и братья собрались вокруг нее бесполезной кучей и, вместо того, чтобы озаботиться состоянием пострадавшей, все до единого были увлечены происходящим в зале, что бы там не происходило. В конце концов, ей тоже было любопытно!
Удрученно вздохнув, она попыталась встать, гадая, удастся ли ей это без посторонней помощи. Сомнительно. Больше того – в этот момент даже нежелательно, хотя боль от удара скорее надоедала, чем мучила.
Джуусан попыталась сосредоточиться и обнаружила, что не в состоянии этого сделать. Часть крови от разбитого носа текла в ее горло, оставляя неприятный медный привкус. Что-то произошло с ее восприятием.
Принцесса Ран приподнялась, опасно покачнулась - и первый раз в своей жизни упала в обморок.
***
- Джуусан, хватит валять дурака! Открой глаза!
Мир вокруг нее опасно покачнулся, неуютно повернулся на бок и застыл. Очнувшись, Джуусан обнаружила себя в железных объятиях старшего брата, который осторожно нес ее к зданию гарема на руках. Шаги Шуе были по обыкновению уверенными и широкими, но казались торопливыми, между темных бровей ее старшего брата залегла глубокая морщинка, и смотрел он только вперед.
Она рассмеялась и, наконец, заметила слабым, но довольно бодрым голосом:
- Ты выглядишь напуганным, Шуе нии-сама.
Он яростно встряхнул ее, заставив пискнуть от неожиданности, и вздохнул, неуютно поморщившись:
- А ты белая, как полотно.
Джуусан помедлила с минуту, задумчиво моргнув, потом сказала с похожим вздохом.
- Я в порядке.
- Понимаю, что ты хотела произвести сенсацию, но упасть в обморок во время суда – это так банально, дружок. Ты дурочка?
Она почувствовала, что за шутливым тоном скрывается глубокая озабоченность. В этом был весь Шуе. Едкая ирония и достаточно резкие выражения в разговоре. Безрассуден, смешлив, вечно готов съязвить, но, на самом деле, не способен причинить ни малейшего зла. Как мило.
- Нет, я не такая, - и она, потянувшись к нему, дернула брата за ухо. – Опусти меня на землю.
- Если ты собираешься идти, повиснув на моем несчастном ухе – ни за что. Упала ты неудачно, на бок, так что смирись и терпи мои нежные объятия. Ты даже не подозреваешь, сколько дам пожелали бы оказаться на твоем месте.
- Отчего же, представляю.
Джуусан неохотно, но послушно отпустила его несчастное покрасневшее ухо и заинтересованно осмотрелась. Шуе целенаправленно шел по одному из коридоров дворца, ведущих к гарему. Слуги прятались по углам, бросали на них косые взгляды и подозрительно перешептывались. Ран спохватился – выпрямился и зашагал быстрее. И эта перемена больше всего озадачила принцессу.
- Что я пропустила? – уязвлено спросила Джуусан.
Шуе не удивился этому вопросу, и, как ни странно, он показался ему весьма забавным.
- Ничего, что касалось бы нас с тобой.
Она терпеть не могла загадок, а загадочных самодовольных братьев – тем более.
- И все же?
- Похоже, Шурей-доно все же сделала свой выбор, - улыбка генерала сделалась задумчивой и печальной.
- О, - только и смогла оборонить в ответ Джуусан-химе, - я понимаю, что не должна жалеть Рьюки, но мне его жаль.
И действительно - в ярко-синих глазах принцессы под высоко поднятыми, будто в удивлении, тонкими бровями затаилось сочувствие. На лице Шуе появилось понимающее выражение.
- Можешь жалеть его сколько угодно, сорванец, хотя ты, как и я, понимаешь, что никакая жалость сейчас не доставит ему радости и, тем более, не принесет утешения, – вполне резонно ответил он.
Джуусан кивнула.
- А еще мне жаль бывшего принца, потому что его-то никто жалеть не будет. Он встанет перед тяжелым выбором.
Шуе невесело улыбнулся.
- Наверное, Сецуна счастлив – я остаюсь единственной женой императора. Мне тоже, наверное, следовало бы торжествовать.
А еще ей следовало бы думать головой, а не сердцем. Ее мозг, должно быть, пострадал при падении.
- Тогда к чему эти обмороки? Ты что, чахоточная девица, тепличный цветочек?
Джуусан закрыла глаза, не обращая на провокацию никакого внимания.
- Не игнорируй меня, - он снова легонько встряхнул ее, но получил в ответ лишь маленькую раздраженную гримаску.
Шуе, немного подумав, помрачнел, в глазах его мелькнули догадка, подозрение и комический ужас.
- Ты что, в положении?
Брови у нее тут же взлетели выше некуда, глаза распахнулись. Она еще больше побледнела, испепеляющий взгляд ее синих глаз, казалось, насквозь прожег Шуе.
- Ничего подобного, - по-змеиному прошипела Джуусан, сощурившись и угрожающе посмотрев на его ухо.
- Понял, - примирительно заметил Шуе, осознав, что зашел слишком далеко, и привычно приготовился к страшному возмездию.
Но, видимо, у девушки даже не было сил хоть как то проявить свое обычное упрямство и дьявольский характер. Буквально через минуту Шуе почувствовал, как тело ее обмякло, – Джуусан крепко уснула, так и не отомстив ему и не заговорив с ним.
Часть 15. Мысли о будущем
Долгие холодные дни с пронизывающими ветрами закончились, зима незаметно, неожиданно для всех подошла к концу, и, проснувшись первым весенним утром, Шурей с удивлением обнаружила - снег растаял. Сонное, хмурое, неприступное небо все еще было какого-то странного серого цвета, высокие деревья по-прежнему стояли, зябко простирая к нему голые ветви, но мягкий ветер ласково спешил сообщить всем о теплом приходе весны. Множество бурых холмов начали безудержно, ярко зеленеть, освободившиеся от зимнего сна речушки весело мчались мимо широких долин, через гибкие мосты и вливались в большую, бурлящую от избытка воды реку.
Все живое вокруг ликовало и радовалось, радовались и люди, ведь зимой дни были слишком коротки и холодны, чтобы успеть закончить все необходимые домашние работы, а внезапные снежные бури и вовсе заставляли неделями сидеть взаперти там, где застала безжалостная стихия, сгрудившись у огня.
Устав от зимних тревог и забот, Шурей за завтраком громко и весело объявила себе неофициальный праздничный выходной и, под предлогом необходимости в глотке свежего воздуха, незаметно увязалась за Сейраном. Тот ничего не возразил, лишь незаметно улыбнулся краешками губ и, взяв ее за руку, переплетя пальцы, легонько потянул девушку за собой.
Энсей удивленно вытаращил на них темно-зеленые глаза и с усилием подавил желание как следует протереть их кулаком: видеть на лице холодного, надменного и безразличного Маленького Урагана мягкую улыбку для него было сравни одному из чудес света.
Как правило, Сейран не улыбался. И, в большинстве случаев, это был обнадеживающий знак. Вежливая улыбка могла означать частичное бедствие, веселая же предупреждала о катастрофическом крушении.
Но не сейчас. Немного четче изогнутая линия губ, чуть глубже проступившие маленькие морщинки в уголках глаз – не оставалось сомнений, Маленький Ураган был непривычно спокоен и доволен. Несмотря на свой несколько беспорядочный внешний вид, Энсей всегда тонко чувствовал нюансы, тем более, что с таким темпераментным другом неосторожность грозила, по меньшей мере, увечьями. Волей-неволей приходилось принимать во внимание, насколько ужасными могут быть последствия.
Шурей, одарив ошеломленного Энсея безмятежным взглядом из-под ресниц, лишь сильнее прижалась плечом к руке Сейрана. Шагая по улице, чувствуя под ногами твердую землю, а под щекой – теплую шершавость наплечных доспехов, обгоняя маленьких детей, соседских тетушек, пожилых людей, ощущая себя счастливой и в безопасности рядом с ним, она неспешно размышляла о том, как быстро изменилось все в ее жизни.
Как ни посмотри, у них с Сейраном установились весьма странные, трудно объяснимые отношения. Нежное, изящное затишье, заботливая неподвижность. Оба словно боялись разрушить ту хрупкую, драгоценную нить доверия, протянувшуюся между ними, поэтому молчали, ни слова не говоря о своих чувствах. Купаясь в лучах взаимной теплоты, они все же не забывали об охране собственных, одинаково настороженных сердец.
Однако их уютная замкнутость служила ярким контрастом остальным людям, которые, стоило им вместе выйти на улицу, тут же замолкали, словно только секунду назад говорили о них.
О них говорили горячо, с лихорадочной поспешностью, увлеченно, торопливо, упоенно, взахлеб. Шептались, сплетничали, обсуждали, пересмеивались, искоса поглядывая на них. Возможно, осуждали. Временами было даже забавно смотреть, как начинали вести себя люди при их появлении: женщины старательно и громко спешили произнести слова приветствия, а мужчины лишь опасливо косились на них, говоря между собой вполголоса. Но Шурей не было до этого никакого дела. Она была околдована. Все ее чувства трепетали. Изо дня в день она тянулась к Сейрану и душой, и телом, наслаждаясь сладким ощущением равновесия.
Шурей обнаружила себя зачарованной каждой принадлежащей ему чертой: его глазами, которые всегда хранили в себе огонек одиночества, его добротой, которую он часто скрывал за стоическим выражением лица, его улыбкой и его заботой, которые неизменно грели ее сердце. Теперь Шурей знала о нем гораздо больше, однако до сих пор недостаточно много. Сильнее всего ей хотелось узнать причину тихой грусти, скрывавшейся в ясных серо-зеленых глазах. Сейран сказал, что она исцеляет его, но все так же неизменно мучился ночами от неотступных, невыносимых кошмаров, все так же часто, без видимой причины хмурился, все так же страдал. Когда же он улыбался, в глазах его оставалась горькая боль. Сможет ли она, в самом деле, залечить эти мучившие его страшные душевные раны?
Шурей не хотела отступать, ни за что, но и не знала, как двинуться вперед. Всего за несколько дней жизнь ее внезапно вдруг встала с ног на голову и перевернулась обратно. Ей нужно было время.
Проводив Сейрана до стрельбища, Шурей обнаружила, что не может спокойно сидеть на месте. Ее переполняла странная яркая энергия, она почему-то дрожала от нетерпения, хотя и не понимала, чего именно ждет. Устав ходить взад-вперед, она все же остановилась у каменной колонны одной из солдатских казарм и с любопытством начала наблюдать за тем, как Сейран упражняется в стрельбе из лука. Девушка не пыталась подойти к нему или заговорить с ним, просто заворожено смотрела, как юноша методично достает из колчана очередную острую стрелу, как послушно натягивается в его руках тетива, как напрягаются все его мышцы. У Сейрана были такие светлые волосы, что при свете солнца казалось: его голова окружена сияющим серебристым ореолом, - его лицо было сосредоточено и спокойно. Шурей невольно залюбовалась им.
И по сей день было так удивительно – поразительно - осознавать, что перед ней стоит тот самый легендарный принц Сейен. Что тот загадочный, таинственный принц Сейен, о котором девушка всегда думала с очарованным страхом, все это время был рядом, совсем близко. И вот где-то по пути к нему этот неясный образ выскользнул у нее из рук. Теперь, размышляя о юноше, она не могла вызвать в себе хоть чуточку былого испуга. Потому что, кем бы ни был Сейран, включая его прошлое и его репутацию, Шурей ни на секунду не поверила бы, что он может причинить ей боль или, тем более, оскорбить. Она была связана с ним всеми возможными способами и, несмотря на тени, таившиеся в его прозрачных глазах, она безоглядно верила ему, доверяла ему. Шурей была готова сделать все, чтобы помочь Сейрану. Она хотела быть концом его длинной, отчаянной и одинокой дороги. Ей хотелось принести ему счастье, радость, тепло, смех и еще много-много всего.
И девушкой, вопреки всеобщему мнению, руководило отнюдь не чувство жалости.
В конце концов, устав стоять, Шурей все же села, выбрав небольшую деревянную скамейку невдалеке от стрельбища. Притянула к себе колени, крепко обхватила их обеими руками, осторожно прижалась к ним щекой и снова задумалась.
Любовь. Она не ожидала, что это чувство придет к ней так внезапно. Но теперь, когда оно, наконец, расцвело в ней, она подозревала, что не избавится от него всю жизнь. Было так правильно, так естественно спать рядом или держать Сейрана за руку, или говорить с ним обо всем на свете, улыбаясь лишь ему, ему одному. Словно она становилась единым целым в его присутствии. Шурей была уверена: если Сейран будет рядом, она может смело встретить все, что приготовила им судьба, не опасаясь удивленных или бесцеремонных взглядов. Она могла только надеяться, что он любит ее взамен.
Шурей не знала, что такое любовь. Совсем не знала. Как беспомощный желторотый птенец, она лишь грелась в лучах обожаемого ласкового солнца нежности. Она не знала, как уменьшить его страхи, тревоги, страдания, ведь все это время жертвовал собой ради нее лишь он. Во всем же остальном, что не касалось ее или отца, Сейран проявлял такую степень независимости, что временами пугал ее. Уверенный в себе и в своей способности контролировать окружающий мир, юноша излучал в равной степени силу и надменность. И, вместе с тем, неизменно верный, надежный и внимательный, Сейран был из тех редких людей, к кому любая здравомыслящая женщина, почувствовав неуверенность, инстинктивно обратилась бы за помощью.
Шурей пожала плечами и, иронично улыбнувшись, прижала колени ближе к груди. Теперь она ревновала его ко всему миру.
Ей вдруг пришло в голову, не лгала ли она себе, будучи уверенной, что Сейран любит ее в ответ, что согласен остаться с ней навеки, что согласен и дальше защищать и оберегать ее. Ведь ей нечего было дать любимому человеку, кроме своей отчаянной, трепещущей от страха, хрупкой новорожденной любви.
- Госпожа.
Вздрогнув от неожиданности, Шурей легонько подскочила на месте и резко обернулась, пару раз испуганно моргнув. И увидела, что Сейран мягко смотрит на нее, предлагая помощь. Он окинул ее долгим внимательным взглядом, немного прищурившись, словно пытаясь разглядеть ее, когда в глаза светит солнце. А солнце, тем временем, уже начало склоняться к горизонту. Сколько же времени она тут просидела, погруженная в собственные тревожные мечтания?
Ее предательское сердце бешено заколотилось, дыхание превратилось в жалкие попытки вдохнуть хоть немного воздуха, он же по-прежнему выглядел невозмутимо серьезным и участливым.
Настоящий Сейран. Как всегда, скрывает свои чувства. Рад ли он видеть ее утром каждого нового дня или недоволен? Он сражался за нее, защищал ее, нуждался в ней, но любил ли он ее? И если нет, сможет ли когда-нибудь полюбить?
Не без труда взяв под контроль собственные некстати разыгравшиеся эмоции, она благодарно, но довольно-таки чопорно кивнула и приняла его руку с явным видом собственницы, тем самым насмешив юношу. Он безмолвно рассмеялся, она смущенно нахмурилась. Шурей не знала, откуда взялось это обжигающее темное чувство: Сейран принадлежал ей, только ей.
Его широкая ладонь была необыкновенно сухой и очень горячей. Казалось, эта рука излучала теплоту - сразу возникало щемящее ощущение непонятной, загадочной силы и сокровенной, незримой близости. Шурей встревожено подняла глаза, и их взгляды встретились.
- Сейран, у тебя жар?
- Все в порядке, госпожа.
Словно в доказательство, он, склонив голову на бок, прикоснулся лбом к ее голове. Опущенные ресницы затенили его серебристые глаза - это было нечто новое и оттого совершенно неотразимое. Шурей, улыбнувшись, тихо вздохнула и прижалась к нему еще сильнее.
На мгновение Сейран затаил дыхание, будто хотел сказать ей что-то чрезвычайно важное. Уголки его губ дрогнули, на высоких скулах появился едва заметный румянец, и Шурей сама с ужасом почувствовала, как у нее начинают гореть щеки. Быть может, он признается ей в любви? Но Сейран вдруг поднял голову, словно его кто-то окликнул, и, торопливо отпустив ее руку, сделал шаг в сторону.
Неподалеку от них стоял Рьюки. Император был неимоверно бледен. На лице у него застыло странное выражение, в скрытом значении которого у них не хватило времени разобраться. Руки его были судорожно сжаты в кулаки, плечи напряжены.
- Шурей, Мы бы хотели поговорить с тобой.
Эта непохожая на мягкого, жизнерадостного молодого императора язвительная любезность была настолько неожиданной для растерявшейся девушки, что на секунду все мысли вылетели у нее из головы. Воцарилась напряженная тишина. Шурей неуютно коснулась Сейрана взглядом, и тут же попыталась избавиться от чувства вины за этот непроизвольный жест. Она опять всецело полагалась на друга, однако все же без его поддержки она ощущала, по меньшей мере, неуверенность. На секунду ей показалось, что юноша встревожен не меньше, чем она, - спина его напряглась, голова немного откинулась назад, щеки побледнели, а между бровями появились неглубокие тонкие морщинки. В ожидании ее реакции лицо его стало совсем непроницаемым, и это молчаливое ожидание, наконец, заставило ее заговорить.
Шурей опомнилась, надела соответствующую случаю маску беззаботности, и ответила с показной веселостью:
- Конечно, Рьюки.
Император кивнул и холодно, без улыбки перевел многозначительный взгляд на старшего брата. Шурей на мгновение почувствовала, как легкая дрожь недоумения охватила Сейрана и передалась ей. Затем юноша горько усмехнулся и низко поклонился. Это был жест, говорящий о том, что теперь он все хорошо понимает и отдает младшему брату должное.
- Прошу извинить меня, - сообщил он, пожалуй, чересчур безмятежно и легким шагом поспешил прочь.
Ладно, решительно и немного сердито подумала Шурей, будь что будет. Она гордо вскинула голову и последовала за императором во дворец. Пора, так или иначе, определить свою судьбу. Судьбу, которую она готова принять. И за которую будет бороться.
***
Рьюки одновременно испытывал чувство вины, злость и отчуждение, но ничего не мог с собой поделать. Он чувствовал неизменно болезненные уколы ревности, видя, как его любимая Шурей сжимает в объятиях его старшего брата Сейена, держит его за руку, улыбается ему. В последнее время он то и дело чувствовал эти неприятные ощущения. И переполненный столькими противоречивыми и не поддающимися объяснению эмоциями, он все чаще находил себя недовольным собой.
И, что самое ужасное, совсем не узнавал самого себя.
Остановившись посреди одной из комнат и резко обернувшись, Рьюки обнял Шурей одной рукой за талию, другой – за плечи и медленно привлек к себе, бережно и нежно.
Это была либо приемная, либо просторный кабинет с высоким белым потолком. Помещение было обставлено бархатными стульями с жесткими спинками и несколькими полированными до блеска столами. Оно было похоже на один из кабинетов министерства финансов, где каждый день принимали высокопоставленных лиц и без устали сводили к балансу приходы и расходы. Окна выходили на непонятный темный закоулок, столы были довольно пыльными, но даже так в этом полузаброшенном помещении чувствовалось нечто торжественное и величественное.
Иногда императору казалось, что без нее он не сможет ничего. Он не знал, была ли эта любовь рождена одиночеством, была ли она заблуждением или миражом, - не хотел знать. Да и это было совсем неважно. Чувство привязанности спасало его от холода – этого было вполне достаточно. Шурей была источником бесконечной радости.
Рьюки хотел, чтобы она стала его женой. Хотел получить над ней власть, право на которую дает это положение. Хотел, чтобы она жила в гареме, чтобы она все время была рядом, он хотел знать, где она находится в тот или иной момент, что делает. Но больше всего Рьюки хотел, чтобы она его любила. Как необходимо ему в жизни такое светлое существо!
Однако, хотя он и не хотел признавать этого, возможно, было уже слишком поздно. За эти несколько зимних месяцев что-то в ней изменилось. Даже сейчас, стоило взглянуть на выражение ее лица…
Спокойная и мечтательная решимость в карих глазах, тихая женская замкнутость в своем мире, странное, яркое, безудержное счастье и всепоглощающая сосредоточенность. Он сводил Рьюки с ума, этот ее взгляд. Он отдал бы все на свете, что видеть такое выражение ее лица, обращенное к нему, а не к другому. К нему, а не к его старшему брату Сейену.
Не в силах видеть ее глаз, он потянулся, чтобы поцеловать ее. Шурей, вздрогнув, резко отпрянула, и Рьюки тут же отпустил ее, отступив на шаг и глядя на нее с откровенным беспокойством. Она едва не расплакалась.
- Почему ты отталкиваешь Нас?
Шурей посмотрела ему в лицо. Такое дорогое, всегда такое милое лицо. Она вспомнила, как его слезы падали на ее щеку, вспомнила о его одиночестве. Она постаралась заговорить с ним как можно бережнее, тщательно подбирая слова. У Шурей глухо зашумело в ушах, с таким трудом приобретенная смелость дала трещину. Но и Рьюки, казалось, был слишком погружен в собственные догадки, чтобы слушать ее. Он все еще молча и внимательно смотрел на девушку, но в золотистых глазах уже светился понимающий огонек.
И у Шурей было чувство, что они оба давным-давно знали, о чем она сейчас собирается сказать.
- Я останусь с Сейраном.
Да, ее слова озвучили то, что они оба уже понимали. Из массивной серебряной рамы на противоположной стене, неодобрительно и сердито топорща усы, на нее с укором смотрел один из величайших генералов прошлого.
- Почему?
Девушка оторвалась от бессмысленного созерцания портрета. Глаза Рьюки были наполнены тысячью эмоций, но смешавшись, эти эмоции оставались нечитаемыми.
- Я не знаю.
Она и правда не знала. Но эти три месяца, несомненно, изменили ее. Один поцелуй открыл ей глаза, и с тех пор ее слепое сопротивление судьбе стало бесполезным. Она потеряла себя и нашла Сейрана. Обратного пути не было.
Она всегда думала, что приобретет в нем лишь душевно близкого человека и честного друга, но теперь видела в Сейране свою любовь и судьбу, чувствовала внутри него невыносимую боль и ненасытную жажду покоя. И сознавала, что Сейран принадлежит другому миру. Если она не удержит его, он исчезнет. Эти мысли будили страх и боль в девушке - она была слишком привязана к нему. Ей отчаянно хотелось, чтобы обретенное им спокойствие и счастье были настоящими. Показать ему, что ждет его в будущем, а потом отобрать это будущее, - Шурей понимала, что такого его измученное сердце не выдержит.
Но теперь она была готова. Была готова яростно сражаться за него, без колебаний сделать его неотъемлемой частью своей жизни и с радостью принять перемены, которые он принесет в ее жизнь.
Ее щеки чуть покраснели, а голос дрогнул:
- Я просто влюбилась.
И вдруг слово «влюбилась» прозвучало так глупо! Обладание. Стремление. Желание. Нужда. Да, нужда, внутреннее влечение, но гораздо больше, чем просто физическая жажда близости.
- Я люблю его, Рьюки.
Наступила жуткая тишина, Шурей заметила, что император побледнел. Ее слова оказались для него таким ударом, что он отступил назад. Рьюки остановился у окна и прислонился плечом к стене. Некоторое время он молчал, она тоже не решалась заговорить, потрясенная своим признанием почти в такой же степени, как и он.
- Но почему сейчас? Он был рядом с тобой так много лет… - наконец, после краткой внутренней борьбы, медленно проговорил Рьюки.
Голос императора был полным недоумения, но где-то в глубине души он уже слышал от нее эти слова, день за днем, в ее голосе, улыбке, в каждом взгляде. Он знал, что с Сейраном она всегда будет в безопасности. Рьюки мог дать ей любовь, деньги и жизнь в роскоши, безбедную жизнь. Но Сейран мог дать ей гораздо больше – он мог дать ей свободу, он мог посвятить ей все свое существование. А Шурей могла подарить ему покой. Что бы он ни делал, эта их чистая, всепоглощающая верность друг другу останется непоколебимой. И все же…
- Не уходи, Шурей. Мы должны быть вместе, всегда.
К горлу Шурей подступила волна тяжелого страха. Настало самое тяжелое мгновение в ее жизни.
- Рьюки, мне так жаль.
- Ты же знаешь, он – принц Сейен, - он и сам уже не понимал, о чем и зачем говорит.
Она посмотрела вниз на свои руки – они были крепко зажаты в кулаки.
- Да, - мягко прошептала она.
Рьюки закрыл глаза. Чтобы продолжить, он с отчаянной решимостью собрал в кулак всю свою волю.
- И если Мы откроем людям правду, ему придется стать императором.
Вид у него был самый рассудительный, выражение лица жесткое. Но Шурей ни на секунду не поверила его словам. Открой он правду – и началась бы гражданская война. Рьюки ни за что бы не пожертвовал благополучием, с таким трудом построенным почти что за десять лет. И оттого, что эта ложь была такой неприкрытой и отчаянной, она поразила ее больше всего.
- Что ж, тогда я буду стоять рядом с ним. И по-прежнему буду любить его.
Ее приглушенный бесцветный голос совсем не сочетался с лицом, и он, наконец, подействовал на него. Рьюки почувствовал себя так, будто перешел какую-то неведомую границу. Шурей выглядела одновременно и сердитой, и обиженной, и он не осмелился продолжить эту тему. Она пристально взглянула на него, но в этом взгляде чувствовалась боль недоумения.
Шурей сделала шаг к двери, и Рьюки поспешно и неуклюже бросился ей наперерез. Их глаза встретились, карий взгляд к золотистому, в каждом из которых читались необъяснимые эмоции.
Конечно, он не должен ей препятствовать. Он должен отпустить ее, хотя чувствовал небезопасную потребность взять ее за руки и на коленях молить остаться.
- Шурей, - он протянул руку, - Шурей.
Она смотрела на него и ощущала какую-то пустоту. Она очень тихо произнесла:
- Нет, Рьюки. Прости.
Он провожал ее взглядом, пока ее прямая напряженная спина не скрылась за дверным проемом. Чувство гнева тут же сменилось обидой за подобное расставание.
Рьюки отошел к окну и, прижав правую руку к лицу, скривил дрожащие губы.
Император Сайюнкоку еще никогда не чувствовал себя таким одиноким.
***
Сейран поднялся в свою комнату, широко раскрыл одну из створок окна, через нее заструился прозрачный лунный свет, дохнуло прохладным ночным воздухом и весной.
Прошло несколько минут - и Шурей неслышно подошла и положила ладонь на его полуобнаженное предплечье. Прижалась щекой. Теперь, когда все было позади, у нее было время вдоволь искупаться в теплом чувстве любви, которое вызывал у нее этот необыкновенный человек.
Сейран отвернулся от окна, в темном стекле которого рассматривал свое отражение, и посмотрел на девушку.
Теперь его разум больше не блуждал в темноте. Он больше не видел кошмаров, не боялся за свой рассудок. Шурей была рядом, и он мог обнимать ее. Лучшее лекарство для его израненной души. У него появилась надежда, что Шурей его исцелит. Главное, чтобы с ней ничего не случилось, чтобы она всегда была рядом.
Сейран взял ее за руку и повернул голову, чтобы поцеловать ладонь. Его медленный и внимательный взгляд обволакивал необыкновенным теплом.
- Я говорила с Рьюки, - с доверчивой искренностью призналась Шурей, мягко отнимая у него свою руку и направляясь к двери, - и отказала ему.
Она сумела удивить Сейрана. Он стремительно сорвался с места и в следующую секунду уже был рядом с нею, на сей раз удивив ее. Она пришла в смятение – юноша оказался совсем близко и вдруг очень нежно, обхватив руками ее голову, заглянув в глаза, взволнованно спросил:
- Зачем вы так поступили?
В его взгляде не было осуждения, но, тем не менее, на глаза Шурей навернулись слезы. Сейран немного отстранился, скользнув кончиками пальцев по очертаниям ее ушей, деликатного подбородка и остановившись на трепещущем пульсе у основания тонкой шеи. Девушка опустила глаза и едва заметно задрожала. Он понял, как трудно ей было сделать этот выбор.
Сейран всегда был уверен, что если сравнить его с Рьюки, он окажется в несомненном проигрыше – он, безжалостный, хищный человек, которого опасно злить. Это обстоятельство почти вынудило его молчать, но слова сами вырвались из него, приглушенные тревогой:
- Когда я впервые встретил его, он был таким маленьким, что мне казалось: я могу его сломать. Его голова была слишком большой для его шеи. Он плакал и плакал, и никак не мог поверить, что я не причиню ему зла. И вдруг, не говоря ни слова, он протянул ко мне руки.
Рьюки был маленьким доверчивым комочком тепла, который спас его от темноты. Но дни, о которых он говорил, уже никогда не вернутся.
Шурей никогда раньше не видела столь удивительное выражение на его лице - на нем отражались нежность, облегчение, гордость и множество других чувств. Любовь и желание защитить младшего брата были так же сильны в нем, как и много лет назад. Ее снова пронзило чувство щемящей тоски – так сильно, что закололо в кончиках пальцев, - от неспособности защитить любимого человека. Защитить от грусти, боли и печали. Она обняла его правой рукой, прильнув к нему.
- То, что он вырос, вовсе не означает, что ты ему больше не нужен. Он просто не настолько хрупкий.
Сейран промолчал. Его сердце глухо стучало - он не ожидал, что Шурей воспримет его слова так близко к сердцу. Прохладные серо-зеленые глаза неосознанно потеплели.
Сейран наблюдал за ней, испытывая новый и сильный соблазн забыть обо всем и сдаться на милость судьбы. Всякие возможные осложнения, не дававшие ему покоя, вдруг отпали, терзавшее его невыносимое беспокойство исчезло, и он остался один на один с бесспорным фактом: он любил ее. Вопреки здравому смыслу он любил ее.
Впервые за всю свою жизнь он осмелился мечтать о семье. И в этих таких несвойственных ему, безмятежных, тихих мечтах он видел себя обнимающим темноволосую девушку с карими глазами. Ему хотелось зализать раны и обрести, наконец, покой. Найти что-то, ради чего стоит жить дальше и двигаться к поставленной цели. Улыбка Шурей была сияющим солнцем, рассеивающим непроглядный мрак в глубине его измученной души. Сейран хотел жить ради ее улыбки.
Он любил ее, и с этим надо было что-то делать. Это и было самым трудным для него, ибо слишком по многим причинам он был недостоин принцессы семьи Ко.
Он резко отвернулся, выскользнув из ее полуобъятия, давая понять, что разговор закончен, но был остановлен знакомым жестом. Шурей схватила его за рукав кончиками пальцев.
Сейран тяжело вздохнул, и этот звук спугнул ее. Он опять ускользал от нее куда-то вдаль, куда-то, где для нее не нашлось бы места. В ее душе поднялась буря, ей казалось, что если она не остановит его сейчас, то уже не сможет вернуть никогда.
- Я никогда не жалела о том, что встретила тебя! – вырвалось у девушки. Тонкие пальцы сжались в кулак, сминая под собой ткань его рукава. Шурей говорила твердым голосом, хотя чувствовала, как почва уходит из-под ног.
Она попыталась понять реакцию его на свои слова, взяв его за руку и придвинувшись ближе, слыша в ушах стук своего сердца. Она признавалась в любви.
- Поэтому, пожалуйста, останься со мной.
Девушка медленно подняла на него лихорадочно блестевшие глаза. Лицо Шурей сияло и казалось таким открытым, каким он никогда его не видел.
- Вы слишком добры, госпожа.
«О, нет» - прошептало ее сознание. Покачав головой, она стремительно спрятала лицо у него на груди, вцепившись пальцами в рубашку. На самом деле, было то, что она скрывала от него, то, что сделала бы ее недостойной его. Но она боялась. Боялась, что Сейран отвернется от нее, узнав это. Она была так эгоистична. На секунду она задумалась, был ли этот страх быть отвергнутой, который она испытывала в это мгновение, был похож на страх, который испытывал Рьюки. И от этой мысли ей стало еще хуже.
Он слегка отодвинул ее, а потом притянул к себе, обняв за плечи и привычно положив подбородок ей на макушку.
- Я буду рядом. Если таково ваше желание.
Она недовольно нахмурилась и издала звук, говоривший о нетерпении.
- Ты должен делать то, что хочется тебе, а не мне, - предостерегла она так хмуро, будто хотела вонзиться в него зубами.
Сейран выглядел ничуть не испуганным, а лишь явно озадаченным. В отличие от нее, когда дело касалось любви, он был готов проявить терпение и самообладание. Потом глаза его слегка сощурились, он улыбнулся. Он любил ее, но никогда не уходил от столкновения.
- О, - заинтересованно и немного хищно протянул юноша. - Вы уверены в этом, моя госпожа?
Взгляд недавно смеющихся серебристых глаз стал пронзительным. Под этим взглядом Шурей вдруг смутилась и не нашла в себе больше сил выговаривать ему. Сейран снова улыбнулся, положил руку на затылок Шурей и, притянув ее голову к себе, нежно поцеловал в губы. Она ахнула. Его губы были слишком горячими. У него, должно быть, все-таки был жар.
Но эта мысль, встревоженной птицей метнувшись в уголке ее сознания, растворилась в ощущениях, которые дарил ей любимый человек.
Он целовал ее так нежно. Его губы коснулись ее рта, словно перышко, и все вокруг нее исчезло. Его тепло и запах хлынули в ее разум со странным ощущением возвращения домой. Не удержавшись, она подняла руки и обняла его за шею, ища защиты и прощения.
Любовь к нему делала ее необыкновенно счастливой. Но все же оставались и другие чувства, которые тянули ее вниз: вина, неуверенность, страх.
Она не могла дать ему всего, хотя ей так хотелось этого. Она была так эгоистична, скрывая от него правду, и все же не могла найти в себе смелости открыть рта, чтобы разрушить свое счастье.
Правильно ли она поступает, утаивая от него такую важную вещь? Ей следовало признаться ему во всем, принять любой ответ, но что-то мешало ей пойти на такой шаг – то, что шло вразрез с ее принципами и казалось столь важным, что подводило ее к грани, за которой начинается трусливое бегство от реальности.
Она задрожала, неуверенно вцепившись в его плечо, но его уверенные руки притянули ее к нему, пряча ее беспокойство в теплой защите горевшего в лихорадке тела. Его горячие приоткрытые губы прильнули к ее плечу, и она забыла обо всем на свете.
Первый раз за несколько недель ее сон был глубоким и спокойным.
Но утром, зайдя в его комнату, она не смогла его разбудить.
Часть 16. Шока
Сейран горел, как раскаленный металл. У него была одна из тяжелейших форм лихорадки - его тело дрожало, даже когда он лежал в забытьи. Ледяной огонь болезни одновременно заставлял его кожу пылать и зубы стучать, и этот странный контраст сводил девушку с ума.
Ему было плохо, и за это Шурей не могла простить ни его, ни себя. В конце концов, она уже полтора дня назад знала, что Сейран был болен, просто не хотела этому верить и выдумывала оправдания его упрямству и отговоркам, а ведь его поведение было верным признаком приближающейся болезни. Если бы Сейран вовремя признался в своем плохом самочувствии, она бы не испытывала сейчас такой мучительный страх. Она бы не терзалась страшными предположениями. Ей не следовало верить ему, не стоило.
А вчера утром он потерял сознание и до сих пор не открывал глаз и не приходил в себя.
- Сейран, - снова и снова шептала она, пытаясь найти правильные слова, вне себя от отчаяния, усталости и страха. - Сейран, пожалуйста, ответь мне.
Ответом ей было лишь молчание ночи и учащенное, хриплое, прерывистое дыхание горящего в лихорадке юноши.
Шурей устало опустилась возле него на колени, сложила руки на кровати, опустила на них голову и еще раз яростно поклялась всем на свете, что никогда в жизни больше не будет доверять словам мужчин. Не будет ни за что, только пусть небо вернет ей здорового Сейрана. Ее неразумного, упрямого, любимого, самого дорогого на свете Сейрана.
Вчерашний день стал для нее кошмаром наяву. Сейран не приходил в сознание, дрожал в ознобе, задыхался и без конца ворочался в постели, скидывал одеяло и подушки, отталкивал прочь ее трясущиеся руки и прохладные руки отца - будто видел один жуткий, нескончаемый, пугающий, тревожный сон и никак не мог из него выбраться. Она обтирала его холодной водой, когда он потел, поддерживала голову, заставляла глотать лекарство. После полудня он стал спокойнее, но когда она отходила, опять издавал какой-нибудь тихий звук, стремительно возвращавший ее обратно.
Теперь он, кажется, действительно спал и выглядел вполне невинно. Его волосы казались очень бледными на фоне темно-серого компресса со льдом, профиль четко вырисовывался в темноте. Шурей невольно улыбнулась, отбросив серебристую прядь с высокого лба. Словно в ответ, его ресницы затрепетали.
- Проснись, Сейран.
Чьи-то легкие пальцы прикоснулись к его горячему плечу. Он открыл глаза и сразу увидел над собой тонкий белоснежный месяц, укутавшийся в пушистое темное облако, словно решив спрятаться от нежелательных людских взглядов.
Сквозь облако этот месяц настойчиво заглядывал в комнату.
Шурей сияющими глазами встретила непонимающий усталый взгляд и прижала его горячую, сухую руку к своим губам в безмолвном жесте благодарности небесам. Так и не проронив ни слова, он опять провалился в сон – самый глубокий за много месяцев.
***
- Госпожа, - тихо вздохнул Сейран, - успокойтесь.
Шурей со зловещим грохотом распахнула огромный сундук, где была сложена его одежда, и схватила первый попавшийся под руку костюм.
- Нет, не успокоюсь!
Рубашка полетела в него первой. За ней последовали штаны.
Ловко поймав и то, и другое, Сейран с трудом откинул в сторону одеяло и, собравшись с силами, сел на кровати, спустив ноги на пол. Он чувствовал себя не лучше, чем корка выжатого апельсина.
Шурей, не веря своим глазам, уставилась на его голые ступни, стоявшие на холодном - холодном - полу! Похоже, он вовсе не собирается образумиться. Это ясно, как весеннее утро, и она сейчас, кажется, лопнет от закипающей злости! Шурей в безмолвном отчаянии вскинула руки к немилосердным небесам.
- А что я такого сделал? – спросил Сейран со всей невинностью, на которую был только способен, зябко поджал пальцы ног, снял через голову старую, пропитавшуюся запахом болезни рубашку и с опаской посмотрел на девушку.
Шурей тут же поспешно отвернулась, аккуратно закрыла крышку сундука и несколько мгновений не отрывала глаз от восточного горизонта, который начинал светить только бледным намеком на весенний рассвет.
Юноша озадаченно вздохнул, пытаясь избавиться от дурманящего головокружения, неловко надел свежую сорочку и попытался застегнуть пуговицы. Но проклятые маленькие вещицы путались и отказывались лезть в петлицы, пальцы его не слушались. Хуже того, у него невыносимо болели глаза. Болела голова.
Его невеселое утро началось с того, что его разбудило мягкое мурлыканье – задумчивая, рассеянная песенка и звуки растапливаемого камина. Это насторожило его - в своей комнате камин он всегда растапливал сам. Довольно долго Сейран не мог понять, где же находится: он мог видеть перед собой знакомый потолок, но это ему мало что давало. Он слышал скрип передвигаемого стула, тихий звон посуды, легкие шаги. Юноша хотел было заговорить, но его горло мучительно горело, к тому же, он сильно ослаб. Наконец ему пришлось изменить положение, хотя тело отчаянно сопротивлялось этому, каждая частичка разума восставала против его усилий, а каждый мускул требовал покоя и отдыха. Дыша неглубоко и часто, наблюдая за болью в груди, которая с каждым вдохом превращалась в глухое настойчивое жжение, Сейран перевернулся на бок и, наконец, увидел Шурей.
Он сразу заметил, что, несмотря на тихую и нежную песенку, она недовольна собой. И, кроме того, невероятно зла на него. С самого его пробуждения Шурей пребывала в ярости, совершенно непонятной для Сейрана и, как оказалось, совершенно безопасной.
Даже когда она злилась, ее глаза лишь становились еще больше и более выразительными. И даже ее раздраженное фырканье казалось ему очаровательным.
Ему нравилось, когда его ругают.
Сейран на секунду задумался, не повредила ли болезнь его мозг. И не повлияла ли она на его мыслительные способности. Да и логику, если на то пошло.
Очередная пуговица, не пожелав залезть в петлицу, больно скользнула острым краем по его пальцам. Он почти зло вздохнул. Как ни посмотри, но простуда никак не могла лишить его способности передвигаться!
Шурей, закусив нижнюю губу, осторожно покосилась в его сторону.
Она помнила, как все эти пуговицы, шнурки и крючки, стоило ей заболеть, становились серьезным препятствием, которое, однако, Сейран преодолевал с завидным упорством. Он упрямо, но неуклюже старался застегнуть рубашку, при этом, как ни удивительно, юноша выглядел скорее надменным, обозленным и раздосадованным, чем беспомощным. И с каждой секундой раздражался все больше.
Девушка вздохнула. Полностью избавиться от волнения, злости на него и себя и страха у нее еще долго не получится, поскольку для этого нужно перестать чувствовать. Но, вопреки рассудку, ее тело само потянулось к юноше.
Сев на край постели, девушка оттолкнула его руки и сама аккуратно застегнула три пуговицы на свежей рубашке. Потом, не желая уходить, начала рассеянно разглаживать несуществующие складки на белом рукаве, ощущая под руками жар предплечья. Чувство вины, мучавшее ее последние два дня, немного ослабло.
И тут Сейран отвернулся и поднес руки к горлу, внезапно закашлявшись. Кашель был сухой, резкий и такой мучительный, что звук его сразу наполнил Шурей ледяной тревогой.
- Где у тебя болит?
- В груди, но это нестрашно, - на самом деле, болело сильно, но Сейран, будучи Сейраном, не мог сказать того, что причинило бы ей еще большее беспокойство. Ему было очень тяжело дышать, однако, несмотря на боль в груди, он попытался успокаивающе улыбнуться.
Шурей лишь сердито сощурила глаза, давая понять, что ему лучше забыть о своих добрых намерениях.
Она вскочила на ноги и взяла со стола поднос с едой. Сейран выжидающе протянул к нему руки. Шурей, не обращая на его жест никакого внимания, начала кормить юношу.
- Я могу сам поесть.
- Да, Сейран, - полностью проигнорировав его слова, Шурей сунула очередную ложку супа ему в рот.
И даже это было чем-то вроде счастья.
Ему нравилось, что Шурей суетится вокруг него, нравилось, что она краснеет, когда смотрит на него.
С Шурей, решил Сейран, он смог бы остаться навсегда. Ему нравился ее голос, нравилось, как она говорит. Он просто обожал ее решительность и упорство. С ней невозможно было быть настороже. Она могла успокоить его, она могла его рассмешить. И, что самое важное, с ней он чувствовал себя уютно. Она была его домом.
С этой мыслью Сейран игриво наклонился вперед, одарив девушку обворожительной улыбкой.
Она тут же взметнула на него рассерженные карие глаза.
- Знаете, когда вы начинаете злиться, госпожа, из вас так и сыплются искры. Очень соблазнительно.
Шурей на мгновение изумленно открыла рот, недоверчиво уставившись на него, потом быстро отвела взгляд, чтобы скрыть выражение своего лица, и нервно поставила миску обратно на поднос.
- Что ты сказал? – выдавила Шурей, хватаясь за воду.
Он улыбнулся, и, склонив голову, посмотрел на нее не без лукавства. Она протянула чашку Сейрану, чтобы тот сделал глоток. Тот взял стакан и кивком поблагодарил ее.
- Очень соблазнительно, - поднеся к губам воду и сделав пару глотков, повторил юноша.
Глаза его смеялись.
Шурей последовательно покраснела, побледнела и фыркнула. Решительным шагом она прошествовала к столу, со стуком оставила на нем поднос и, вернувшись к Сейрану, села рядом с ним на кровать. Потом, повернувшись, запустила пальцы в его шевелюру и осторожно потянула за волосы, заставляя его склонить голову и прижаться лбом к ее лбу.
- Жар вроде бы спал, – в явном замешательстве объявила она, не найдя разумной причины его поведению. Юноша лишь продолжал улыбаться загадочной, нервирующей улыбкой.
Шурей чувствовала, что щеки ее горят, но это было ничто по сравнению с тем ураганом смущения, который поднялся в ее душе. Она была уверена, что не привлекала его, тем более, когда была в таком ужасном настроении, и, тем не менее, он делал все, чтобы убедить ее в обратном.
Его глаза постепенно потеплели, и он поцеловал ее, скользнув губами по мягкой коже виска. Шурей невольно закрыла глаза и улыбнулась. Он нашел одну ее ладонь, затем вторую. Прижавшись щекой к ее щеке, нежно положив руку ей на спину, даже сквозь одежду наслаждаясь прохладой ее кожи, ее мягкостью, Сейран провел рукой вниз по ее позвоночнику.
Позади них раздалось негромкое, сухое, но очень насмешливое покашливание. Приятная дымка, окутавшая их, тут же рассеялась, прерывая короткий момент близости.
Обнаружив на пороге комнаты Энсея, Шурей второй раз за день изумленно раскрыла рот. Сейран отреагировал на его появление почти так же, но рот ему все-таки удалось оставить закрытым. Потом, осознав, какую картину они собой представляют, молодые люди отскочили друг от друга, как дети, которых застали в чужом саду.
Энсей ухмыльнулся и прислонился спиной к косяку открытой двери. Он, как никогда, пребывал в веселом расположении духа, его лицо озаряла самодовольная, но очаровательная улыбка. Не дав парочке времени прийти в себя, он быстро пересек комнату и плюхнулся на ставший свободным стул возле кровати.
Сейран настороженно сузил глаза, однако растерял весь устрашающий эффект хрипло раскашлявшись.
В ответ Энсей поднял брови и уставился на друга. Обычно Сейран сопровождал Шурей повсюду. Но сейчас, бледный, с потрескавшимися губами и странно блестевшими глазами, он выглядел так, как будто был не в состоянии пойти никуда. Более того, Шурей, демонстративно застывшая на месте и явно недовольная его вторжением, нисколько не была смущена на этой новой стадии их отношений.
Энсей снова усмехнулся и сел удобнее, являя удивительное отсутствие любопытства и угрызений совести для человека, невольно спугнувшего чужую нежность. По лицу его было видно, что он закончил строить разные догадки и пришел к какому-то заключению. По личному же мнению Сейрана, выглядел он до нелепости довольно, и воплощал в себе все самое ужасное, вездесущее и неотвратимое.
- Ну, кормят тебя, по крайней мере, неплохо, - с обезоруживающей простотой заметил Энсей, тоскливо косясь на суп, омлет и огромный ломоть хлеба.
Сейран покачал головой.
- Неужели я не слышу никаких вопросов? Что это, внезапно проснувшееся в тебе благоразумие?
- Это терпение. Если мне суждено что-то узнать, значит, со временем обязательно узнаю, - философски пробормотал Энсей, потянувшись за приглянувшимся куском хлеба. - Шока-сама хотел поговорить с вами.
***
Небо казалось темно-голубым, но словно сияло радостью, по нему не спеша плыли редкие облака. Тоненькие деревья изо дня в день покрывались светло-зелеными листьями, щедро даря своим немощным древним товарищам пьянящий воздух. Старый сад, хоть и совсем пустой, был полон весеннего очарования.
Шока встал, когда молодые люди медленно вышли из дома.
Заботливо закутанный с головы до ног в белое стеганое покрывало, Сейран нес голову так высоко, что казалось, будто он одет в плащ. Одновременно гордый и непритязательный вид, распущенные серебристые волосы, прозрачные светло-зеленые глаза и бледная кожа – он, как никогда, напоминал существо из другого мира.
Невыразимо серьезное выражение строгого лица, с которым он отвесил хозяину весьма почтительный легкий поклон, только усилило это фантастическое впечатление.
Шока, таинственно улыбнувшись собственным мыслям, снова занял свое место и поманил детей рукой.
Сейран опустился на стул, стоявший напротив хозяина. Шурей застенчиво села рядом с ним, не очень близко и не очень далеко. Сегодня она казалась одновременно счастливой и молчаливой, деловитой и настороженной.
- Завтра я хотел бы поговорить с младшим братом и его женой.
Шурей довольно недоверчиво взглянула на отца.
Сейран кивнул. Он хорошо помнил эту семью – приемных родителей Койю. Красивая, часто улыбающаяся женщина и острый, как отточенный клинок, эксцентричный мужчина, прячущий хитрые улыбки за перманентным веером. Нельзя было себе представить более нетерпеливого, деспотичного и капризного человека - каждый раз, когда он разговаривал с последним, Сейран чувствовал себя так, будто вступил в беседу с лисой, к тому же, очень бдительной, ибо Рейшина выдавали проницательные зеленые глаза.
Шока опять чуть улыбнулся, видя их растерянность. Эта улыбка забавно прочертила тонкие морщинки вокруг полуприкрытых мудрых глаз.
И внезапно Сейран осознал истинную причину, крывшуюся за желанием хозяина поговорить с младшим братом. Все сказал ласковый тембр голоса Шоки и мягкий взгляд глаз с темными короткими ресницами. Он почувствовал огромное волнение, но ему показалось, что благоразумнее скрыть это чувство.
Однако Шурей зачарованным вздохом подтвердила то, что уже понял Сейран.
- Хозяин, - наконец выдохнул юноша, не отрывая взгляда от горизонта. Три простых слога выразили сильные узы, навсегда привязавшие его к этому необычному человеку. Рядом с ним он неизменно испытывал то спокойствие, которое нисходит на любое создание, когда оно ощущает, что его поведение, присутствие и поступки приятны и приносят спокойствие тем, кому оно пытается помочь. Даже пятнадцать лет спустя юноша готов был без сомнений принять любую веру этого мудрого мужчины как свою собственную.
Сейран вспомнил Хозяйку и день ее смерти - с того дня так много изменилось.
Обычно он любил грозу. Ему нравился запах, который она приносила, ее энергия, ее безграничная упоительная сила. Но та гроза – словно рыдающее от отчаяния небо - лишила его присутствия духа. Никогда Сейран не забудет ошеломляющую в своей трагичности картину – его прекрасная, нежная Хозяйка, в последней мольбе протягивающая к нему тонкую руку, его добрый Хозяин, беспомощно державший умирающую жену на руках.
И он дал обещание, навсегда привязавшее его к этой семье. Затем бережно подхватил на руки напуганную грозой, но совершенно выздоровевшую Шурей. На этот раз малышка не сопротивлялась, а, наоборот, положила головку ему на плечо и через несколько минут уснула; он отнес ее наверх, в спальню и, уложив ее в кровать, тоже забылся в теплом присутствии маленького, ни о чем не подозревающего существа.
А Шока еще много часов не мог сдвинуться с места. Он сжимал жену в объятиях и укачивал ее хрупкое тело, пока слезы не высохли на его усталых глазах. Так они вместе встретили восход солнца.
Пришло утро, и с ним в их осиротевшую маленькую семью пришло горе. Сейран тогда думал, что Шока сойдет с ума. Он никогда не забудет тот безумный взгляд, который поселился в глазах у мужчины, когда тот понял, что душа его жены отошла.
Сейран опустил голову и уставился на свои руки, пытаясь отогнать странную, влажную серебристую мглу, застилавшую глаза. Печаль была так сильна, будто это случилось вчера. Шурей ничего не сказала, но взгляд ее выразил ответную душевную боль, тем не менее, скорее похожую на отражение чувств, чем на истинный порыв.
Шока задумчиво и немного грустно усмехнулся. Можно было крепко зажмурить глаза и плотно заткнуть уши, чтобы не наблюдать быстро разворачивающихся событий, но даже слепой и глухой не могли бы не признать всей прелести и гармонии зарождения взаимных чувств, зарождения любви из чистой привязанности, робко пробудившейся к жизни после долгой и нежной дружбы.
Он был Волком ветра – легендарным убийцей, несравненным убийцей. Он был хитрым и быстрым, и мог убить любого по приказу императора, убить, не оставив и следа. Он был хуже Дьявола, ибо Дьявол не имеет плоти, чтобы нести разрушение, по жилам Дьявола не струится горячая кровь. Он лучше всех знал, какие страдания могут принести человеку удары судьбы, какие могут нанести обиды. Пережитая несправедливость всегда подобна лезвию ножа – острому и беспощадному, а раны от нее, рваные, болезненные, словно отравленные ядом, никогда не заживают.
Тринадцатилетний мальчик, которого они когда-то нашли в снегу – весь серо-серебристый и алый на белоснежном – был беспощадно загнан в угол, как никто другой. Волей небес ему было дано многое, и многое было отнято, все, что можно было испытать, было испытано, и храбро сражавшаяся хрупкая жизнь была небрежно вышвырнута на обочину, как что-то бесполезное, той же рукой судьбы, которая десяток лет назад даровала ему необыкновенный талант. Изгнанный принц пережил то, что давно сломало бы более слабого человека.
Он, наконец, вырос, этот безутешный ребенок, всегда отдававшийся собственной молчаливой грусти целиком, погружавшийся в нее с головой, как это свойственно только взрослым людям. Отважно, но безуспешно пытаясь забыть о невыносимой боли, Сейран инстинктивно воздвиг холодную непробиваемую стену между собой и остальным миром, и оттого неизменно казался таким одиноким. Внутренне терзаясь самоосуждением, он порой вел себя сдержанно, холодно, однако, несмотря на подавленное, настороженное состояние его души, Шока никогда не замечал в Сейране и следа недовольства судьбой, озлобления, как это часто бывает, или, тем более, мелочной мстительности. Принц, неизменно движимый благородством и любовью к их семье, выполнил свое обещание и теперь ему, Шоке, настало время выполнить свое.
- Сейран, - мягко позвал юношу он, - Сейран.
Юноша повернул к нему слегка посветлевшее лицо, но продолжал терпеливо молчать.
- Ты сумел пережить многое с тех пор, как родился принцем. Печально, что тебе пришлось повидать столько смертей, мой мальчик, но я счастлив, что ты остался в живых. Воспоминания, даже самые тягостные, не живут вечно в душе человека. Я желаю тебе счастья. Не позволяй счастью выскользнуть из рук без борьбы.
Шока замолчал, но его взгляд сумел передать всю ту смесь гордости и тревоги, которую он не мог выразить словами.
Сейран отвернулся. Он был тронут. Шурей заметила это, но не осмелилась сказать ни слова. Ей хотелось обнять его за шею и прижаться лицом к его плечу. Ей захотелось накричать на него. Но она лишь до боли закусила нижнюю губу и промолчала.
Шока, покачав головой, продолжил:
- Тебе больше не нужно наказывать себя за совершенные давным-давно грехи. Живи для себя и имей смелость желать будущего.
Сейран внезапно снова почувствовал себя тихим, замкнутым подростком, которому ласково говорили утешающие слова. Какая-то прежде дремавшая неумелая, нежная и наивная частица его окаменевшего сердца в этот момент вздрогнула и с нелепой вспышкой радости проснулась, и тут же заставила испугаться своего пробуждения.
- Чего же ты хочешь, Сейран?
Он хотел научиться мечтать. Хотел видеть большие карие глаза, доверчиво смотрящие на него, лукаво улыбавшиеся ему. Хотел чувствовать в своих руках мягкие пряди длинных иссиня-черных волос. Хотел видеть прекрасное лицо, обращенное к нему с выражением чистого счастья. Слышать звонкий голос, приветствующий его, когда он переступает порог их дома.
Слышать звук ее шагов, когда она суетится по хозяйству. Слышать ее удивленный вздох в ответ на новое открытие.
Он хотел быть рядом с ней.
Он хотел любить ее.
На одно сумасшедшее мгновение Сейрану показалось, что он высказал все свои мысли вслух, и он отшатнулся, слегка побледнев. Потом, поймав на себе понимающий взгляд Шоки, опустил плечи и заставил себя успокоится.
И только успокоившись, осознал, что под слоем приходящих и уходящих желаний, порывов, снов и химер, всегда будет скрываться лишь одно: он хотел, чтобы она была счастливой. Даже если это оставит его ни с чем, даже если ради этого ему придется отдать свою мечту другому человеку, более подходящему, более состоятельному.
Именно в этом Шурей проигрывала чудовищно: у Сейрана не было ни семьи, которая бы в случае необходимости пришла на помощь, ни положения, ни связей, ни власти, которая могла бы в чрезвычайной ситуации принести ей поддержку.
И все-таки некая ничтожная доля его души, словно избалованный ребенок, отказывалась предавать собственные чувства.
Сейран поднял правую руку, словно ища опоры, и Шурей с улыбкой взяла ее.
Шока давно заметил, что его дочь полностью раскрывала особенности своего характера только перед Сейраном. Более того - она обладала им, будто он давно составлял часть ее жизни и останется с ней и в будущем.
Их отношения никогда не были ни шумными, ни многословными, чувства были слишком сдержанны, не бурлили и не выплескивались через край, но тем сильнее ощущалась глубина взаимного влечения, сопереживания и понимания.
Счастье в уголках губ, мягкая задумчивость в серых и светло-карих глазах – вот лишь несколько знаков, тем не менее, лучше всяких слов говоривших о близости и любви, железной независимости Сейрана, радости и тревоге Шурей.
Шока последний раз внимательно посмотрел на них и медленно склонил голову в знак согласия.
***
- Я люблю тебя, - жалобно и тихо сказала она. – Я люблю тебя.
Она сидела посреди его разложенной для сна постели и до этого момента неторопливо и задумчиво расчесывала волосы. Теперь же гребень выскользнул из ее дрожащих рук, а сама она в панике отвернулась, с унынием гадая, хватит ли у нее сил, чтобы остаться на месте.
Не то чтобы Шурей боялась, что Сейран грубо обойдется с ней, но допускала, что он способен ответить ей с такой степенью непонимания и небрежности, которые могут стать для нее болезненным ударом.
Она долго собиралась с духом, чтобы сказать правду, однако нежность, которая копилась в ней все эти годы и, наконец, вылилась в трех простых словах, была воистину поразительной, даже для нее самой.
К ее облегчению, он перенес подобное излияние чувств спокойно, даже слишком спокойно, словно не поверил ни единому ее слову. Лишь приподнялся на локтях, непонимающе глядя на нее, и в замешательстве моргнул.
Несмотря на решимость стараться изо всех сил, но на всякий случай приготовиться к провалу, какая-то часть ее сердца - очень эмоциональная часть - в этот момент разбилась на мелкие кусочки. Шурей как то сразу сникла и еще более тихим голосом произнесла:
- Я люблю тебя так сильно, что и ты должен хоть немного любить меня.
Потому что она хотела провести с ним каждый день, каждую ночь. Она хотела разделить с ним каждый секрет, каждый страх, не могла ни на минуту забыть о нем, не могла не думать, как он себя чувствует, о чем размышляет, весело ему или грустно. Она хотела быть с ним и любить его до конца жизни. Она отдавала ему все: свою привязанность, нежность, мысли, надежды, внимание.
Эта любовь была не той любовью, что возникала с первого взгляда, лежала на самом виду, на поверхности сердца, читалась в каждом взгляде и каждом слове. Нет, это была любовь глубокая, спрятанная в самой сердцевине ее существа, естественная, неискоренимая, неотделимая и вечная.
Не в силах совладать с эмоциями, она снова почувствовала себя маленькой девочкой, беспомощной, слабой, неспособной победить, когда речь идет о любви. Подавляемая всеми силами души неуверенность начала превращаться в тихое раздражение и еле скрываемую непоседливость. Ей стало душно и жарко, не то от растопленного камина, не то от волнения.
А он продолжал молча смотреть на нее, пока недоверие в его серебристых глазах не стало до боли напоминать неуверенность в себе и страх ошибиться в выводах. Лицо его оставалось по-прежнему твердым - ни улыбки, ни неудовольствия, ни гнева, ни удивления.
Внезапно, без всякого предупреждения, терпение у нее лопнуло; наверное, болезнь любимого человека и собственный страх ослабили и истощили его.
Она качнулась вперед, наклонила голову и начала его целовать, заставив юношу недоуменно вздрогнуть. Из всех неожиданных виражей его достаточно странной судьбы этот, несомненно, был самым неожиданным. Сейран никогда бы не подумал, что подобное возможно, и, тем не менее, губы его госпожи прикасались к его губам, легко и нерешительно, а потом вдруг очень даже решительно. Ее руки скользнули по его груди, затем по животу. Не выдержав, Сейран ловким движением вскочил и сел прямо, мягко отстранив девушку. Потом почти перестал дышать, смотря на нее со странной смесью задумчивости, удивления и растерянности. Шурей лишь мысленно пожала плечами. Она отчетливо сознавала, что собирается сделать, ее разум давно оценил значение предстоящего поступка, и она решила, что подобный отчаянный шаг никак не усугубит ее замешательства и стыда, а может быть, и напротив, успокоит ее. В кои-то веки она держала в руках зримую и осязаемую частицу истинного счастья, а не мечту и не плод воображения, и она хотела бороться за это мечту.
- Ты должен жениться на мне, – Шурей довольно рассерженно посмотрела на него и представила, какой у них растрепанный вид.
В другое время, соединив ее слова, тон, которым они были сказаны, и обстоятельства, он обязательно рассмеялся бы, но сейчас сожаление нестерпимо жгло его изнутри, а ответственность душила, железными тисками заставляя тщательно подавлять свои настоящие чувства.
Сейран притянул ее к себе, но, в отличие от нее, не стал целовать. Обнимая ее, он прерывисто дышал, словно преодолел немало препятствий, пока не оказался здесь, пока не достиг ее. Возможно, он был еще слишком слаб, чтобы быстро собраться с мыслями, и она сквозь одежду чувствовала, как горит в легкой лихорадке все его тело. Было похоже, что слова и чувства буквально переполняли его, но Сейран все еще был в затруднении, как именно начать разговор.
Боясь спугнуть друга, Шурей терпеливо молчала и дышала не так глубоко, как он, но так же часто. Она закрыла глаза и прижалась щекой к его груди. Тонкая струна взаимопонимания, которая всегда соединяла их, снова протянулась от нее к нему, снова принесла ей утешение, от которого она никогда не смогла бы отказаться. Волна абсолютного покоя ласково коснулась ее души, она постепенно росла и становилась все нежнее, заливая ее теплом.
Наконец, после долгой внутренней борьбы Сейран вздохнул, словно на что-то решившись.
- Госпожа, вы же знаете, кто я такой.
Шурей мгновенно поняла и без того легко предсказуемый ход его мыслей и прервала его, прежде чем он успел договорить:
- Не понимаю, какое именно отношение ко всему этому имеют обстоятельства твоего рождения, - размеренно и спокойно сказала, хотя глаза ее вдруг стали холодными, уверенными, почти жесткими. - В самом деле, если бы это действительно имело для меня – для нас - какое-нибудь значение, я бы никогда не стала рассматривать личность бывшего принца на роль моего мужа в первую очередь.
Услышав, как она произнесла «муж» и «нас», Сейран непроизвольно сжался. На него точно вылился ушат ледяной воды. Никогда еще в своей жизни он не был «мы».
И это местоимение разбудило в нем новый страх и новую ответственность.
Перед его мысленным взором прошли бесчисленные кровавые сцены, свидетелем которых он был, во всей своей мрачной неприглядности и бессмысленной жестокости, поля сражений, мертвые тела его врагов. Шурей почти ничего не знала об этих страшных картинах его памяти, и, в любом случае, ее добрая душа не признала бы взятой им на себя вины.
Поэтому Сейран отчетливо понимал, что сейчас он может спокойно отдохнуть. Закрыть глаза и постараться забыть хоть малую часть болезненных воспоминаний. Его семья, люди, которых он любил, были живы и находились именно там, где им нужно было находиться – рядом с ним. И все же его сердце – это бесполезное, безнадежное сердце – все еще боялось забвения, оно боялось проснуться и обнаружить, что кто-то ушел, кто-то исчез, кто-то сломался. Оно боялось призраков боли, неизменных спутников пробуждения, которые способны спасти и прошептать проклятие – и все в одном слове.
Когда в стране два правителя, народ ждут одни страдания. И поэтому он поклялся не оставлять после себя потомства, ибо пока будут жить его дети и будут жить дети Рьюки, над их страной, словно грозовая туча, будет нависать угроза гражданской войны.
- Когда мы поженимся, у нас будут дети, - начал он, и был тут же перебит коротким вздохом.
- Нет, не будут.
Удивленные серебряные глаза словили ее взгляд и смотрели на нее, пока она не сдалась и не опустила голову. Длинные темные волосы закрыли лицо и она, радуясь этому, крепко зажмурилась. Она не хотела смотреть в эти глаза и видеть, как приходит туда понимание, разочарование, как уходит оттуда желание и тепло. В последние дни она замечала, как постепенно поселяется в них покой, и отчетливо осознавала, как на самом деле хрупок этот мир в его глазах. Она молилась не нарушить этот мир.
Но Шурей знала, что пришло время раскрыть ему свою тайну, как раскрывала прежде множество других. И, собрав в себе остатки мужества, она заставила себя рассказать Сейрану все то, что несколько лет назад сообщил ей доктор Йо: о своей неспособности иметь детей, о загадочных причинах этого бесплодия и своих чувствах.
К ее изумлению, исповедаться оказалось не так уж сложно. Было мучительно стыдно, было страшно, но чем больше она говорила, тем более плотный слой спокойствия покрывал ее растревоженную душу. И постепенно она нашла в себе силы поднять голову.
Некоторое время они просто сидели напротив друг друга, не говоря ни слова, лишь тихо дышали, черпая друг в друге тот покой, которого недоставало ни одному из них. Читая в глазах друг друга ответы, они постепенно учились смирению – это был сложный урок, который, тем не менее, необходимо было усвоить.
Шурей почувствовала, как слезы щекочут ей горло. Сейран был здесь, рядом с ней, живой и невредимый, хотя и немного другой, немного более грустный и задумчивый. Но люди меняются, страдают и забывают страдания, радуются и несут в себе память о радости всю оставшуюся жизнь.
Внезапно рука юноши без предупреждения сомкнулась у нее на запястье и твердо потянула к себе.
Он, наконец, понял то, что хотел сказать ему Шока. Да, он, изгнанный принц, был одинок и сломлен. Он был ближе к демону, чем все остальные, и только смерть смоет всю ту кровь, которая навсегда останется на его руках. Только смерть позволит ему забыть всю ту боль, которая ни на минуту не оставляла его во сне. Смерть сотворила эту скорбь и смерть заберет ее прочь.
Но он также знал, что теперь только смерть могла разлучить его и Шурей. И оставалось одно – жить, жить изо всех сил рядом с любимым человеком.
- Госпожа, - промурлыкал Сейран глубоким, глухим голосом. Его губы коснулись ее губ и задержались там на мгновение, мягкие и нежные.
- Шурей, - он спустился ниже, к основанию ее шеи.
- Шурей, - Сейран скользнул к четко очерченной ключице, омывая ее маленькими поцелуями и укусами.
Казалось бы, все ее тело тянулось на звук собственного имени, пробуждаясь и дрожа. Шурей вцепилась свободной рукой в его предплечье и закрыла глаза, ощущая под губами мягкие пряди волос. Все эти ощущения, смешавшись в своей восхитительности, стали настолько невыносимыми, что она не выдержала. Усилием воли заставив себя разжать пальцы, девушка легонько, но настойчиво толкнула Сейрана вниз, и юноша, инстинктивно сопротивляясь ее рукам, неохотно, медленно, но все же опустил голову на кровать. Серебряные волосы рассыпались по подушке, выразительные зеленоватые глаза с длинными пепельными ресницами растерянно посмотрели на нее снизу вверх, и Шурей опять застыла, околдованная.
Нечаянно девушка скользнула пальцами по обнаженной ключице в вырезе его рубашки, и на этот раз замер Сейран, зато она, наконец, вспомнила, как правильно дышать. Запустив пальцы под его одежду, она провела ладонью по обнаженной груди, наслаждаясь теплом его кожи. Он задрожал. Наклонив голову, Шурей проложила дорожку поцелуев от упрямого подбородка к губам и слегка отстранилась. Их неровное дыхание смешалось.
- Госпожа, - его голос был одновременно мягким и предупреждающим, просящим и успокаивающим, и он озадачил девушку. Но потом Шурей вспомнила прерванный Энсеем утренний разговор и невольно расплылась в улыбке.
- Достаточно соблазнительно? Но, Сейран, я чувствую себя более соблазненной, чем ты, хотя ты ничего не делаешь. Странно, как ты думаешь?
- Я думаю, - его серо-зеленые глаза потемнели, - что вы играете с огнем, моя госпожа.
Запутавшись пальцами в ее волосах, он притянул девушку к себе и поцеловал. И целовал до тех пор, пока она не издала чуть слышный стон.
- Предполагается, что я должна тебя соблазнять.
- Предполагается, что никто не должен никого соблазнять до свадьбы, - достаточно сухо откликнулся он, отстраняясь.
Никак не отреагировав на такое заявление, Шурей снова потянула его голову к себе.
- Поцелуй меня.
Он повиновался, молча удивляясь этой открывшейся в ней для него бескомпромиссной стороне.
- Все, - с трудом оторвался он от любимой девушки. – Я чувствую себя достаточно соблазненным.
Шурей с огромным сомнением – чем невероятно насмешила Сейрана - посмотрела на него и потянулась к своему поясу, успев развязать его до того, как он схватил ее за руки. Ее платье сползло до пояса, открыв его взгляду тонкую нижнюю рубашку. Веселая улыбка так же стремительно, как и ткань, сползла в его губ.
- Госпожа, - внезапно охрипшим голосом пробормотал он, - чего вы добиваетесь?
Шурей задумалась. Идеально было бы, чтобы вся семья во главе с дядей Рейшином сейчас ворвались сюда, застали их вдвоем и в ту же секунду заставили Сейрана жениться на ней. Но, к сожалению, сейчас в особняке не было даже отца.
Шурей покраснела от собственных же мыслей, но, тем не менее, храбро ответила:
- Дотронься до меня, - невинное и откровенное желание, которое он прочитал в глазах девушки, обезоружило его.
Чувствуя, как начинает кружиться голова, Сейран сел прямо, облокотившись на высокую спинку кровати и, повернув ее спиной, притянул к себе за плечи, усадив между согнутыми в коленях ногами.
Шурей повернула голову, чтобы видеть его лицо, но юноша тут же воспользовался этим, целуя открывшуюся ему часть шеи. Его правая рука скользнула по ее талии и осторожно легла на грудь. У Шурей перехватило дыхание - ей показалось, что горячая ладонь прожгла легкую ткань нижней сорочки. Сейран, закрыв глаза, слегка прикусил тонкую кожу ее шеи и в тоже время положил левую руку на вторую грудь. Не обращая внимания на участившееся дыхание девушки, он продолжил целовать ее, пока голова Шурей не легла покорно на его плечо. Последний раз поцеловав ее в подбородок, он опустил руки. Шурей разочарованно шевельнулась и протестующе вздохнула.
Поколебавшись пару мгновений, показавшихся ей вечностью, он вновь послушно поднял руки, и девушка замерла в предвкушении. Но его длинные пальцы, скользнув по ребрам, поднялись к воротнику. Осторожно, словно испытывая ее решимость, он одну за другой медленно расстегнул три верхних пуговицы ее рубашки. Не встретив сопротивления, Сейран опустил голову и начал целовать теперь обнаженные плечи девушки, щекоча ключицы мягкими прядями серебристых волос. Шурей прижалась щекой к его макушке, испытывая непреодолимое желание притянуть его голову еще ближе, но ее руки были прижаты к телу спущенными рукавами сорочки. Словно почувствовав ее дискомфорт, четвертая пуговица расстегнулась сама собой - и руки оказались на свободе, а рубашка сползла на талию, оставив ее по пояс обнаженной. Сейран поднял на нее глаза и встретил затуманенный взгляд из-под полуопущенных ресниц. Его ладони снова легли ей на грудь, но на этот раз Шурей вздрогнула и, закрыв глаза, шумно втянула в себя воздух. Теперь, когда между ее обнаженной кожей и его ладонью не существовало барьера, ощущения были куда острее. Сейран слегка сжал пальцы и девушка, не выдержав, застонала, выгнувшись навстречу его рукам, беспомощно откинув голову ему на грудь.
- Госпожа? – вопросительно прошептал Сейран, сам теряющийся в тумане ее желания, но пытающийся уцепиться за крохи самообладания и здравого смысла.
Сейран, - лихорадочно пробормотала Шурей, в его руках давно отбросившая и то, и другое. – Сейран!
Его ладони непроизвольно снова сжались, пальцы скользнули вниз, и Шурей окончательно потеряла голову. В отчаянном стремлении отыскать его губы, она повернулась к нему всем телом и вцепилась в широкие плечи, одновременно стараясь стянуть с него рубашку. Наконец, прижавшись к Сейрану, она поцеловала его, вздрогнув от наслаждения, когда ее напряженная грудь коснулась его обнаженной груди. Широкие ладони юноши скользнули от ее плеч вниз по спине, гибкое, сильное тело отзывалось на каждое ее движение.
Время замерло, Сейран стал для нее целым миром. Она хотела быть как можно ближе к нему.
Его горячее дыхание обжигало ей губы, ее длинные темные ресницы щекотали его щеки. Без слов он осторожно, нежно вел ее через незнакомый ей мир чудесных ощущений, и она так же безмолвно позволяла ему делать это. Он знал дорогу и держал ее за руку, и вел ее по неизведанному пути с той же уверенностью, с которой смотрел на мир.
Не отрываясь от ее губ, Сейран перевернул девушку на спину, прижав ее к мятым простыням. Она прерывисто вздохнула и прильнула к горевшему в лихорадке телу – волны желания передавались от кожи к коже, искорками спускались с головы до ног. Доверие, которое Шурей испытывала к этому человеку, стерло все границы, созданные неуверенностью, неопытностью и смущением.
Неровное дыхание опалило шею, и Шурей застонала, согнув ноги в коленях и запустив пальцы в непослушные серебристые пряди.
Услышав этот стон, Сейран, зажмурившись, заставил себя остановиться. Резко вдохнув, он перевернулся на бок, увлекая ее за собой. Потом притянул девушку к себе, обнял за талию и опустил голову ей на грудь. И больше не двигался, чувствуя, как исступленно бьется сердце, как волны страсти немного болезненно, но мягко откатываются назад, оставляя его на берегу немного уставшим, немного дрожащим, немного опустошенным, немного одиноким. Боль в груди вернулась с новой силой, наполняя измученные легкие невыносимым жаром.
Немного недоумевая, почему Сейран остановился, Шурей прижалась к нему, и ее неровное дыхание постепенно успокоилось. Глаза ее неохотно открылись, тени комнаты вновь обрели призрачную форму, в камине затрещали дрова, ярко вспыхнули искры. Потом пришло осознание того, что они пережили и смутное знание того, чего пока не достигли. Она почти ожидала, что ее пронзит запоздалая, полусонная паника, однако страх не приходил, а вместо этого в ней поселилось еще более глубокое чувство доверия к человеку, которого она выбрала для себя. Шурей смущенно уткнулась носом в теплую, уютную ямочку у основания его шеи.
- Я люблю тебя.
- О, я верю вам, - поспешно откликнулся Сейран, медленно, одну за другой застегивая пуговицы на ее сорочке.
- Прекрасно, - она села прямо и обняла его рукой за плечи. Она все еще не могла поднять на него глаза. - Что это значит?
- Это значит, что мы поженимся.
И тут он ей широко улыбнулся - Сейран ничего не мог с собой поделать. Он не стал бы так драматично решать свою судьбу – ни за что на свете, но, тем не менее, решение было принято, и он ничуть об этом не жалел.
Часть 17. Решение Рейшина
Ко Рейшин, гордо подняв голову и бросая по сторонам пылкие уничтожающие взгляды, стремительно шагал, или, как выразилась его чересчур веселая жена мгновение назад, «яростно топал» по бесконечным дворцовым коридорам. Его руки безостановочно раскрывали и закрывали неизменный веер, который служил ему не столь знаком духа, власти и достоинства, сколько щитом и оружием одновременно. Стройный и подтянутый, он обладал величественной осанкой и своеобразной грацией, у него был высокий лоб и кошачий разрез глаз, однако во всех его движениях, так же, как и в манере говорить, проступала резкость. Красивое лицо его было умным, энергичным и волевым, но на нем были написаны высокомерие, строптивость и насмешливое упрямство.
Редкие служащие, которым не повезло в этот день оказаться на пути известного своими выходками министра, уже давно и как можно быстрее разбежались бы по своим департаментам, но весь ожидаемый эффект, как всегда, портила его не к месту очаровательная и беспричинно счастливая Юри, которая весело вышагивала рядом с мужем, солнечно улыбаясь каждому встречному.
Все еще очень молодая женщина, яркая и обаятельная, Юри-химе сохранила ту кипучую, неистощимую энергию, которой, наверняка, отличалась в детстве и отрочестве. Однако стоило присмотреться внимательнее, и можно было заметить, что, даже при некоторой доле излишней живости, жена Ко Рейшина неплохо владела тем извечным чисто женским арсеналом обольщения, который доступен только умудренным опытом особам и который, стоило признать, был в ее исполнении очень действенным, так как проявлялся ненавязчиво, спонтанно и естественно. Ее веселое настроение неизменно вызывало искренние улыбки. Юри была чуткой, нисколько не боялась обнаружить свои чувства, умудрялась говорить предельно откровенно, при этом не проявляя и тени грубости, невинно очаровывала, ни разу не прибегая к фальшивому притворству.
И каждый упомянутый выше встречный, который, по мнению Рейшина, был просто обязан посмотреть на него перепуганными глазами, тут же улыбался и розовел в ответ на лучезарную улыбку Юри-химе, и рассыпался в цветастых любезностях, отчего дьявольский взгляд ее мужа становился еще страшнее.
Подумать только, взрослые мужчины, государственные мужи, заносчивые министры тряслись от ужаса в его высокомерном присутствии, а его дерзкая жена поистине наслаждалась, бросая ему вызов своими улыбочками!
Весь дворец буквально гудел, прислуга толпилась по углам, обсуждая свежие сплетни. До него долетали невнятные обрывки фраз, имена «Ши», «Ран» вперемешку с таинственным шепотом об императоре и его советниках. Рейшина это отнюдь не беспокоило. Пусть дурно воспитанные люди болтают все, что им угодно. Им никогда не понять, что значит быть рожденным в благородной семье.
Однако упоминание в непрерывном потоке сплетен имени принцессы Ко ему совсем не понравилось. Склонив голову и тщательно прислушиваясь, Ко Рейшин все же замедлил шаг, потом остановился. Его любимая племянница не была предметом, факт существования которого можно с легкостью перемалывать бесстыжими языками. Тем более - в его присутствии.
Еще несколько минут назад витавшая в облаках Юри, оглядываясь по сторонам, не преминула заметить:
- Твой брат хотел поговорить с нами об этом?
Рейшин, не удостоив ее ответом, раздраженно щелкнул веером в последний раз и зловеще продолжил стыть на месте. Группа сплетников, точно под действием невиданных чар, смолкла, люди резко выпрямились, устремив на него испуганные взоры, потом проворно попятились под прикрытие колонн.
- Поспешим, - прищуренный взгляд Ко Рейшина на сей раз выражал полнейшее удовлетворение.
Его жена послушно кивнула, но подаренная ему ласковая улыбка давала понять, что она считает его некстати исполнившимся самодовольства престранным созданием.
***
- Шока-сама пригласил этого человека к себе?!
Сейран ничего не ответил, посмотрев на сконфуженную вопросом Шурей, потом на молчаливого Шуе, чьи плечи начали подозрительно подергиваться, а Ри Койю сокрушенно продолжил:
- Надеюсь, он не задержится там надолго.
Шурей, не выдержав, вопросительно прикоснулась к его рукаву, и Сейран тут же повернулся к девушке, успокоив ее улыбкой. Ласковое выражение серо-зеленых глаз заставило ее забыть вопрос, который мгновение назад уже вертелся на ее языке и готов был сорваться с губ.
Шурей чувствовала себя счастливой, и это счастливое настроение не покидало ее, и только, казалось, росло с каждым часом. За обедом Шока, сославшись на чудесный день и великолепную погоду – утро было на редкость ясным и теплым, - убедил детей совершить прогулку по городу и подышать свежим воздухом. Девушка с затаенной радостью поддержала отца, вызвавшись сопровождать Сейрана, который все еще немного покашливал, казался ослабевшим и бледным.
Девушка с раннего утра уже побывала в саду и теперь поведала ему, что на молодых вишневых деревьях появились хрупкие светло-розовые почки, спросила, не сможет ли он перекопать землю для грядок и заметила, что на крыше особняка решило поселиться семейство птиц. Беседуя о повседневных мелочах и взявшись за руки, они гуляли вдоль реки, дальше по улице и мимо торговых лавок, где тут же столкнулись с шумной парой неразлучных друзей.
Внешне сохраняя невозмутимое спокойствие, Сейран в глубине души с облегчением перевел дыхание. Ко Рейшин был чертовски непредсказуем - не было никакой возможности угадать его реакцию на что-либо в принципе, однако Сейран сильно сомневался, что этот знаменитый своим эксцентричным поведением министр будет в восторге, если его тайна родства с Шурей разоблачится таким нелепым путем.
Краем сознания Сейран удивился, что Койю до сих пор называет Рейшина не иначе, как «этот человек». Но, учитывая, что советнику пришлось пережить ради приемного отца, это прозвище было вполне нейтральным, если не мягким. Да и замечание Койю, скорее всего, было продиктовано отнюдь не антипатией к покровителю, а неким чувством протеста, досадой на Рейшина за его нелепые, смехотворные взгляды.
Обычно советник императора Ри был тих и серьезен. Это был добросовестный, неподкупно честный, строгий человек, непреклонный в своих пристрастиях, немного рассеянный, но, несомненно, достойный, искренний и верный своим друзьям и убеждениям.
Но стоило разговору коснуться Ко Рейшина - и Койю словно подменяли. Сейран сокрушенно покачал головой.
- Итак, - произнес Шуе, легонько, обходительно и непринужденно кланяясь Шурей, - вас, кажется, есть с чем поздравить.
Ленивая улыбка его была почти мальчишеской. Шурей подняла на генерала сверкающий взгляд.
- Да, так оно и есть.
В воздухе повисло удивленное молчание. Приоткрыв рот от изумления, Койю, казалось, рад был бы раствориться в воздухе - видно, в отличие от друга, новость оказалась для него сюрпризом. Стараясь побороть свое замешательство, он поспешно поклонился, поздравляя друзей, впрочем, достаточно искренне.
Шуе самодовольно и довольно-таки бесцеремонно закинул руку на плечи Сейрану, в который раз посягнув на его драгоценное личное пространство. Тот лишь раздраженно уставился на конечность человека, воспитанием которого столь преступно пренебрегали в детстве.
- Он согласился жениться на мне, - предельно серьезно уточнила Шурей.
Койю уставился на девушку так, словно увидел позади нее призрака. Шуе, хитро прищурившись, окончательно разулыбался и сосредоточенно поднял глаза к небесам, словно что-то подсчитывая или сравнивая преимущества с издержками, потом тихонько и восхищенно фыркнул. Только спустя несколько месяцев Сейран узнал, что почти вся императорская армия обсуждала их, без устали делала ставки, и, в итоге, проницательный генерал Ран получил неплохой навар.
- А мы пришли сюда в поисках моего бестолкового младшего брата, - сообщил Шуе и, высматривая упомянутого гения, буквально повис на Сейране, не обращая никакого внимания на величественный и гневный взгляд последнего.
Действительно, в десятке шагов от них непонятно зачем копался в разноцветных лентах Ран Рьюрен. Солидно и основательно сделав выбор, хмурый юный гений протянул продавцу деньги и выпрямился, выглядя довольно комично с длинными шелковыми лентами ярко-синего цвета в руках.
Заметив, что рядом со старшим братом появились новые фигуры, он живо повернулся и побежал к ним наперекор потоку людей, привлекая к себе всеобщее внимание. Выражение его лица поменялось – теперь он был на верху блаженства.
Сейран моргнул, пользуясь моментом, умудрился ткнуть локтем в ребра генерала - и, наконец, высвободился. Он не был близко знаком с младшим наследником Ранов, но после инцидента в провинции Са инстинктивно чувствовал, что ему можно доверять. Привязанность Рьюрена была всегда искренней, и эта чистота мыслей находила ответный отклик в его душе.
Жизнь этого романтичного гения была песней, поэзией, его речь составляли прекрасные лирические выражения и изящные обороты, он питал склонность к резким душевным порывам и восторгам. Тайны – неимоверно сложные, а подчас и вовсе непонятные – хранились глубоко в его верном сердце и лишь изредка прорывались наружу странными резкими экспромтами.
Подлетев к ним, Рьюрен с воодушевлением вынул из кармана роковую флейту – а он носил ее в рукаве постоянно, как носят деньги или носовой платок - и поднес ее к губам, тем самым приведя в трепет стоявших в непосредственной близости друзей.
- Позвольте мне в честь встречи сыграть вам эту чудесную мелодию!
Шурей молнией повернулась к Сейрану и, поднявшись на цыпочки, плотно закрыла его уши руками – юноша, в отличие от нее, до сей поры умудрялся тем или иным способом избегать импровизированных концертов, и поэтому не догадывался о степени разрушительности некоторых из них. И зажмурилась. Но ничего не последовало – воцарилось молчание.
Рьюрен, задумчиво поднеся флейту к губам, во все глаза глядел на Шурей. Потом перевел взгляд на пребывавшего в некотором замешательстве Сейрана.
На нескончаемо долгий миг взгляды молодых людей скрестились, пока они оценивали друг друга, потом Рьюрен склонил голову набок и, вздохнув, побрел прочь.
Теперь у него осталось лишь одно незаконченное дело. Путешествуя мимо сумеречных берегов, он понял, что в неволе светлячкам не выжить. Без стремящейся в лесных ручьях чистой воды они погаснут.
Проводив Рьюрена взглядом, Сейран задумался, какое прозвище даст ему этот непоседливый гений впоследствии. Не иначе, «супруг моего сердечного друга номер один».
***
Ранней весной вечера нередко оказывались холодными и сырыми, так было и в этот вечер. Хотя весь день с самого утра держалась ясная и солнечная погода, на закате похолодало - и земля сразу стала мерзлой и твердой.
Рейшин прошествовал мимо огромного особняка, окинув взглядом сад и старые стены, которые держались в вертикальном положении только благодаря умелым рукам хозяев. По саду пронесся ветер, бумага затрепетала, и острый слух мужчины уловил звук шуршания мокрой кисти по сухой, тонкой бумаге.
- Что ты делаешь, брат?
Шока поднял голову от своих бумаг и улыбнулся, привстав.
- Рейшин.
Тот кивнул и посторонился, пропуская вперед жену.
Шока внимательно посмотрел на невестку. Прошло столько лет, а она ничуть не изменилась. В светлых волосах танцевали золотые нити, в карих глазах светилось лукавая теплота, в голосе тут и там проскальзывали чистые нотки. В ней по-прежнему жило нечто непосредственное, порывистое, нечто неповторимое, как неповторимы и единственны в своей природе рассвет, закат, неуловимый след падающей звезды, переливчатый цвет чешуи, очертания дыма, струящаяся рябь шелковой ткани. Юри-химе была самой оригинальной и несговорчивой особой женского пола, с какой Шока когда-либо имел весьма своеобразное счастье столкнуться.
- Шока-сама, как великодушно с вашей стороны пригласить нас на чай.
Хозяин дома усмехнулся в ответ на холодноватый тон и учтиво кивнул. По всей видимости, невестка по-прежнему недолюбливала его, хоть и была любезна.
К сожалению, в попытке убедить младшего брата она оставалась чуть ли не единственным козырем в рукаве.
Шока вежливо повел рукой, и Юри грациозно опустилась на невысокий стул, расправив просторные одежды. В ее движениях не осталось ни тени того сорванца, которым она когда-то была, однако в ясных глазах плясали золотые искры.
- Рейшин много рассказывал мне о Шурей. Как она поживает?
- Спасибо, Шурей здорова, а Сейран, благодарение Богу, почти оправился от лихорадки.
- Ах, тот самый мальчик, которого вы усыновили много лет назад. Такой красивый юноша, совсем как наш Койю.
Продолжая говорить, Юри знаками пыталась заставить мужа присесть рядом, но Рейшин ничего не желал замечать и оставался стоять за стулом жены с самым суровым видом.
Шока задался вопросом, знала ли невестка о том, что «красивый юноша» в действительности является ее племянником, и решил, что наверняка знала, просто не подавала вида. Не показывала, как и то, что, на самом деле, испытывала к старшему деверю неприязнь.
- Я уверен, что они будут очень рады увидеться с вами. Чаю?
От мимолетной улыбки Юри-химе вокруг словно стало светлее. Рейшин заботливо перехватил чашку и собственноручно вложил ее в маленькие ладошки жены.
Шока аккуратно поставил чайник обратно на стол и слегка приподнял темные брови. Поспешность и готовность, с какою брат совершил сей жест вежливости, застали его врасплох. За все эти годы ему не выпадало возможности понаблюдать за браком младшего брата, однако Рейшин вел себя почти образцово. Он, не задумываясь, поставил жену на равную с собой высоту, что выглядело бы весьма странным для любого мужчины, тем более для такого гордого, как он.
Однако Шока также полагал, что Юри была единственной в мире женщиной, которой хватило бы ума и храбрости приручить даже целую армию, а не только одного чересчур упрямого, властного и немного инфантильного мужчину. По крайней мере, Ко Шока от всей души на это рассчитывал.
- Что ты делаешь, брат? – повторил Рейшин, нахмурившись.
Шока, кивнув, развернул и поднял свиток. Свиток оказался картиной, на которой в классической манере был изображен сад, по саду гуляли два журавля, привезенные из восточных стран. Краски создавали очень мягкий и нежный контраст с желтоватой бумагой и словно сияли в лучах уже заходящего за горизонт солнца.
- Одинокий журавль – символ одиночества, два журавля – символ вечной любви. Однажды став парой, они будут вместе до самой смерти.
Рейшин, сузив глаза и внимательно слушая брата, все же опустился на стул рядом с женой и устремил пронзительный взгляд на великолепных птиц, осторожно переступающих длинными ногами над кристально-чистой, серебристой водой.
- Пришло время и моей дочери свить свое гнездо, - осторожно продолжил Шока, ожидая бурной реакции, которая, надо отдать Рейшину должное, последовала незамедлительно.
- Свадьба? – пронзительно вопросил тот, вскочив из-за стола. Юри-химе поморщилась и, мягко потянув мужа за рукав, усадила его обратно. Покосившись на нее, Рейшин рассеянно и раздраженно схватился за кружку с чаем. Его жена была безрассудна, своевольна и совершенно лишена почтительности, подобающей всем на свете женам без исключения.
- Шурей и Сейран хотят пожениться, - заявил Шока и откинулся на спинку стула, прикрыв глаза. Он сделал все, что мог, заставив Рейшина выслушать новости. Теперь очередь была за невесткой.
Сквозь пелену пронизывающего ужаса Юри увидела, как маленькая кружка с чаем застывает в воздухе всего лишь в нескольких миллиметрах от губ мужа. Он очень медленно опустил ее, внушив своей жене опасение, что засим последует приказ изгнать принца Сейена повторно, сбросить его со стен, окружавших столицу, а, если не поможет, то четвертовать и предать сожжению останки. Стоило этому очаровательному деспоту закусить удила, и все старания переубедить его были напрасны.
- Кто? – зловеще проскрежетал мужчина. - Шурей и кто?
- Рейшин, - не открывая глаз, предостерегающе оборонил Шока.
На его месте Юри с огромным наслаждением наградила бы мужа такими прозвищами, что у него уши бы завяли, но это лишь повредило бы их цели. Хватит и предупреждения деверя, благо Рейшин был всегда преисполнен почтения перед ним.
- Вы, разумеется, хотели бы для нее более высокородного жениха, - быстро заметила она, не дожидаясь, пока муж разразится проклятиями, и потерла лоб. У нее разболелась голова. Она глотнула чая и поморщилась – чай был воистину ужасен.
- По происхождению он превосходит нас всех вместе взятых, - спокойно откликнулся Шока, по всей видимости, вознамерившийся защищать юношу до конца.
Юри одобрительно кивнула. Сейран был ее племянником, и хоть она сама находила юношу весьма холодным, готова была допустить, что он искренне любил Шурей и пользовался взаимностью. В конце концов, Юри сама была замужем за ужасно эксцентричным человеком, который, тем не менее, прятал за извечными веерами и сарказмом чистое и любвеобильное сердце.
Всего миг назад Рейшин думал, что не в состоянии злиться сильней, чем в минуту, когда Шока упомянул о свадьбе. Но открытие, что Юри, которая всегда терпеть не могла старшего брата, встала на его сторону, заставило мужчину заскрипеть зубами. Невероятно, до чего дошло дело при его попустительстве!
- Объясни мне, брат, - раздраженно потребовал он, отказываясь вслух признавать разумность соображений Шоки по поводу происхождения жениха в частности и свадьбы в целом, - что произошло?
- Сейран и Шурей знакомы с детства и, несмотря на значительную разницу в годах, всегда радовались возможности бывать вместе. Неудивительно, что они полюбили друг друга.
Прищурившись, Рейшин следил за старшим братом, и хотя сумрачное лицо его оставалось непроницаемым, как у сфинкса, взгляд был холоден и задумчив. Для него с каждым новым словом Шоки картина обретала неприятную реальность и четкость.
Он помнил бывшего принца, помнил даже слишком хорошо. Мальчишка всегда умудрялся смотреть на него сверху вниз, даже когда был вдвое младше и меньше его. Сейен не опускал глаз под его суровым взглядом, не был поражен внешностью Киджина. Большие серо-зеленые глаза смотрели на мир серьезно, пристально и строго, пытливо и вдумчиво. Пятнадцать лет назад Ходжи, улыбнувшись, сказал, что мальчишка далеко пойдет, но Рейшина в тот момент лишь раздражало, что тот так быстро и прочно занял место в семье старшего брата, рядом с Шурей, место, к которому он сам так отчаянно стремился. Отнюдь не лучезарные воспоминания.
- Я прошу твоего благословения, - тихо, но твердо закончил Шока.
Рейшин признавал, что бывший принц был умен и решителен, у него был трезвый и проницательный ум и даже необходимая - время от времени - жесткость характера. Но он вовсе не собирался оценивать по достоинству того, кто смотрел на него свысока.
Когда Ко Рейшин, наконец, позволил себе заговорить, голос его шипел, как выпускаемый из чайника пар:
- Вы просите невозможного. Моя племянница не выйдет замуж за нищего отвергнутого принца, чтобы всю жизнь влачить жалкое существование.
К сожалению, природа не наделила Ко Рейшина чувством меры – а в своих симпатиях и антипатиях Рейшин не знал никакой меры - существенный недостаток, немало вредящий любому человеку в тех случаях, когда требуется смириться с непреодолимыми обстоятельствами.
Юри со стуком поставила чашку на стол. Ее муж вздрогнул.
- Шурей вовсе не будет влачить жалкое существование. Они любят друг друга. Это все, что должно нас волновать.
Рейшин, забыв нахмуриться, с изумлением уставился на свою возмутительно очаровательную и дерзкую молодую жену, которая только что с нахальным превосходством растолковывала ему, что такое семейное счастье. Легкая улыбка, вопреки его воле, скользнула по сжатым губам, глаза весело блеснули, но мужчина решительно сдвинул брови и фыркнул. Он не собирался сдаваться так легко и так быстро.
Внезапно раздался скрип ворот, и из-за створки показалась тоненькая фигурка в красном.
Рейшин, тут же забыв про свой план, суровость и праведный гнев, сжался и почти инстинктивно закрыл свое лицо широким движением веера, хотя угол дома и не позволял девушке увидеть сидящих в саду гостей.
Шурей выглядела запыхавшейся и невероятно счастливой. В эту минуту нельзя было не залюбоваться ею. Разрумянившаяся, увлеченная, полная воодушевления, она что-то оживленно говорила, обращаясь к Сейрану, который с легкостью управился со щеколдой и подошел к ней. Девушка доверительно положила правую руку ему на грудь и, очаровательно улыбнувшись, склонила голову набок. Их взгляды встретились всего лишь на мгновение - всякого растрогал бы этот взгляд, в котором с самого начала не было ничего предосудительного, лишь светилась радость и забота. Каждый из них по-своему любовался другим - Сейран слегка улыбнулся в ответ, Шурей слегка покраснела.
Все это выглядело так чистосердечно, естественно и мило, что даже Рейшин почувствовал, как что-то внутри него дрогнуло и растаяло. Странное, настороженное выражение его зеленых задумчивых глаз изменилось, словно что-то другое привлекло его внимание, что-то внутри него самого, словно какая-то тонкая грань его гордой, но заботливой души постепенно перевесила прежние предубеждения.
- Какая чудесная картина получилась бы, был бы здесь художник, умеющий ее запечатлеть, - искренне восхитилась Юри-химе, очарованная молодыми людьми.
К сожалению, она не подумала о чувствах своего сурового мужа. Вырвавшееся у нее замечание не дало завершиться чудесной душевной метаморфозе. Рейшин застыл, потом, скованно кивнув напоследок старшему брату, стремительно зашагал прочь, положительно источая негодование и чувство оскорбленного достоинства, а Юри-химе, на мгновение незаметно закатив глаза, взволнованно поспешила следом.
Весеннее солнце окончательно опустилось за горизонт, вечер стал темен, воздух - тих и неподвижен. Шока опустил руки на колени и прислушался. В глубокой тишине казалось, что природа, закрыв глаза, устало дышит у него под боком. Решение было принято, хоть и не озвучено. Теперь все будет хорошо.
Часть 18. Братья
Вечером, при спущенных тяжелой волной шторах, озаренная ярко пылавшим камином и мягким светом керосиновой лампы, просторная спальня императора выглядела гораздо более уютной и не такой просторной. На высоких стенах, вторя гибкому танцу языков пламени, плясали проворные тени, и комната, словно пугаясь этого дикого сумеречного танца, дрожала и уменьшалась в размерах.
Осторожно приоткрыв тяжелую дверь и заглянув внутрь, Джуусан сразу заметила угрюмую фигуру императора, застывшую, словно каменная глыба, на самом краю широкой постели.
- Вы целый день просидели здесь? – прошептала девушка.
- Да, - безучастно согласился Рьюки, испытав при звуке человеческого голоса противоречивые чувства пьянящего облегчения и тихого бешенства. После рокового дня – дня объяснения с Шурей – прошло уже больше недели, однако он так и не удосужился проведать Джуусан, так и не удосужился всерьез приступить к своим обязанностям и лишь, пытаясь найти покой в себе, все сильнее отгораживался от остального мира.
Подкравшись ближе и участливо склонившись над ним, Джуусан-химе осторожно обхватила бледное красивое лицо ладонями, внимательно изучила его взглядом и, наконец, улыбнулась:
- Правитель мой, вы пытаетесь стать мудрее, отрастив бороду?
Впервые прикосновение одновременно теплых и прохладных рук не утешало, а угрожало нарушить и без того хрупкое спокойствие пьяного забытья. Рьюки раздраженно провел рукой по своему лицу и нащупал мягкую щетину. Он уже и не помнил, когда в последний раз видел бритву, горячую воду или мыло. Зато прекрасно помнил, как безо всякой на то причины повышал голос на каждого слугу, осмелившегося приблизиться к нему в течение последних трех дней. Не удивительно, что даже два ближайших советника предпочли держаться от него подальше.
Рьюки почти болезненно поморщился и в упор посмотрел на девушку. Джуусан, словно вспомнив о чем-то, смущенно отвела взгляд.
На щеке принцессы виднелись маленькие царапины – все, что осталось от жуткой красноватой опухоли там, где нанес сильнейший удар беспощадный убийца. Длинные темные волосы были распущены – то ли с целью скрыть следы нападения, то ли просто как часть вечернего ритуала, но при виде ее расцарапанного лица в душе Рьюки опять проснулась полузабытая вина. Он, по крайней мере, мог бы справиться о ее здоровье, о ее самочувствии, однако не сумел сделать даже этого.
Теперь же видеть ее обеспокоенную улыбку было невыносимо. Он отвернулся и сел лицом к огню, упершись локтями в колени, спрятав лицо в ладонях. Все его тело было напряжено, подобно туго свернутой пружине и, чувствуя, как постепенно разрушаются оковы, прежде не позволявшие этой пружине распрямится, Рьюки испытывал чувство, очень похожее на страх.
Джуусан осторожно присела рядом, опустила руки на тонкое шелковое покрывало и стала тихонько раскачиваться взад-вперед, опираясь на ладони. Кажется, она была императору в тягость, но девушка старалась не поддаваться отчаянию. Возможно, быть самоотверженно великодушной, подобно Шурей, не в ее характере, но, по крайней мере, принцесса Ран всегда старалась быть доброй и заботливой по-своему, так, как ей подсказывали собственная совесть, честь и, конечно, позволяли обстоятельства.
- Можно я немного побуду рядом с вами?
- Мне ни к чему ваше присутствие.
Джуусан-химе посмотрела него из-под опущенных ресниц и постаралась подавить тяжелый вздох. Развлечь человека, который решил быть холодным, как лед, было практически невозможно. Когда-нибудь ей все же придется научиться держать язык за зубами и не лезть не в свое дело.
Ресницы девушки дрогнули, и Рьюки понял, что принцесса восприняла его слова с обидой. Но Джуусан-химе не подала виду – лишь снова улыбнулась, немного вымучено, немного через силу. И внезапно это терпение, эта самоотдача вывели его из себя, и все потому, что император ни на мгновение в них не усомнился. Пружина с треком распрямилась. Зло сверкнув глазами, Рьюки сорвался на крик:
- Довольно!
Мир Джуусан вдруг перевернулся, мгновение спустя ее спина встретилась с мягкой поверхностью кровати. Император настолько застал принцессу врасплох, что она не заметила, как стальные пальцы беспрепятственно обхватили тонкие запястья и прижали их к покрывалу чуть выше головы.
Джуусан-химе застыла, потеряв дар речи. Все приемы самозащиты, которые были запечатлены в ее памяти на уровне инстинкта, все боевые искусства, которые практически текли в ее жилах вместе с кровью, в этот момент стерлись из подсознания, будучи заменены одной мыслью: Рьюки, который так быстро завоевал ее симпатию, Рьюки, который переживал и сочувствовал каждой из рассказанных ею историй, Рьюки, который охотно шутил и смеялся вместе в ней - теперь Рьюки смотрел на нее с ненавистью и старался заставить страдать. Он хотел наказать ее – это намерение ясно читалось в бездонных золотых глазах, и некий инстинкт предупреждал девушку, что, обратившись против нее сейчас, Рьюки станет опасней злейшего врага. А все потому, что злейшему врагу не доверяют.
Задохнувшись от ужаса, но еще краем сознания отказываясь верить в то, что с ней все это происходит на самом деле – происходившее просто-напросто не имело никакого смысла - Джуусан запоздало приподняла колено, но Рьюки, словно предугадав нерешительное движение, в тот же момент навалился на нее всем телом, и от этого тяжелого удара у нее на секунду потемнело в глазах, ей показалось, что непонятная сила схватила ее за горло и старается задушить. Дыхание девушки перешло в панический кашель.
Первое, что увидела Джуусан, когда перед глазами немного прояснилось – стремительно приближающееся к ней бледное пятно. Она успела резко повернуть голову – Рьюки, зло пробормотав проклятие, уткнулся носом куда-то в ее ухо.
Девушка отчаянно дернулась, из последних сил пытаясь вырваться на волю, но император, движимый гневом, приобрел некую дьявольскую силу. Длинные пальцы настолько крепко вцепились в нее, что она уже не чувствовала запястий, ладони немели, в кожу впивалось тысячи невидимых иголок.
В конце концов, устав от борьбы и поддавшись жгучей панике, Джуусан поступила так, как поступило бы любое загнанное в угол неразумное животное: извернувшись, она из всех сил впилась зубами в одну из пленивших ее рук. Сначала принцесса лишь ощутила на языке металлический вкус крови, потом пальцы императора резко разжались. Она тут же замахнулась правой рукой, но что-то, блеснувшее на секунду в потемневших глазах юноши заставило ее замереть, теряя драгоценные мгновения контроля над собственным телом.
Джуусан не понимала, что на него нашло. Не понимала, почему он так разозлился. Не хотела даже думать, что под воздействием порыва чувств он каким-то образом увидел в ней Шурей.
Она знала только, что нависший устрашающей тенью над ней человек со скорбью и грустью оглядывался на далекое прошлое. Знала, что этот человек скрывал свою рану, и рана эта кровоточила и выжигала терпение, хоть никому и не была видна. Знала, что в нем, как и в ней, не угасала мучительная, острая жажда тепла, людского внимания и привязанности.
Занесенная для пощечины тонкая рука задрожала и бессильно опустилась обратно на покрывало, губы девушки бессознательно шевельнулись.
Первое, что пронзило его затуманенное сознание – боль, невыносимая, жгучая боль в левой руке. С удивлением разжав пальцы, Рьюки увидел на ладони алую кровь. Потом - упорство, с которым существо, прикованное к постели весом его тела, сопротивлялось ему. Отвага и бесстрашие. Потом глаза - огромные, пленительные глаза глубокого и богатого синего цвета, напоминающие небеса и море провинции Ран. Удивительные глаза, наполненные страхом.
Рьюки медленно разжал пальцы и словно во сне поднес их к своим глазам, все еще не веря в то, что наделал. А в следующую секунду был резко оторван от застывшей в недоумении принцессы и поднят в воздух сильными руками, которые незамедлительно, бесцеремонно и довольно грубо стали трясти его.
- Какого дьявола? Какого дьявола?!
Бешеное рычание влетевшего в комнату старшего брата наконец вернуло девушке способность передвигаться. Джуусан перекатилась к краю кровати, неуклюже сползла на пол и испуганно выпрямилась.
У Шуе был столь уязвленный вид, будто его самого жестоко оскорбили - принцессе непременно стало бы смешно, если бы не было так горько. Медленно, не спуская глаз с мужчин, Джуусан, жалко съежившись, попятилась к двери, потом, не выдержав, резко развернулась и убежала прочь.
Выскочив из спальни, она пролетела мимо сконфуженного Койю и бросилась по длинному лабиринту дворцовых коридоров, в это мгновение желая лишь спрятаться, сжаться в комочек, раствориться в воздухе, провалиться сквозь землю и забыть обо всем.
***
Отвлекшись всего лишь на минуту и умудрившись за это короткое время потерять старшего брата и советника Ри из вида, Рьюрен флегматично оглянулся по сторонам и лишь благодаря этому вовремя заметил, что навстречу ему бежит синий взъерошенный вихрь, в котором он с трудом узнал единственную младшую сестру.
Улучив момент, когда – явно не видя ничего вокруг – Джуусан пробегала мимо, он протянул руку и крепко схватил ее за тонкое запястье. Девушка резко остановилась, вздрогнула, болезненно охнула и удивленно посмотрела на старшего брата. Темные пряди длинных волос скользнули по пылающим, словно в лихорадке, щекам - девушка вся горела странным внутренним огнем.
Теперь глубоко взволнованный, Рьюрен заглянул в самые синие на свете глаза - глаза ребенка, наполненные смятением и тревогой, горем и недоумением. Обычно жизнерадостная и оптимистичная, девушка выглядела растрепанной и расстроенной, более того, на бледных дрожащих губах была кровь – ее собственная или нет, Рьюрену было уже неважно. Шагнув вперед, он спрятал Джуусан в своих объятиях, заслонив ее от остального мира широкими рукавами.
Джуусан-химе словно в тумане следила, как старший брат протягивает к ней руки и притягивает к себе. Внутренний голос кричал, что еще доля секунды – и она расплачется, словно беспомощный ребенок, от обиды, стыда, горя, злости, удивления, благодарности и еще бог знает чего. Девушка задохнулась и прерывисто задышала, безуспешно пытаясь остановить ту бурю чувств, которая волнами накатывалась на нее и не спешила возвращаться назад, в берега разума и самообладания.
Рьюрен впервые осознал, какой хрупкой была его порывистая, живая, но собранная, такая уверенная в себе младшая сестра.
Под его запястьями вздрагивали тонкие лопатки, дыхание ее было почти диким, словно у испуганного зверька. Джуусан уже не пыталась вырваться, но в ее позе не было ни капли доверия – она словно не узнавала брата, застыв на месте и опасливо вцепившись в его предплечье.
Уронив голову, он пальцами расчесал ее спутавшиеся во время борьбы волосы и, прижав ее горячий лоб к предплечью, неуклюже вплел в темные пряди две ярко-синие ленты.
***
Принцесса боролась с отчаянием. Взбудораженная и испуганная, она не находила себе места. Худшие кошмары стали явью, именно теперь, когда она уже была близка к тому, чтобы разорвать тяжелую цепь, которую с детства накинули ей на руки братья и отец.
Джуусан была расстроена, Рьюрен обеспокоен, а Шуе злился на всех и вся. Всякий раз, когда старший брат впадал в гнев, сестра старалась избегать его, а если это ей не удавалась, напускала на себя равнодушный вид. Собственное бессилие оставляло ее почти безоружной.
Призрачные кошмары ранних лет снова ожили в ее сердце. Бескрылый страх, который так часто гнал сон из детских глаз, который с годами постепенно поблек, казался все нереальнее и, наконец, почти совсем угас, этот страх вдруг вновь вспыхнул невыносимо ярким светом, вновь обрядился в цвета крови и железные перья. Этот страх замораживал ей душу.
Сначала Джуусан не могла понять, почему это событие стало для нее ударом, но постепенно, насильно, словно струны расстроенного инструмента, перебирая в памяти болезненные воспоминания, стала догадываться. Переложив всю ответственность на другого человека, она бездумно поселилась в сказочном мире, где были верные слуги, был заботливый старший брат, был муж, который стал ей другом, были лошади, свобода и была безопасность. Она единолично, не задумываясь о последствиях, возложила на еще молодого императора всю тяжесть доверия, которое почти инстинктивно питала к нему – и тем самым заставила нести еще одну ношу на его и без того усталых плечах. Просто смешно, с каким упорством она закрывала глаза и отворачивалась от собственного прошлого, с каким упрямством лелеяла фантазии и химеры, рожденные страхом и воображением – удивительным дуэтом, который без каких либо усилий вытеснил из ее разума всякое благоразумие и, подкармливаемый добротой Рьюки, в конце концов, захватил ее в плен.
Неудивительно, что весь ее полный призрачных и счастливых видений мир развалился в ту же секунду, в которую лопнуло терпение императора. Рьюки сломался – и тотчас она должна была, как и полагается верному другу, безропотно выдержать всю жестокость, всю ту боль, которую он мог ей причинить, перетерпеть все страдания – а потом как ни в чем не бывало улыбнуться и принять его таким, какой он есть. Джуусан была привязана к нему, она была бесконечно благодарна – разве этого оказалось бы недостаточно, чтобы просто закрыть глаза и позволить ему отдохнуть?
На деле же она оказалась совершеннейшей безвольной трусихой. Вместо того, чтобы подставить под удар другую щеку, принцесса семьи Ран позволила страху взять над собой верх и эгоистично подняла на него руку. Как она могла замахнуться на единственное свое убежище в этом дворце сплетен, темных замыслов и заговоров?
Джуусан заболевала, быстро теряла силы, сомнения и вина подрывали и без того пошатнувшуюся волю к жизни. Буквально за несколько ночей она побледнела и измучилась до такой степени, что с трудом держалась на ногах.
Братья, увидев принцессу в таком состоянии, ту же потребовали от нее прекратить заниматься хозяйством императорского дворца. Она покорилась.
И покорность эта шла от самого сердца, требование тройни совпало с ее собственным желанием - и без того чужие обязанности стали для нее мучительны. Во внутреннем дворце ее не ждало ничего, кроме разочарования, энергия покинула ее потускневшее сердце – это маленькое жалкое обиталище, вместе с надеждой, которая в нем и так почти не показывалась. На нее напало уныние и тоска, и все люди постепенно стали для нее в тягость.
И поэтому Джуусан-химе сделала единственное, что требовала от нее сейчас природа – впала в состояние полнейшего равнодушия, застыла, словно раненый зверь, который спрятался в угол и, подвывая от боли, пытается зализать свои раны. Целыми днями лежала принцесса с широко открытыми глазами, не двигалась, не говорила, просто дышала.
Часто в ее ногах – с таким видом, будто это место было приготовлено ему судьбой - сидел Рьюрен, который на этот раз вопреки себе не старался сбежать из дворца при первой же возможности. Откинув голову назад, согнув ногу в колене, он появлялся перед ее глазами, словно какое-то потустороннее видение и неспешно рассказывал ей невероятные истории о своих путешествиях, стараясь вывести сестру из задумчивости и немного развеселить. Еще пару дней назад Джуусан взволнованно забросала бы его бесконечными вопросами, она бы неотступно ходила за ним по пятам и нетерпеливо вытягивала бы из него мельчайшие подробности.
Сейчас же последствия его визитов оказывались чересчур мучительны. Как только брат уходил, из зачарованного мира она возвращалась к бледной действительности. Вместо привольного зеленого леса родной провинции видела свою холодную, роскошную комнату, вместо пения птиц в густой, богатой листве слышала холодную тишину; вместо завывания великолепной в своей мощи зимней бури чувствовала боль, и с ней рядом был уже не старший брат, а собственная смутная тень, падавшая на противоположную стену. Эта тень в своих очертаниях представляла ей размытую фигуру, и Джуусан с отвращением отворачивалась от нее.
В полном одиночестве бесконечно рассуждала она сама с собой об одном и том же - что ждет ее в будущем, какая жизнь ей предстоит.
Она была совершенно здорова – значит, ей предстояло прожить еще как минимум лет сорок. Теперь эти годы представлялись ей бесконечной дорогой тоски, некоей бездонной чашей, которую нужно заполнить событиями, а все ради того, чтобы достойно дотянуть до своего смертного часа. Примерять на себя долю жены и матери сейчас казалось ей насмешкой над природой, даже из соображений благоразумия, если не по влечению сердца.
Ночами, когда все в доме затихало, словно забыв о том, что пора отдыхать, она металась на подушках или неподвижно сидела на краю постели.
Иногда в предрассветные часы она словно пробуждалась, выныривала из темного болота собственных мыслей и вдыхала полной грудью чистый воздух весенней ночи.
Иногда она поднимала голову и удивлялась самой себе. Куда делась ее любовь к жизни и природе, ее оптимизм, чувство прекрасного, ее невероятное воображение, душевная твердость, восприимчивость и мятежный дух?
Иногда ей удавалось призвать к себе благословенное забытье, летаргический сон, и она спала, свернувшись клубочком на груди у единственного своего божества - всесильного, великодушного Времени, которое, укачивая девушку в своих сумрачных объятиях, мягко нашептывало извечное и древнее заклинание, что исцеляет любого человека и, в конце концов, приносит ему покой.
***
- Вы уверены, что нет никакой возможности увезти Джуусан из этого места?
Ран Шуе был невероятно зол: по одному только тону его можно было судить, что он охвачен яростью. Казалось, еще пару мгновений - и генерал возопит к небесам. В его чертах проглядывала необычная жесткость, в суровых темно-синих глазах неясным, но острым блеском сквозили волнение и тревога.
Ран Рьюрен растерянно достал из рукава флейту и, повертев инструмент в руке, сжал ладонь в кулак. Глупый старший брат часто бывал назойливым и надменным - скорее всего, уже на следующий день Шуе пожалеет, что не смог проявить достаточно твердости и хладнокровия, как того требовали обстоятельства и разумное человеческое начало. Но теперь даже Рьюрен готов был признать правоту и справедливость этого вопроса – этого требования.
Рьюрен вовсе не был близок с младшей сестрой, до позапрошлого года едва знал ее, но храбрость в синих глазах всегда трогала какие-то поэтические струнки в душе беззаботного гения. Жизнерадостность, походка, порывистость жестов составляли ее обаяние. Он неосознанно любовался сестрой, как любуются полевым цветком или утренним небом. Несмотря на некоторую безалаберность, в ней никогда не было ничего безвкусного или неопрятного – как не может быть безвкусным то, что прелестно уже от самой природы. В отличие от всесильных и упрямых братьев, Джуусан всегда пыталась переделать свою натуру и приспособиться к окружающему серому миру, но это ей так и не удалось, яркая печать своеобразия так и осталась на ней – и останется навсегда.
Не услышав ни слова в ответ на свой вопрос, Шуе заметно вскипел.
Глава семьи Ран же сохранял невозмутимое спокойствие, ответив на это редчайшее проявление бунта лишь долгим изучающим взглядом.
- Нам кажется, Джуусан вовсе не чувствует себя несчастной. Мальчишка предоставил ей свободу, и она наслаждается ею. Ей нравится возиться с лошадьми, другой муж никогда бы ей этого не позволил. У нее здесь друзья. Это удивительно, учитывая, что она всегда была чересчур эксцентрична, строптива и ладить с ней трудно. Ей всего лишь необходимо научиться относиться к своему положению с должным смирением.
Во время этой наставительной речи на лице Сецуны застыло его обычное, спокойное, несколько сумрачное и озабоченное выражение - властности и скрытности хоть отбавляй.
Вздохнув и покачав головой, Рьюрен со стуком положил флейту рядом с собой и поднялся на ноги. Раньше он всегда старался держаться подальше от главы семьи. Он понимал, что его вмешательство в дела тройни не привело бы ни к чему хорошему: юноше вовсе не улыбалось специально наносить и тем более получать словесные удары. Однако сегодня он не мог остаться безучастным.
- Джуусан плакала.
Лицо Юки, спокойное и властное даже тогда, когда он разговаривал с императором, сейчас сразу омрачилось гневом, глаза вдруг потемнели, черты застыли, посуровели.
Джуусан плакала? Джуусан была частью семьи Ран. Юная, упрямая девчонка, у которой дерзости больше, чем здравого смысла, сорванец, который не раз доводил старших братьев до белого каления. Однако она занимала особенное место в каждом из их сердец.
В императорском дворце Джуусан явно чувствовала себя не на своем месте и в ложном положении. В стенах гарема не раздавалось ни звука, на пороге не появлялось ни души – теперь Джуусан, без сомнения, была бы гораздо счастливее, даже если ей пришлось бы только странствовать по свету и ничего больше.
- Возможно, мальчишка решит взять вторую жену, - подал голос Цуки, обычно предпочитавший уступать во всем старшему из тройни.
- Полагаю, что нет. Даже если так, разве Джуусан согласится на что-то меньшее, чем супружеская верность? – откликнулся Хана.
- Она очень ревниво относится ко всему, что считает своим, - кивнул Юки, ожесточенно обмахиваясь веером. Он сдерживался, другие, менее разумные слова так и рвались у него с языка, но ему не хотелось давать им воли.
У Джуусан был необычный характер, он знал, далеко не гибкий, не смиренный, определенно не легкий и порой ужасно несдержанный. Нелегко найти родственную душу, а приноровиться к непохожей еще труднее. Однако юный император, как казалось Юки, не сделал даже попытки понять их необычную младшую сестру, этот бесценный дар, который так бездумно – без сомнения, в приступе помешательства - преподнесла ему семья Ран. Со стороны его императорского величия это было воистину преступной ошибкой.
Тонкий бамбук веера в руках Юки зловеще треснул и разломился. Все присутствующие без исключения нервно вздрогнули. Этот резкий звук в полной мере отразил нетерпимость главы семьи Ран ко всем, кто был не согласен с ним, его всеобъемлющее порицание людей и всех сословий, без всякого снисхождения к обстоятельствам.
Рьюрен покачал головой.
Верно, братья были правдивы, прямодушны и независимы, как скала, возвышающийся над волнами провинции Ран, но, в то же время, резки, властны и безжалостны до безобразия.
***
Сейран многое отдал бы, чтобы избежать такого противостояния. Вплоть до собственной жизни. Но спорить и отказываться уже было абсолютно бесполезно: забрав что-нибудь в голову, Рьюки становился очень упрямым.
Судьба всегда была суровой к второму принцу империи Сайюн и, как правило, не оставляла времени даже роптать. И вот в очередной раз она безжалостной рукой вернула Сейрана с небес на землю – и поделом. Но если еще несколько лет назад он бы мужественно боролся с самим собой, железной рукой подавил бы всю свою непреклонность и гордость, скрыл страдание бы и молчал и, в конце концов, научился бы относиться к своему положению с должным смирением, то сейчас все было по-другому. Сейчас в нем преобладало отнюдь не самолюбие.
Как все было легко между ними, когда они были детьми. Сейран был рад печься о брате и лелеять его, делать все, чтобы Рьюки был счастлив. Да и сейчас он был готов отдать ему весь мир.
Весь мир, но только не Шурей.
Нехотя натянув сапоги и взяв меч, Сейран поднял глаза и вскочил на ноги с той бесшумной, легкой, кошачьей грацией, которая всегда восхищала окружающих. К сожалению, Шурей всегда отличалась чутким сном и просыпалась при малейшем человеческом звуке или движении.
- Куда ты идешь, Сейран? – девушка вскочила и торопливо перебралась на край кровати, все еще сонная, - Ты оделся для сражения? Зачем? Что случилось?
В ее глазах отражались и глубокая тревога, и смущение, и некоторое недоумение.
- Спи, Шурей, - он заворожено потянулся к ней и погладил по затылку, - но сначала поцелуйте меня, моя госпожа.
Не слезая с кровати, Шурей встала на колени и оказалась на одном уровне с ним. Сейран улыбнулся, прижал ее к себе и поцеловал так, словно это было в последний раз. Очарованная близостью, Шурей обвила руками его шею.
Всепоглощающая грусть в серебряных глазах предупредила ее горестным вздохом о какой-то призрачной, но страшной, неминуемой беде, как притаившееся дыхание ветра перед бурей, как осторожная поступь кровожадного тигра перед смертельным прыжком. Его вид, его голос не оставляли никаких сомнений.
Почти инстинктивно почувствовав волнение молодого человека, Шурей схватила его правую руку – так внезапно, так резко, что Сейран чуть не выронил ножны – и коснулась губами неровного шрама, прижала тыльную сторону его ладони к своей щеке. Она чувствовала, как стучит в висках кровь, множество мыслей, мгновенных, ужасных, ярких и тут же ускользающих, кружилось в ее голове.
Сильные эмоции, такие, как любовь и страх, редко развязывали Сейрану язык, и даже прикосновением он решался выказывать их лишь украдкой. Вот и сейчас он только обнял Шурей, один раз взглянул, с серьезной нежной настойчивостью отстранился и покинул комнату, оставив девушку наедине с всепоглощающей тревогой, которая, в конце концов, лишив ее сна, заставила девушку подняться с постели и последовать за ним во дворец.
***
Судя по положению солнца, утро было в самом разгаре, а Джуусан-химе поднялась меньше получаса назад, заспавшись дольше, чем когда-либо в жизни.
Наконец, с наступлением второго рассвета жуткое воспоминание стало бледнеть. Когда ее убаюкал в своих нежных объятиях сон без сновидений, а физическая боль больше не беспокоила ее, потускнело и страдание – бодрое пение весенних птиц заглушило его настойчивый шепот. Всепоглощающее смятение, проникнутое чувством небезопасности, развеяли отдых и благословенное бездействие, от него остались лишь смутные шорохи беспокойства в самых дальних уголках ее души. Одиночество помогло ей осознать степень изнеможения и усталости, то состояние постоянно подавляемого раздражения, в котором она пребывала последние несколько месяцев.
Шуе зашел за ней, на этот раз сохраняя свою обычную сдержанность, однако было видно, что старший брат все еще в дурном настроении – он не то ворчал, не то пофыркивал, прислонясь к косяку двери и ожидая, пока она подобающе оденется.
Джуусан нисколько не отпугнула и не обидела его напускная холодность – она достаточно хорошо знала генерала и была уверена, что через минуту-другую его недовольство пройдет и природная доброта возьмет верх. И в самом деле, Шуе сразу смягчился, стоило ему заметить, как побледнела и осунулась сестра – милейший брат нисколько не изменился.
Зато изменилась она. Стала не такой вспыльчивой. Научилась властвовать собой, не поддаваться гневу, как раньше. Она стала взрослой.
По крайней мере, она надеялась на это, с трепетом появляясь перед теплым солнцем, страшась, что его лучи смогут за пару мгновений растопить ту ледяную корку, в которую она с таким трудом облачилась, которую теперь так лелеяла и берегла.
Испытание не заставило себя ждать - огромный внутренний двор перед гаремом был полон народу, живущего или работающего в стенах дворца, - настоящая армия конюхов, прачек, поваров и посудомоек, плотников, кузнецов, оружейников, слуг и служанок вдобавок к стражникам.
Заметив странное безмолвие женщин и потупленные глаза мужчин, Джуусан с нерешительной улыбкой поздоровалась и нервно прошла между притихшими группами слуг. Это оказалось гораздо легче, чем она первоначально предполагала, в конце концов, такая дружелюбная манера всегда была ей свойственна, особенно когда она была среди простых людей.
Челядь, почувствовав расположение принцессы, постепенно заулыбалась в ответ и через секунду уже безо всякого стеснения толпилась около нее, спрашивая о самочувствии, охая, ахая и поражаясь ее неестественной бледности.
Джуусан смеялась, шутила и изо всех сил отважно сияла трогательной радостью. Но, несмотря на всю восторженность и сверкающие небесной синевой взгляды, ей не удалось обмануть собственного брата - Шуе сразу смог угадать в сестре то отчаянное веселье, которое появляется у человека в трудные минуты, когда надо собрать оставшиеся силы, призвать все мужество, чтобы выдержать и не дать и без того треснувшей воле сломиться.
Постепенно толпа рассеялась и суматоха сразу стихла. Однако теплые слова, заботливая воркотня и участие простых людей оказали на девушку благоприятное воздействие: Джуусан успокоилась, лицо ее несколько просветлело. Из глаз исчезло настороженное выражение, спина и плечи распрямились. Неохотные, замедленные шаги и движения, сначала спугнувшие Шуе своей апатичностью, сменились плавными и энергичными.
К сожалению, тройня старших братьев умудрилась своим присутствием свести на нет весь драгоценный прогресс.
- Ты в порядке? – в Джуусан с порога довольно безжалостно вонзился испытующий орлиный взгляд.
- Да, нии-сама, - преклонив колени перед Сецуной, солгала она и с унынием подумала, каким привычным и легким делом становится для нее ложь. Ей самой не нравилось то, во что она превратилась, но был ли у нее выбор? Принцесса не могла открыться перед старшими братьями в своих слабостях – у них таковых попросту не было.
- Благодарю вас, я чувствую себя вполне здоровой, - благоразумно поправилась Джуусан-химе. - Надеюсь, Сецуна нии-сама тоже в добром здравии?
По тому, как напряглось сильное тело брата, Джуусан-химе поняла, что Юки что-то мучает. Она заглянула ему в лицо, но его темно-синие, словно полуночное небо, глаза избегали ее взгляда.
- Мы говорили о тебе.
Ах, говорили. Интересно, почему все так любят говорить о ней, особенно без ее участия? Раздражение снова проснулось в ней, но как-то вяло.
- Что за секреты?
- Ты завтракала? – по обыкновению, как только дошло до дела, ее тщательно проигнорировали, а затем щедро вручили блюдце с булочками - вдвое больше, чем она в силах была съесть - и налили сладкий травяной чай. Такая поразительная расточительность была подозрительной. Поведение братьев было, за неимением более удачного определения, откровенно странным.
Протянув пальцы, чтобы взять чашку чая, девушка невольно обнажила запястье и тут же отдернула руку назад – за спину, но было уже поздно. После многозначительного трехсекундного молчания тройня налетела на нее со стремительностью хищных птиц. Несколько мгновений непродолжительного, бесполезного сопротивления – и ей ничего не оставалось, кроме как предоставить на всеобщее обозрение свои покрытые лиловыми и желтоватыми синяками запястья – уродливые следы борьбы, которые она до сих пор умудрялась прятать за длинными рукавами и широкими складками просторной одежды.
Злобное выражение глаз старшего из братьев нельзя было назвать мимолетным.
- Работа мальчишки? – прошипел Юки.
Джуусан широко раскрыла глаза и отрицательно затрясла головой – она почему-то чувствовала, что должна защитить Рьюки – но никто ей, естественно, не поверил. Братья тут же столпились около нее, одинаково зловеще щурясь темно-синими глазами и кудахча, словно курицы-наседки.
Чувствуя, как сразу пересохло во рту, девушка жадно прильнула к чашке с чаем и вопреки себе незаметно улыбнулась, чувствуя, как, кусочек за кусочком, склеиваются осколки ее разбитой храбрости, решительности, как затягиваются невидимые раны. Надежда, словно усталая птица, так долго летевшая против северного ветра отчаяния, трепеща всем телом, снова расправила измученные крылья. Несмотря на сдержанность и надменность почтенных родственников, принцесса всегда глубоко чувствовала их - пусть редкое - внимание, ценила его и находила в нем своеобразное исцеление.
У нее была семья, ее незаменимое сокровище. Конечно, не самая теплая в мире, не самая любящая и отнюдь не дружная, но вполне подходящая. Возможно, сердце она унаследовала от матери, но душа и синие глаза у детей семьи Ран были одни на шестерых. В конце концов, принцесса любила крутые спуски и подъемы, любила мчаться по ним, пустив лошадь во весь опор, преодолевать препятствия и достигать цели.
Надо взять себя в руки. Нельзя же вечно носиться со своими горестями, предаваться пустым размышлениям и растрачивать драгоценную жизнь в бездействии и тоске. По природе общительная, Джуусан не могла жить в одиночестве. Настало время вернуть ту спокойную дружбу, которая так импонировала всем движениям ее души – ведь привязанность, этот неисчерпаемый источник радости, по природе своей, не причиняет страданий и не сжигает.
Но стоило ей – во всех существующих смыслах - подняться на ноги, как в комнату, словно порыв свежего ветра, ворвался Койю, тем самым приведя присутствующих в замешательство, и, не говоря ни слова, потащил за рукав Шуе по направлению к высокому окну, выходившему на задворки императорского дворца. Несмотря на полное отсутствие военного воспитания, повадки у советника Ри всегда были пугающе милитаристкие.
Джуусан поспешно прислушалась. За окном возникли новые, пока еще неясные звуки, похожие на мерные глухие удары.
- Вот это я хотел бы предотвратить, - вздохнул генерал, осторожно отобрав свой рукав у советника и сокрушенно покачав головой. Вид у него был весьма серьезный и вместе с тем несколько растерянный. - Что скажет моя младшая сестренка?
- Она спросит, в чем, собственно, дело?
Шуе поманил ее и кивком головы указал за окно.
А зрелище было не из лучших. То, что предстало ее взору, казалось безобразным пятном на безоблачном настроении этого весеннего дня.
***
Их сражение обещало быть коротким, но яростным. Мучительно запел Бакуя, затем Каншо – и начался танец смерти. Тревога древнего оружия говорила о бессмысленности поединка, однако в такие мгновения трудно оставаться терпеливым, трудно быть справедливым.
Издав раздраженный пронзительный крик, над их головами пролетела большая сердитая птица, которую они, несомненно, спугнули тревожным звоном оружия. Потом еще одна.
Рьюки парировал удар и прищурил глаза, будто один вид старшего брата причинял ему боль. Впоследствии он наверняка пожалеет, что так далеко зашел, что бросил вызов и заставил Сейрана его принять - и ему это было хорошо известно. Это сражение разбивало его сердце, но он просто не мог проиграть.
Выпрямившись, он заставил себя сосредоточиться на поединке и нанес удар, который серьезно ранил бы противника, если бы Сейран не отразил его, вовремя шагнув назад.
С этим шагом пропасть между ними стала еще шире.
В зелено-серых глазах скользнуло удивление, смешанное с горечью. Да, Сейран бился, но бился с сожалением. Еще три года назад, он, не задумываясь, сложил бы оружие по первой просьбе императора. Но открытый вызов, который вчера сухо бросил ему Рьюки, нельзя было проигнорировать – это, без сомнения, унизило бы обоих и усугубило и так неприятную ситуацию. Его собственное сердце могло разбиться от разочарования – и пусть разобьется, но Сейран никогда не смог бы оскорбить Рьюки отказом – открытым пренебрежением. Не мог Сейран и уступить - лучше страдание, лучше смерть, чем измена своим чувствам. Чувствуя холодное бессилие, не имея в себе сил в очередной раз принести свою душу на жертвенный алтарь вины, Сейран просто надеялся, что на этот раз все закончится.
Ничего не спрашивая, и ничему не удивляясь, он принял битву. И, словно безумец, он должен был продолжать это сражение, которое было чересчур тяжелым испытанием – Сейрану претила сама мысль скрестить мечи с человеком, который приходился ему братом.
Нет, не так, он без сожаления обратил бы оружие против остальных своих братьев. Но Рьюки он любил, им гордился и, как никто, понимал, что страданий и отчаяния у того хоть отбавляй. Каждый взмах меча был сродни шагу босиком по разбитому стеклу, но что-то опасное, страшное и непонятное в глазах младшего брата во время вчерашнего вызова заставляло Сейрана продолжать эту бессмысленную битву.
Противники снова скрестили клинки и впервые с начала поединка по-настоящему взглянули друг на друга. Рьюки стало страшно. Серебряный взгляд старшего брата был полон беспомощной апатии, разрушительного и загадочного бессилия.
В этот момент Рьюки впервые за множество мучительных дней решился взглянуть правде в глаза, и это привело его в отчаяние. К тому же, несмотря на то, что уже зашел так далеко, он чувствовал всепоглощающую усталость. Он начал понимать, что должен сделать, и вместе с тем, отказывался понимать.
Дав волю порыву, он совершил грубую ошибку, но, в конце концов, все эти горькие чувства исчезнут, и останется лишь одна чистая привязанность.
Просто настал миг забвения, просто настало время принять настоящее, просто именно сегодня Рьюки придется высвободить свои пальчики из руки старшего брата, а тому – выпустить маленькую ручку, которая целиком умещалась и пряталась в его ладони. Отрицать неминуемость этого момента было тем же самым, словно идти против ветра – это случилось бы рано или поздно.
Вновь и вновь поднимая оружие, Рьюки словно проходил странный ритуал освобождения, и хотя сердце его восклицало: «Я хочу вернуться, хочу убежать», он все шел и шел вперед, и не мог остановиться. Хотел – и не находил в себе сил. Эта опустошающая безнадежность приводила его в отчаяние.
Глаза Сейрана заблестели. Он тоже смутно чувствовал, как постепенно разрывается какая-то внутренняя связь между ними, смутно догадывался, что в сдержанной ярости, с какой Рьюки обрушивал на него удар за ударом, было заключено гораздо больше, чем во всех тех почтительных, доверчивых, обожающих взглядах, которые с детства доставались на его долю от младшего брата.
- Прекратите, сейчас же.
Минутная невыносимая боль, острое чувство одиночества – вот и все, что он испытал, почувствовав как его предплечья поверхностно коснулось холодное лезвие. В ту же секунду между ними словно скользнул синий ветер, их мечи были остановлены короткими двойными кинжалами, и на Сейрана в упор смотрели ясные знакомые глаза.
Не дожидаясь, пока братья Ши придут в себя, Джуусан напряглась и изо всех сил оттолкнула от себя бывшего принца, в то же время подняв кинжал и выбив оружие из руки императора.
Сейран, чуть не споткнувшись, по инерции отступил пару шагов назад и замер, зажимая раненое предплечье пальцами левой руки. Сквозь пальцы медленно сочилась кровь, но молодой человек словно не замечал раны, застыв на месте, скорбно опустив голову, и лишь сжимал раненую руку все сильнее. Рьюки потрясенно посмотрел на упавший меч, словно раздумывая о том, как его поднять и не возобновить ли схватку. Джуусан довольно бесцеремонно наступила на древнее оружие ногой.
- Хватит, - тихо сказала она. – Это не та битва, которую вы должны вести.
Постепенно к сцене присоединились друзья, которым достаточно было одного взгляда, чтобы убедиться в том, что они, благодарение богу, не опоздали. Джуусан-химе сразу же отошла в сторону и ответила хмурым братьям Ран только легким наклоном головы и странной улыбкой.
Началась обычная суматоха: Койю беспорядочно размахивал руками, Шуе обеспокоенно хмурился и выговаривал Сейрану, а еще немного вдалеке неподвижно стояли три темных фигуры и тонкая девушка в синем.
Не обращая внимания на советника, который, без сомнения, заставлял его выслушать множество нелицеприятных вещей, касающихся его несуществующего интеллекта и отвратительного самовольства, Рьюки наблюдал за принцессой Ран. Она больше не пыталась ни приблизиться, ни заговорить, просто отчужденно стояла, не отрывая от горизонта бесстрастных темно-синих глаз, которые смотрели в определенную точку пространства и в то же время не видели ее. Потом Юки что-то сказал, девушка кивнула. В ней произошла какая-то перемена, принцесса больше не излучала нетерпеливости и порывистости, в ней появилось нечто более чистое, более задумчивое и более холодное.
И лишь когда она повернулась, чтобы уйти, Рьюки медленно поднял Бакую с земли и вложил в ножны. Настроение императора тоже переменилось, погасли горячность и гнев, на месте пылающего костра обиды и ревности остались черные головешки сожаления.
Не успела принцесса сделать и пары шагов, как мимо нее пролетела Шурей - девушка возникла как из ниоткуда, вскрикнула и подбежала к Сейрану так стремительно, что тот едва успел бросить меч на землю и поймать ее за руки. Шурей явно хотелось кричать на Сейрана - на него и на Рьюки - от горя и злости, но голос подвел ее, ее взгляд быстро и беспокойно осмотрел юношу. Все правое предплечье и левая ладонь Сейрана были выпачканы в крови – и девушка, задрожав всем телом, обеспокоенно качнулась к нему. Но тут выражение прежде холодного лица изменилось, молодой человек притянул ее к себе, и она уже не могла пошевелить руками. Сейран попытался найти верные слова, однако серебряные глаза его были в тот миг выразительнее всяких слов.
При нынешних обстоятельствах Шурей считалась лишь с тем человеком, которого любила. Джуусан считала это вполне справедливым.
Но как ни старалась принцесса Ран, она все же не могла постичь, о чем говорил ответный взгляд молодой девушки. В глазах Шурей было все: жажда, печаль, влечение, радость – настоящая пылкая и трепетная повесть на еще неведомом принцессе языке. Это не было простым желанием защищать свою волю, свою веру, свою страну, не было это и обыкновенным признанием в любви, это было нечто совсем иное, более глубокое и сложное, чем она могла представить или предположить. Теперь, как никогда, Джуусан осознавала: он ее возлюбленный, она его любимая; и будет еще более любима, когда они поженятся. Вопреки всему, что говорили другие люди, в этом союзе изначально не существовало неравенства.
Сейран и Шурей будут счастливы. Любовь не преступление. О, нет, любовь – это божественный дар, часть той высшей силы, по воле которой из маленькой косточки вырастает дерево, по воле которой расправляет хрупкие крылья бабочка, по воле которой на свет появляется новая жизнь.
Джуусан лишь надеялась, что воспоминания об этом облике чистой, истинной любви, которая на секунду явила им свое сияние, не будут слишком суровы и не станут преследовать побежденного слишком безжалостно.
***
- Мы увезем Джуусан домой по первой ее просьбе.
Это объявление Сецуны, произнесенное громким, не терпящим возражений тоном - почти по-императорски – стало для Рьюки настоящим сюрпризом. Не столько потому, что само решение было прямым нарушением законов страны и предательством по отношению к его величеству, сколько из-за пугающей вероятности такого исхода. Братья Ран в кои-то веки пришли к общему мнению и сплотились в силу необходимости: так происходит безмолвное объединение против общего врага. Сецуна был поистине трехглавым драконом в образе человеческом.
Шуе тоже обращался с ним весьма холодно, твердым голосом задавал ему вопросы и коротко приказывал, что надо делать. Временам на губах у генерала все же мелькала улыбка – но уже не насмешливая, полная скрытого смысла и слишком многозначительная, чтобы ее можно было назвать любезной.
Рьюки лишь молчал, его чувства находились в полнейшем смятении, он испытывал странное ощущение беспомощности.
Его поведение – как найти ему оправдание? В тот момент Рьюки так сильно возненавидел Джуусан, что все его существо, казалось, ощетинилось и это острое, чуждое ему и не имеющее границ чувство, эта ясная, неподвластная разуму ненависть просто в один момент захлестнули его. Он ревновал, завидовал и злился без конца и не нашел ничего лучше, чем физически проявить эту злость, выбрав жертвой ни в чем не повинную девушку, в постоянном теплом внимании которой не было и тени навязчивости, хотя оно и было бдительным и неусыпным. Эта ненависть была иррациональной, она была абсолютно абстрактной. В тот момент он чувствовал себя одержимым.
Теперь принцесса справедливо могла считать его мелочным, бездумным и жестоким созданием.
Он думал и о Сейране, но мысли о старшем брате не приносили такой паники, как размышления о принцессе. Где-то в глубине души император чувствовал, что, разорвав последнюю нить зависимости, он сумел стать даже ближе к старшему брату, чем это было ранее. Слишком тесная связь тяготила бы обоих. В конце концов, в этом были все их отношения - тревожный темный свет и невысказанная любовь, тем не менее, наполняющая трогательным теплом, очищающая душу подобно долгому, спокойному, освежающему сну.
Оторвав императора от ежедневного, ставшего привычным самобичевания, прямо перед его носом на стол тяжело приземлилась высокая кипа свитков, подняв в воздух тучу пыли. Император поднял голову и напоролся на устремленный на него свирепый взгляд Койю – после «происшествия» советник тоже был мрачен и дичился больше обычного. Рьюки ответил кислой улыбкой и принялся писать.
Вскоре император обнаружил, что перед ним записи еженедельных расходов по хозяйству – бумаги, которые обычно входили в компетенцию Шусуй, а затем – Джуусан. В течении нескольких часов Рьюки безмолвно взирал на указанные в счетах фунты масла, жира, хлеба, пуды мыла и свечного воска. Ожидая решения императорского величества, перед ним вскоре возник и преклонил колени главный повар – довольно взыскательный по натуре человек. Пожилой человек смотрел на него снизу вверх серьезным, добрым, однако же несколько властным взглядом, в котором не было и тени подобострастия. Угадав растерянность императора, повар осторожно осведомился, не желает ли тот немного сократить расходы и получил отказ, после чего обескуражено удалился в полной уверенности, что у его хозяина голова не совсем в порядке.
Этот эпизод привел Рьюки в окончательное смятение.
Широкий, медового цвета луч весеннего солнца проник в выходящее на запад широкое окно, заливая медным золотом его кабинет и пересекая темной чертой противоположную стену. Очередной день близился к концу, время бежало поспешно, торопливо, как непослушный, непоседливый маленький ребенок.
Император устало поднялся с кресла и вышел на улицу. Ноги сами понесли его к гарему. Несколько раз Рьюки останавливался у крыльца, уходил прочь, возвращался к ней, снова уходил и снова возвращался. Он испытывал чувство, очень похожее на панику, но именно это чувство заставило его в конце концов открыть двери в ее комнату.
Рьюки обвел помещение рассеянным взглядом – и на мгновение словно прирос к полу от удивления.
У стены располагалось около дюжины разноцветных баночек с краской. Там же были кисти, склянки, свернутые ковры, разноцветные тряпки – настоящий гигантский попугай, распростерший крылья на полу.
Забывшись в пылу творческого порыва, Джуусан не услышала, как открылась дверь или не придала этому значения. Рьюки чувствовал, что ему следовало бы уйти, что она не обрадуется его появлению.
Но императору не хотелось уходить. Поэтому он решил пройтись вдоль стены, пока она не оторвется от своего занятия. Что Рьюки и сделал. И лишь когда император случайно задел один из фарфоровых кувшинов, Джуусан-химе резко выпрямилась и встревожено обернулась.
Он внимательно наблюдал за чистыми, немного испуганными глазами художницы и не заметил в них и признака недовольства за свое вторжение. Девушка опасно забалансировала на высокой табуретке, однако, схватившись рукой за свежевыкрашенную стену, сумела сохранить равновесие ценой выпачканной в краске ладони.
Рьюки охватило непреодолимое желание самому упасть на пол - у ее ног, но он искренне сомневался, что после этого она станет его поднимать. Поэтому юноша ограничился запоздалыми извинениями:
- Мы хотели попросить у вас прощения, - извинение вышло скомканным и торопливым, и совсем не походило на то, что он заготовил заранее.
Несмотря на невнятное бормотание императора, Джуусан прекрасно поняла, что тот хотел сказать - она перебила его, досадливо тряхнув липким запястьем и решительно заявив:
- Нет нужды. Видите? Я давно хотела это все перекрасить, и теперь, полный вины, мой муж должен спустить мне эту выходку с рук.
С безмолвным изумлением выслушав этот странный логический экспромт, Рьюки не нашел, что возразить и вместо этого с любопытством оглядел стены комнаты. Расцветка не поражала роскошью, как это было ранее, но очаровывала, не ослепляла цветом, но вполне ласкала взгляд; отсутствие яркости и величавости искупали нежные краски заката. Он был в восторге.
- Вы всегда планируете события с такой точностью? - спросил император с поблескивающим в глазах нерешительным восхищением.
- О, всегда. Всегда. Теперь это место хотя бы перестанет напоминать гробницу с окошками, - обстоятельно разъяснила принцесса.
Рьюки моргнул.
- Нет. Мы имеем в виду, перекрасьте хоть весь дворец, но убедите своих братьев не увозить вас отсюда.
Он неловко взял в свою руку ее маленькую разноцветную ладонь и несмело улыбнулся. Она немного подумала, глядя на него испытующим взглядом. Ее сдвинутыек переносице тонкие брови, беспокойные глаза, нервно сжатые пальцы левой руки – все свидетельствовало о внутренней борьбе. Несколько коротких прядей выбилось из высокой прически, упали на лоб, и принцесса раздраженно тряхнула головой. Было видно, что она всеми силами пыталась подобрать нужные слова для выражения своей мысли.
- Я желаю вам добра, – наконец произнесла она, бросив быстрый взгляд на лицо императора, и вновь опустила свои удивительные синие глаза.
Рьюки кивнул, уголки его губ дрогнули. Ему казалось, что он ступает по воздуху – это ощущение одновременно было вдохновляющим и пугающим – в любой момент он мог потерять равновесие и рухнуть на землю.
- Теперь я могла бы забыть все, если бы мне не нужно было прощать самое себя. Но я постараюсь начать все с начала, - в голосе Джуусан прозвучала какая-то новая печаль, но одного взгляда на грустное вдумчивое лицо было достаточно, чтобы император решил больше ни о чем ее не расспрашивать.
- Я советую вам то же самое, Ваше Величество, – добавила Джуусан. – Мое воображение, – уже веселее продолжала она, обращаясь к разноцветным стенам гарема, – дополнит то, чего нет в действительности.
Эпилог. Сейран и Шурей.
Писать письма было нелегко. Слова ложились на бумагу совсем не в том порядке, в каком было задумано, красиво построенные мысли превращались в неуклюжие предложения. Часто хотелось взмахом кисти перечеркнуть уже нарисованные иероглифы, еще чаще хотелось просто выбросить бесполезный кусок бумаги, явно по ошибке природы нареченный письмом.
Отчаявшись, Сейран со стуком положил кисть на подставку и сердито уставился в исчерканный лист. Но тут его коснулись тонкие руки жены, сонный, мягкий голос раздался из теплого полумрака позади.
- Сейран.
В нем поднялась волна удивительной нежности – все еще поразительной и новой для него и его сердца. Сейран закрыл глаза и склонил голову набок, слегка улыбнувшись – он скорее чувствовал ее присутствие, а не видел собственными глазами. Темнота окутывала их, это была необыкновенно прекрасная, чистая, тонкая, уютная, принадлежащая только им темнота. Сейчас и он, и она словно существовали в идеальной, уединенной тишине, где-то за пределами этого мира.
Летняя ночь была теплой и душной – воздух тяжелым покрывалом ложился на плечи и не давал дышать, круглая, неестественно желтая луна висела в иссине-черном небе. По комнате лениво пролетел ночной ветерок - свеча затрепетала, но не погасла.
Шурей очарованно моргнула – яркие блики высветили в Сейране какую-то северную, завораживающую, призрачную красоту, словно свет, отражающийся от снега. Комната на мгновение осветилась, потом снова сжалась, играя тенями. Жаркая волна притяжения, щемящая любовь в очередной раз всколыхнулась в сердце. Шурей с привычной, присущей только ей нежной осторожностью обвила руками шею мужа и положила подбородок на плечо, заглянув в его исчерканные бумаги.
- Письмо Энсею? – пробормотала она, доверчиво прижимаясь к нему. – Хватит придумывать отговорки, просто пригласи его в гости.
- Он и без приглашения приедет, - упрямо возразил Сейран, сминая в руках очередной лист. Видит бог, ему не хотелось задумываться над этим.
Шурей рассмеялась и повернула голову, чтобы коснуться губами его щеки.
- Тем более. Но пригласить его будет куда быстрее. Ночью я хочу видеть лицо своего мужа, а не его спину.
Она почувствовала, что он устало вздохнул, и непроизвольно прижалась к нему еще сильнее. Шурей обладала неким бесподобным, сверхъестественным сочетанием женской нежности, женской привлекательности, женской рассудительности, женской мудрости и терпеливости.
Он накрыл ее руку своей.
- Я скоро приду.
- Ты говорил это три часа назад, - в ее тихом голосе удивительным образом смешались жалоба, сарказм, забота и юмор.
Ее обращенные к нему глаза были темными, чуткими и внимательными.
Сейран подавил дрожь, вызванную счастьем – счастьем удивительным, безмятежным, еще неполным, но все возрастающим. Впервые в жизни ему не приходилось нести бремя собственной опустошенности.
Он закрыл глаза, откинул голову и позволил себе забыться в объятиях жены.
Возможно, писать письма было нелегко. Однако сейчас ему было достаточно любви. До остального ему не было дела.
Конец.
| Если вам понравилось мое творчество, оставьте, пожалуйста, коментарий в моей гостевой книге, мне будет очень приятно =^_^= Спасибо, что прочитали:) |